Славный исторический юбилей отметили недавно на псковской сторонке. Празднование 1150-летия Изборска обсуждалось на всероссийском, государственном уровне. В прессе постоянно публиковались материалы о музее-заповеднике, о подготовке к памятной дате. То тут, то там мелькали со страниц газет и с экранов телевизоров старые крепостные башни, приободрившиеся после реставрации, но не утратившие седой мощи. Изборск стал популярным, привлечение средств и внимания в федеральных масштабах к историческому памятнику оборонного зодчества и заповедной территории, пошли ему на благо. Теперь его захотят посетить ещё больше туристов и паломников.
А я хочу поделиться с вами, уважаемые читатели, своим Изборском, который живёт в моём сердце всегда, с самого раннего детства. Здесь, в тиши старинного кладбища, неподалёку от знаменитого Труворова креста, обрели своё последнее пристанище те, кто мне дорог и близок по фамилии, роду и крови. По этим дорожкам бегала в школу наша мамочка – Заленская Наталья Николаевна, её сестра Ангелина и брат Кир. С этих крепостных холмов они мчались зимой на санках, так, что захватывало дух. В доме, который стоял в самой крепости, хозяйничала бабушка – Заленская Валентина Михайловна, и нянчила правнуков её свекровь, Заленская Софья Александровна, а возле церкви Сергия Радонежского, той, что у крепости, покоится прах прадеда Заленского Эдуарда Яковлевича, замечательного доктора, просветителя, краеведа, подвижника. На гранитном надгробном памятнике надпись: «Доктор Эдуард Яковлевич Заленский (1860 – 1929)».
У бабушки я гостила каждое лето и практически каждые каникулы, а когда была совсем маленькой, за мной бдительно присматривала бабушка Соня – жена Эдуарда Яковлевича, а точнее его вдова. Он умер в 1929-м году, бабушка была намного моложе его и дожила до глубокой старости, похоронили мы её в Таллинне, где она жила последние годы у внучки Ангелины. Эстония стала местом жительства почти всех потомков Заленских. Приграничная зона, а какое-то время Печорские земли считались эстонскими. Мама моя, уроженка Изборска, например, родилась в буржуазной Эстонии. Сейчас, когда покинули этот мир родные люди, когда волей судьбы мы живём вдали от заповедного края, по-настоящему оцениваешь степень счастья от причастности к этой благословенной земле и замечательному роду.
Я помню, как в детстве мы с сестрой просыпались под перезвон колоколов Никольского собора, из окон дома были видны крепостные стены, каждый день мы ступали по этим известняковым плитам и пили студёную родниковую воду из древних ключей. Я и сейчас очень ясно представляю себе их волшебный шум. На крепостном валу росла чудесная ягода – местные её называли лубяникой, нечто среднее между клубникой и земляникой, мы исследовали каждый метр этого вала, и, разумеется, наедались этой дикой клубникой до отвала, а крепость изучили до последнего камушка. Особенный трепет всегда вызывал у нас заваленный тайный подземный ход возле Никольского собора, мы и представить себе не могли, что когда-то его восстановят…
Помню, как в детстве дружили мы с соседскими девчонками, дочками священника Минина. У них в саду был гамак, и мы по очереди на нём качались. Однажды, чуть не свалились с этого гамака, когда впервые увидели чернокожих туристов, разгуливающих по крепости. В Изборске всегда было много экскурсантов.
Потом всё изменилось. Дом наш снесли, так как планировали на его месте производить раскопки, ничего там, кстати, особенного не нашли, но отстоять тогда его у местной власти родственники не смогли. Думаю, наша семья жила в крепости потому, что прадед по бабушкиной – Валентины Михайловны линии, Верещагин Михаил Семёнович был церковным служащим – диаконом. Мы бережно храним семейную реликвию – обручальное колечко Верещагиных, прабабушка Клавдия Ивановна, в девичестве Воздвиженская и Михаил Семёнович, когда поженились, переплавили два своих колечка в одно. Бабушка Клавдия передала его своей дочери, а та своей – моей маме, ну а я теперь тоже берегу его для дочки.
