1
Сашенька, Маша, Оленька. Шаги, шаркающие детские шаги. Они шарят ручками, словно в темноте. Глаза белые от формальдегида, без радужек. Слепые, мертвые глаза. Дети и теперь смеются, только уже не так. Хрипло. Смех их больше напоминает кашель. И игры у них другие.
Они играют в жмурки в загоне из колючей проволоки, под лампами дневного света, которые светят так ярко, что от игры теней на полу рябит в глазах, если долго смотреть. Но долго смотреть ты не сможешь.
Они играют в жмурки, они хотят есть. Ты бросаешь им курицу. Теперь ты водишь... Дети слепо хватают ее за крылья, хриплый смех (победный, с животной, первобытной радостью), потом перья летят во все стороны, истошный крик курицы, и дождь красных капель. Несколько таких «дождинок» попадают тебе на лицо, руки, шею. Ты уже привык. Если к подобному вообще можно привыкнуть. Но, по крайней мере, ты больше не плачешь, ты перестал мочиться в постель, и почти не пьешь. Все что нас не убивает... А вот их убило.
2
Официально это называется «штамм 30», те, кто работает с Артуром, называют это ветрянкой. Все верно. Как причудливы процессы мутации вирусов! Бог, наверное, хотел, чтобы все оценили юмор. Что же, не каждому доступен такой уровень сарказма. Теперь обывателя бросает в дрожь при словосочетании, такого ранее привычного и безобидного, как «детский сад». Теперь если ты работаешь воспитателем, тебе хорошо платят, и ты не меняешь пеленки и не выносишь дерьмо, но люди стараются не встречаться с тобой взглядом. Но, по сути, взрослым нечего боятся, кроме, разве что, температуры, рвоты, или, в худшем случае, смерти. Обычной, хоть и весьма мучительной,смерти, но без продолжения. А продолжение это всегда «детский сад» или пуля в голову. И пуля- самое гуманное решение. Разработка вакцины требует множества опытов, а для опытов нужен материал. И вот этот материал только что разорвал курицу на клочки. Сашенька, Оленька, Сережа: материал.
Артур переболел три года назад, и вспоминал эти четыре недели как страшный сон, пока не устроился воспитателем, теперь же кошмар стал его работой. Уверенный (скорее излишне самоуверенный) молодой человек. «Что мне дети-зомби, трупы они и есть трупы. Живых надо боятся», - Как бы не так. В первый месяц его работы один из детей упал, когда воспитатель, вроде бы это был Семен, бросил курицу. Неуклюжие детские ножки. Ребенка затоптали. Двадцать детей, не обращая внимания на падение товарища, в едином порыве голода бросились к курице. Они не дали ему подняться. А когда все кончилось, ручки, к уже съеденной курице тянула бесформенная груда мяса. Груда мяса при этом душераздирающе, по-детски, вопила. Артура тогда стошнило. В первый, но не в последний раз.
Сначала он начал курить по две пачки в день, вместо одной. Потом перестал спать. Теперь же он прошел все эти, и все последующие стадии. Теперь просто апатия. День за днем. Одинаковые. Один и тот же день. Уже два года подряд. Уже не срывается на жене. Катя ушла четыре месяца назад, не выдержала. Вместо Кати пришла водка. Но, она тоже не задержалась. Все что нас не убивает делает нас сильнее, но что проку от такой силы, если ты ничем не лучше своих «воспитанников». Живой мертвец. Жрешь, дышишь, но для всех ты умер. На тебе клеймо «воспитатель», и дело тут в моральном аспекте. Вирус придумал и выпустил не ты, и вакцину, тоже, не ты пытаешься сделать. Стоишь себе с электрическим кнутом для скота у периметра «детской», смотришь чтобы воспитанники не пытались выбраться, бьешь током, если пытаются, и кормишь раз в два часа. Всего-то навсего, но для всех ты урод и чудовище.
Два раза в неделю приезжает машина. В первый раз увозит часть воспитанников, как говорят, на мясо, то есть на опыты, во второй раз привозит новых. И все повторяется. Эта музыка вечна, батарейки для этого меняют регулярно. Все дело, опять же, в моральном аспекте. Коллеги делают вид, что способствуют важному делу спасения вымирающего человечества, анекдоты сочиняют, шутят. Все они, как и сам Артур попали сюда потому, что для этой работы опыт не требовался. И действительно, какой опыт...
Проходит два часа. Пора кормить ребятню. И все повторяется. Ты водишь, птичка, мы всегда голодны. Кому-то из нас может не достаться.
Потом приходит ночь. В опустевшей теперь квартире сквозь сон Артур слышит шажки. Оленька, Сашенька, Петя. И зачем, скажите, он придумал давать им имена? Думал так будет легче тыкать в них электрическим кнутом? Легче смотреть на них, чувствовать их трупную вонь?
