Рижские цветы. Постой, паровоз!

   
      Маленький Лешка обожал паровозы. Он называл их тутухами. Они были для него самой красивой, самой могучей, самой романтичной машиной. Когда весной, при следовании на дачу, семья Барсуковых делала пересадку в Бологом, Лешку было невозможно согнать с перрона. Он в полном восторге встречал каждый товарный поезд, который с громом и ветром, с включенным пронзительным свистком, проносился мимо станции. Особенно его восхищал акт обмена жезлами.

     Помощник машиниста висел  на подножке несущегося паровоза и при приближении к начальнику станции, который стоял  на перроне, держа  наготове новый жезл,  бросал ему под ноги свой жезл,  и одновременно правой согнутой рукой ловил новый жезл.  Ловить было не трудно, поскольку жезл  был заключён в жезлодержатель, снабжённый большим проволочным кольцом.

     Лёшка не понимал значения этого процесса, только в зрелом возрасте он узнал, что получение жезла означало (и обеспечивало) безопасность движения по перегону, куда въезжал поезд. «Вот бы людям в начале их жизненного пути, -- подумал повзрослевший Лёшка, -- вручались бы подобные жезлы,  а то прут в воду,  не зная броду. Вот как я, например».
 
     Обожание паровозов усилилось в период Лешкиного бродяжничества. Путешествовать в тесной будке паровоза было и теплее и интереснее, чем на тормозной площадке иди даже в товарном вагоне, но не всегда можно было в этой будке оказаться. Однако, иногда машинист все-таки пускал беспризорника на паровоз. Не бесплатно. Валютой являлся табак, который Лешка добывал из подобранных на улице окурков.

     Лешка был любознательным мальчиком. Находясь в паровозной будке он всем интересовался и в своем юном возрасте мог ответить на вопросы на которые ныне правильно не ответит ни один взрослый человек.

    Например:
     -- Чем занимается на паровозе кочегар?

     -- Когда и зачем закрывают сифон?

     -- Куда уходит отработанный пар?

     -- С помощью какого устройства изменяют скорость паровоза?

     -- Где на паровозе хранится песок?

    
      Хотя, кому  интересны эти вопросы в наше время, когда век паровозов истек?


      Была холодная, весенняя ночь. Среди народа, скопившегося на полуразрушенном вокзале станции Старая Русса, пронесся слух, что грузовой состав, который стоял на втором пути, через час отправится в Псков.

     Люди потянулись занимать места. Поскольку обе тормозные площадки были уже оккупированы наглыми мазуриками, пассажиры полезли на крыши вагонов. Вместе с мужчинами, помогая друг другу, лезли со своими котомками и две тетки в теплых солдатских штанах.
 
     Лешка никогда еще не ездил на крышах вагонов – боялся. Но при виде баб с котомками расхрабрился: женщины не боятся, а я, что хуже. Расхрабрился и полез с тормозной площадки на крышу третьего вагона.  Вскоре подали паровоз, прозвучал длинный гудок и состав тронулся.

     Поезд шел сквозь черную ночь. Ни месяца, ни звездочки. Только крупные искры стремительно рвались из трубы паровоза, чуть подсвечивая его железную спину. Они не только подсвечивали, они летели над крышами вагонов (вернее крыши вагонов неслись под искрами)  и пытались либо прилепиться к одежде пассажиров, либо влететь кому-нибудь в глаз.  Две такие злодейки впились в Лешкин ватник и в двух местах капитально его прожгли.

     Лешка почувствовал неладное, когда жар тлеющей ваты достиг тела. С трудом придавив тление, он подумал о необходимость переместится подальше от паровоза. Однако совершить такое перемещение было практически невозможно. Вдоль крыш по их середине густо сидел люд со своими мешками и кутулями, а переходить в темноте с вагона на вагон по кромкам крыш было смертельно опасно. Поэтому он остался на месте, внимательно отслеживая траектории искр. Да и хорошо, что  остался: к утру на крыше четвертого вагона началась кровавая разборка.
 
     На фоне синеющего востока были хорошо видны силуэты людей, резко размахивающих руками. Вот один из них сорвался с крыши и полетел вниз. Даже сквозь грохот поезда слышен был его отчаянный крик.

 Следом сбросили еще одного. Этот не кричал, наверное его уже пришили. Несколько человек по мешкам, по телам побежали в хвост поезда. Их никто не преследовал.

       Знобким утро, окоченевшая за ночь на крышах поезда беспризорная шпана, сгрудилась за водокачкой у большого костра, разведенного из деревянных ящиков. Обсасывали ночной конфликт: две кодлы урок чего-то не поделили. После этого перешли к обсуждению  тактических и стратегических планов дальнейших действий.

       Высветилось три варианта. Первый: добраться до Латвии и наняться там в пастухи. Считалось, что латыши – зажиточные мужики. Второй: махнуть в Восточную Пруссию. Там в пустующих усадьбах полно добра, которое можно вывести и толкнуть с выгодой. Третий: оседлать дорогу из Германии и харчиться у добрых демобилизованных бойцов. Лешка остановился на первом варианте.

     Жрать хотелось до невозможности. Тут, как в сказке, появились два пацана. Они принесли три курицы со свернутыми шеями. Птиц ощипали, выпотрошили, разрезали на куски по числу присутствующих у костра, а затем  нанизали  на  проволоку и расположили над огнем. Лешке досталося полусырое, слегка обгоревшее крылышко. Он его моментально заглотил и почувствовал еще больший голод.
 
        К счастью алчущих на станцию вкатился военный эшелон. Стайка подростков поспешила к вагону, в котором стояла полевая кузня. Веселый красноармеец оглядел оборванцев:

     --Что, чижики, есть захотелось?

    -- Ага! – закивали «чижики».

    -- Подставляйте миски, я вам каши подкину.

     Подставили кто что мог. Лешка подставил шапку. Все желающие получили по черпаку перловой каши.

      Потихоньку на попутном товарняке Лешка достиг Латвии и сразу почувствовал, что Латвия – это не Россия. Казалось, что здесь не было войны.

     Не только крупные  города, но и небольшие городки были очень чисты, аккуратны и благоустроенны.  Никаких луж, косых заборов, осевших зданий. Везде зелень и цветы. Черепичные крыши. Шпили соборов. Не то, что, например, в Пскове или в Старой Руссе, обожжённых войной.

      И в сельской местности на хуторах и в деревнях тоже все выглядело солидно и ухожено, а не как в российских  селениях с их  грязью, покосившимися  избами, соломенными крышами. И везде цвела черёмуха, наполняя воздух тонким ароматом.

       Благоустроенность латышских поселков очень обнадёжила Лёшку. Он решил, что латыши -- зажиточные люди и у них можно будет подхарчиться, выполняя какую-либо работу по хозяйству.

      П ещё он думал, что русские преодолеют военную разруху и под руководством товарища Сталина сделают страну богатой и счастливой, и, когда он станет большим, то уже не будет беспризорников, инвалидов, попрошаек, гопников, воров и все будут жить всё лучше и лучше.

       А оно вон как получилось...