Прошли годы, теперь мы кланяемся фундаменту, да сохранившимся кустам декоративного белого шиповника, который рос на дороге к дому, и деревьям из старого сада. Правда, справедливости ради, следует сказать, что другой дом, в который переселили бабушку, большой и просторный, расположен всего в нескольких шагах ходьбы. Из его окон тоже видна крепость, но отчего-то так ноет сердце при воспоминании о том, о стареньком, с большими воротами, которые мне в детстве казались огромными, и за которые строгая бабушка Соня строго-настрого запрещала мне выходить. Теперь остались лишь фотографии, на некоторых, сделанных с высоты птичьего полёта, запечатлён наш старый дом (на фото)… Там была прохладная столовая, гостиная, два входа – парадное крылечко и внутренний, со двора, и маленькая бабушки Сонина комнатка, в которой всегда упоительно пахло чем-то сладким. Каждый день, ровно по времени, она выдавала нам вкусные витаминки и гематоген, и пела нам песни своим необычайно красивым голосом, и рассказывала о своей молодости, и о своём муже – докторе Заленском. Мы были маленькими, но запомнили о том, что он был добрым и очень отзывчивым человеком.
С бабушкой Соней он познакомился, когда умерла его первая жена. Это нам мама рассказала. Бабушке было тогда 16 лет, она была замечательной красавицей, а он был солидным земским врачом. Софья Александровна, в девичестве Даниэль, была его пациенткой. – Вот так, – вспоминала мама, – лечил её, лечил и влюбился, а потом и женился.
Как я уже говорила, у прабабушки Сони был очень красивый, богатый голос и хорошие внешние данные, ей рекомендовали поступать в консерваторию, в Петербург. Она и поехала. Доброжелатели тут же начали нашёптывать прадеду, мол, о чём же ты думаешь, куда же ты её отпустил, вот и не дождёшься своей Сони, там её быстро уведут. Видимо дед переживал, а прабабушка его очень любила. Она вернулась и стала его помощницей, правой рукой. Он научил её медицинскому ремеслу, и прабабушка ассистировала ему даже при операциях. Медицинское образование ей дал прадедушка. Моя старшая сестра Лена на всю жизнь запомнила, как прабабушка рассказывала ей, про то, как ей впервые пришлось помогать прадеду при операции – это было кесарево сечение – и как было ей тогда страшно поначалу.
Революцию доктор Заленский не принял. Наступили трудные времена. Эпизодом из того смутного времени стал для меня рассказ бабушки Сони о том, как она в кино ходила. Пришла принаряженная, в шляпке, а сзади сидели красноармейцы и весь фильм щёлкали семечки, а шелуху сплёвывали… в Сонину шляпку. Непопулярно тогда было демонстрировать «барские» привычки и наряды.
Из обстоятельного исследования известного псковского краеведа Натана Феликсовича Левина нам стало известно, что в 1919 году Эдуард Яковлевич Заленский работал в этапных лазаретах городов Гдова и Тарту, а потом снова был направлен в Псковский уезд. Мы отдельно передаём низкий поклон от всех продолжателей старой дворянской фамилии известному псковскому краеведу, автору замечательных исторических исследований о Пскове и псковской земле Натану Феликсовичу Левину. Он посвятил прадеду большой исследовательский труд, опубликованный в издании государственного музея-заповедника и в краеведческом журнале «Псков», благодаря которому подтвердилось то, что мы знали, в частности, о потомственной дворянской ветви рода Заленских, и открылось много нового и интересного.
В семье знали о том, что дедушка Заленский закончил медицинский факультет Московского государственного университета, но о том, что в Пскове сохранился и продолжает быть украшением Октябрьского проспекта дом, в котором прадед первое время снимал квартиру и начинал свою практику, мы не знали.
Прадед был преданным своему делу врачом и большим гуманистом, бедных лечил бесплатно. Свою врачебную и подвижническую деятельность посвятил земской медицине, его пациентами были сельские жители Псковской сторонки. Он бы мог сделать блестящую карьеру в городе, но работал земским врачом. Это было особенное, замечательное поколение врачей начала 20 века, их тогда так воспитывали в медицинских вузах – не врачей-ремесленников, а врачей-просветителей, подвижников, цвет русской интеллигенции. Дед был блестящим представителем этого поколения. Он из тех, чьё сердце не черствело от вида бесконечных страданий людских. Напротив, смело отправлялся в самые опасные врачебные командировки в деревни, где разгорались вспышки сыпного тифа или «горячки», как называли эту болезнь в те времена и другие эпидемии. Рискуя заразиться самому, уделял каждому больному максимум своего внимания, если нужно было, жил в поражённой заразой деревне месяц или два и уезжал, только когда обстановка улучшалась.