Счета за свет выросли вдвое, потому что ночник Артур теперь не выключал.
3
Машина (та, что привозит детей) пришла в четверг. Как всегда, набитая битком. Выгрузку поручили Артуру и Сашке. Все дело заняло минут сорок. Сорок минут доставлять детишек маленькими партиями по специальному коридору в загон с включенным электрическим кнутом. Работа на свежем воздухе. Дети от трех, примерно, лет, до шести, покорно шли за Сашкой, держащим кусок свежего мяса, привязанного к стальной трубе. Артур замыкал шествие. В этот раз кнутом пришлось воспользоваться всего один раз, когда мальчик, шедший сзади, неожиданно кинулся на Артура, видимо запах мяса потерял. Далеко. Артур сначала ударил ребенка током, потом пустил в ход тяжелый ботинок, задав мальчику нужное направление.
Дело вроде было кончено, когда Сашка вернулся к машине и вытащил из нее переноску, на подобие тех, в которых носят собак. Младенец. Грудной младенец.
4
Ясли. Комната три на четыре метра с металлическим медицинским столиком, привинчинном к полу в центре. Он сам вызвался. Ребенка должны были забрать через день, максимум два. Артур решил отдохнуть от детской, от толпы детей, от кормления каждые два часа. Вместо курицы банка с мышами. Вместо двадцати детей один. Вместо электрического кнута пустые руки. Доплата.
Малыш, Артур назвал его Славик, был месяца четыре отроду. Умер всего пару дней назад. Почти как живой, только весь в волдырях, как от ожогов. Ветрянка. Мышей он жрал живьем, проглатывая не разжевывая, за неимением зубов. Катя всегда детей хотела. Любила малышей. Тем не менее, когда он рассказал ей о намерении устроится воспитателем, и рассказал чем он будет заниматься отговаривать его не стала, зарплата подкупала своим немалым размером. «Ипотеку быстрее выплатим»,- сказала она,- «Что тянуть?» На его вопрос измениться ли ее отношение к нему, Катя улыбнулась и уверила Артура в том, что где бы он не работал, это не имеет значения. С милым рай и в шалаше. И где она теперь? И с кем она теперь? Размер зарплаты позволял платить кредит, хоть это радует. Но зачем ему эта квартира. Три комнаты, и в них он один.
Ребенок почти не плакал, кряхтел, повизгивал. Ну прям как живой! Легкие еще не начали разлагаться. Кашель еще не начал мучать. И от этой схожести с живым ребенком Артуру было еще страшнее. Все таки кнут придавал уверенности. Или он просто к нему привык.
Ты надеваешь кожаную перчатку и опускаешь руку в банку с копошащимися там мышами. Писк. Достаешь одну и просовываешь в клетку с младенцем. Пухлая, синюшная ручка с бугорками язв от ветрянки неуклюже хватает вырывающуюся мышь, тянет в беззубый рот, просит еще. И так каждый час. Славик тоже всегда голодный. Скоро смена закончится. Скоро.
5
Ночь принесла кошмары. Последний сон, который он помнил: Катя держит на руках малыша. Славика. Улыбается, кормит грудью. Сон не цветной, но все равно видно, как у нее горят глаза от счастья, и как ярко блестят волосы. Каштановые, он помнил. Кто гладит их теперь, засыпая рядом?
Ребенок, Славик, сосет грудь, а на живот тонкой струйкой течет кровь, смешанная с Катиным молоком. Сон обрел цвет. Кровавый, красный ручеек собирается в озерцо в пупке, а Катя смеется, смеется, заливается от смеха. Ее глаза тоже смеются.
Артурка, правда он умница?- спрашивает она, и из ее аккуратного рта, раздвигая изнутри пухлые губы, которые Артур так любил целовать, лезут белесые лабораторные мыши. Одна за одной. Одна за одной. Друг за другом.
Его разбудило почти забытое ощущение от прикосновения мокрой простыни к телу. Обоссался. Впервые за несколько месяцев. К едкому едкому ужасу, оставшемуся от кошмара прибавился запах мочи и страх. Волна тошноты нехотя осела горечью во рту. «Катя. Где ты? Мне плохо, маленькая».
6
Ты заходишь на кухню, берешь табуретку. В руке белая тонкая веревочка из дрянного на ощупь материала, такой обычно перевязывают мешки.
Ты становишься на стул.
Ты не первый и не последний.
Петля на веревке, как заявление об увольнении.
«Прошу вас уволить меня с занимаемой должности, по собственному желанию. Прошу винить только мою самоуверенность.»
Волгоград
06 — 07.03.2015г.