Рассказ
Фамилия этого молодого немецкого офицера осталась неизвестной. Знали только что зовут его Курт. А появился он, в уже окупированной Карповке с танковым полком, временно базировавшемся в этом селе.
В ту зиму фельдмаршал Манштейн рвался на выручку к окруженной, советскими войсками, армии генерала Паулюса. Здесь он группировал свои силы перед решительным наступлением на Сталинград. А пока... Пользуясь короткой передышкой, немецкие солдаты безобразничали по селу, в котором остались только старики, женщины и дети. Баба Даша, тогда еще не старая женщина, была свидетелницей этой истории. Она мне ее и рассказала.
Шел декабрь 1942 года. Немец получив по соплям под Москвой направил свои силы на Сталинград. Только здесь его тоже встретили не с пирогами. Многое фрицев раздражало в России. И неудавшаяся быстрая война и бездорожье и суровый климат, а главное откровенное не гостеприимство мирного населения. Да и откуда ему было взяться, тому гостеприимству, когда налетели как коршуны, хозяйничают в селе как у себя дома. Всё сено с дворов сгребли, что бы свои поганые танки, от авиации, под стога маскировать. Всех своих расквартировали по избам, - хозяев в погреба.
Курт поселился у бабы Даши. Культурный такой, обходительный, молодой офицер, хотя по русски не бельмеса не понимал. Идет ли Дарья Ивановна за водой, за дровами ли, он сам ведра возьмет - в избу занесет. И себе не позволял хамства и солдат своих одергивал от мородерства и пренебрежительного отношения к мирным селянам.
Был еще в том полку, наглый такой, высокомерный, то ли ефрейтор, то ли сержант, но не офицер - точно, по имени Ханц. Всё на губной гармошке фашистские марши играл. И где он не появится, жди беды. Где собаку пристрелит, где мальченке пинка даст, где ведра с водой на пол опрокинет. Знай мол кто здесь хозяин. Всюду своим автоматом людей пугал и улыбался своей слащавой губастой рожей. В селе этого Ханца боялись и ненавидели больше других. Другие, они конечно тоже бедокурили, но больше всех хулиганил этот самый Ханц.
Отобрал он как то у одной старухи курицу. Идет с ней по селу - щерится, а старуха следом, причитает, отдай мол, самим есть нечего хоть в гроб ложись. А он старуху в снег толкнул и дальше пошел.
Увидел это дело Курт, забрал курицу да и вернул старухе. А Ханцу, что то долго на своем немецком языке втолковывал. Нам то не понятно, но видимо ругал, потому как стоял перед ним этот Ханц на вытяжку, не живой, не мертвый. Побледнел весь от злости, а желваки ходуном ходят. Да и что толку душегуба ругать, с него все как с гуся вода, а беда не заставила себя долго ждать.
В тот день Курт получил письмо от невесты. Была у него невеста с которой они познакомились и полюбили друг друга перед самой войной. Пожениться не успели, да и не решался Курт жениться. Завтра на фронт, а на войне всё бывает. Она писала, что любит и ждет его, что очень скучает. Он и сам очень скучал, в душе проклиная эту войну, разлучившую их. Здесь в заснеженных степях под Сталинградом, её любовь была ему дорога как никогда. Она давала ему шанс выжить в этой страшной мясорубке и при этом остаться человеком.
Вечером Курт шел по улице полностью окунувшись в свои воспоминания. Под сапогами поскрипывал снег, и вдруг...
По ушам резину душераздирающий крик. Где-то совсем рядом, и ещё смех мужской смех. Курт бросился на шум доносившийся из ближайшего двора. Здесь, возле баньки он увидел двух немецких солдат крепко держащих за руки вырывающуюся, рыдающую старуху, а в бане истошным голосом кричала девушка, - Нет, нет, нет... пусти сволочь. Курт рванул дверь.
На деревянном полу прислонившись к стенке сидела молоденькая, лет шестнадцати, девушка и заливаясь слезами судорожно старалась обеими руками прикрыть свою ноготу. Здесь же на полу валялась её разорваная одежда. И Ханц, этот урод Ханц. В одной руке он держал автомат, а другой нервно пытался стащить с себя штаны. Курт выхватил пистолет и выстрелил...
На другой день Манштейн пошел на Сталинград. Ушел и танковый полк из Карповки. Только не долго им пришлось повоевать. Побили их, ох как побили..
Как то гнали через Карповку в сторону Воропонова колонну пленных немцев. Вид у этих горе вояк был плачевный. Серьезная битва сдула с них арийский лоск и шли они теперь не как великая армия великой Германии, а как оборванцы замотаные от холода в разное тряпье. Одетые в белые полушубки автоматики, сопровождавшие колонну, строго следили за порядком и не подпускали к пленным никого. Селяне стояли молча, насупившись провожали их удовлетворенным взглядом. Ни кто не проронил ни слова. Слышно было только как хлопает мокрый снег в перемешку с грязью под ногами этой, когда-то самонадеяной армии. И вот в этой хлюпающей тишине вдруг раздался голос Дарьи Ивановны:
- Бабы посмотрите, это же Курт!
Да это был он, только похудевший, заросший щетиной, с перевязаной грязными бантами левой рукой. Он тоже их увидел и как то грустно улыбнувшись опустил голову.
- Бабы да что же мы стоим, ведь это же Курт!
Женщины с галдежем двинулись к колонне. Ближайшие автоматики преградили им дорогу.
- Вы что бабы с ума сошли, куда прете?
Женщины на перебой стали объяснять кто такой Курт и как они ему благодарны.
- Это вам мои хорошие к начальству надо, сказал один из автоматчиков, мы же ничего не решаем. Наше дело телячьей, добавил другой, знай охраняй. Несколько женщин побежали к стоящей неподалеку легковушки, возле которой о чем то беседовала группа старших офицеров. Наспех рассказав худощавому генералу про Курта, женщины стали просить.
- Товарищь генерал, освободите вы его, за Бога ради, нельзя ему за одно с этими аглоедами. Мы вас всем миром просим...
- Не могу я так просто освободить, но мы разберемся, сказал генерал и приказал вывести Курта из колонны. Его посадили в машину и увезли.
Спустя несколько дней, приезжал в Карповку капитан. Ходил по дворам, расспрашивал про Курта, что то записывал, а уезжая сказал:
- Не волнуйтесь товарищи. Раз дело обстоит так, то все будет хорошо.
Курта мы больше не видели, закончила свой рассказ баба Даша. Как уж там сложилась его судьба мы не знаем. Дай Бог чтобы счастливо, а уж мы за него помолится.
* * *