Из исследования Натана Феликсовича я узнала о том, что в 1908 году в типографии «Труд и знание» была издана его книга «Из записок земского врача». Представьте мою радость, когда с помощью сотрудников нашей районной библиотеки и, конечно же, Интернета, я нашла на сайте псковской научной универсальной библиотеки эту книгу в цифровом варианте и получила возможность её прочесть! Это событие стало для меня встречей с прадедом через столетие, предоставило уникальную возможность узнать, о чём он думал, каким был, что его беспокоило. Я словно познакомилась с ним, и возникший образ внушил мне чувства глубокого уважения, любви, гордости.
Доктор Заленский был светлым человеком, от него веяло теплом, он любил людей, всей душой переживал за крестьян, влачивших жалкое существование. В книге он описывает своё пребывание в деревне, заражённой тифом. Как доктор, он бил тревогу из-за «антисанитарии» и бытовых условий, как тонкий психолог, подмечал черты характера, как подвижник, не впадал в панику, а предлагал разумные шаги. Постепенно люди начинали доверять «своему дохтуру», а не колдунам и знахаркам, которые предлагали порой такие «радикальные» способы лечения, что волосы дыбом вставали – «намазать младенца крысиной кровью», например, или «попарить больного в коровьем навозе». И несмотря на такое невежество, зачастую агрессивное, Эдуард Яковлевич продолжал всем сердцем жалеть их, несчастных, и помогать, не щадя здоровья и сил. А какой лёгкий был у него слог, каким чувством юмора обладал наш прадедушка Заленский! Один только эпизод из книги приведу, о том, как пришла к нему на приём крестьянка и сварливо пожаловалась, на то, что, мол «фершал ваш, батюшка, мне плохие капли выписал, от них никакой пользы». Фельдшер справедливо возмутился таким выпадом: «Она сама не знает, чего хочет, поковырялась в ухе лучиной, теперь кричит, что у неё таракан там засел». А та в ответ, обращаясь к доктору: «Вот именно, что сидит, проклятый, боюсь я, батюшка, кабы он у меня там не ощенился»…
Несмотря на ужасное состояние деревни, прадед искал и находил позитивные стороны её жизни и даже собирал фольклор, причём не просто собирал, а будучи человеком высокообразованным, он и к этому материалу применил научный подход и систематизировал частушки и обряды, а потом этот его труд был издан. Книга называется «О чём поёт Псковская деревня». Он вообще за что бы ни брался, ко всему применял научный подход. Цветы комнатные выращивал по научной методике, за погодой наблюдал. Натан Левин пишет об этом в своём исследовательском очерке так: «..выписки из журнала метеонаблюдений он высылал в Николаевскую Главную физическую обсерваторию, которая печатала их в своих изданиях, избрала его членом-корреспондентом и в 1890 году исхлопотала ему орден святого Станислава 2-й степени».
Прадед был общественником, участвовал в жизни Псковского земского общества врачей, принимал участие в 5-м съезде Общества русских врачей в Петербурге, ратовал за строительство небольших больниц для сельских жителей, за санитарное просвещение народа с малого возраста, со школьной скамьи. Врачевал и в Пскове. А последние десять лет своей жизни наш доктор Заленский с семьёй жил в Изборске. Мама рассказывала, что «у дедушки была своя линейка, запряжённая лошадьми, и на ней он разъезжал по своему участку».
Здесь, в Изборске, родился их с Софьей сын Николай – мой дед по материнской линии. Он учился на курсах телеграфистов при Тартуском университете и работал в волостной управе, свободно владел эстонским языком. Мама моя обладала замечательным музыкальным слухом и голосом, и отец всё хотел купить ей фортепиано. А ещё она рассказывала, что по характеру её отец был отчаянный. Во время войны он пропал без вести, погиб, ведь был отчаянный… А мы его так и не увидели. Только на фотографиях из старого бабушкиного альбома, что хранится в Изборске.
Вот что значит для меня Изборск. Его древнее дыхание наполнено для меня особенным сокровенным смыслом. И не только для меня, но и для сестры моей, Елены, которая стала художником и живёт в Санкт-Петербурге, но именно эти удивительные пейзажи явились отправной точкой развития её таланта. Сама я здесь пристрастилась к истории и в итоге окончила исторический факультет Ленинградского государственного университета. В Таллинне живут наши любимые тётушки, продолжательницы рода Верещагиных, им тоже снятся по ночам эти древние «стены крепости, башни, что старинным дозором стоят на холмах» в краю, где прошло их детство.
Людмила ТРОФИМОВА
(Заленская по материнской линии), член Союза журналистов России, заместитель редактора Пустошкинской районной
газеты «Вперёд»