Что читатели должны думать об администрации сайта, которая удаляет вот такие мои стихотворения.
Резолюция о борьбе с героизацией нацизма была одобрена на заседании 69-й сессии Генеральной ассамблеи ООН 21 ноября 2014 года. «За» проголосовали 115 стран из 193. Среди противников документа оказались США, Канада и Украина, а страны Евросоюза вошли в число 55 воздержавшихся от голосования. Отныне для меня США, Канада, Украина и и эти 55 воздержавшихся, среди которых почти все европейские страны — наследники нацизма. И неважно, что это сделали политики. Но они уполномочены совершить это преступление своими народами. В конце концов, и Гитлер был всенародно избранным рейхсканцлером.
Неонацизм: Политики и народы
Я перечислю поимённо
Членистоногих блох и вшей,
Так зародившихся законно
На демократии своей.
Вот впереди ползёт Обама,
Беспозвоночных кукловод.
Как он витийствует упрямо
И миру лжёт всё наперёд.
Ещё один, чьё имя стёрто,
Канадой клёново рулит
(Нет, вспомнил-таки: Харпер Стёпа),
Обаме в рот, скуля, глядит.
Об Украине умолкаю,
На каждом там стоит печать
«Бандера, хайль!» — и точно знаю,
Кому-то с ними воевать.
Для них, что лях, москаль иль Jude,
Что грек, что немец иль француз:
«Украйна выше всех пребудет!» —
У них лишь с Гитлером союз.
А из Британии педрастой
(Прости, Оскар Уайльд, поэт!)
Бежит и бойко и брыкасто
Без скотланд-шерсти — гол и гнед,
Их Кэмерон, болтун превратный:
За гонор, выданный в аванс,
Он исполняет аккуратно
Команды «пиль», «ату» и «фас».
В каком колене от нацизма
Проснулась в Меркель эта муть?
От бошей взятая харизма
Играет злую шутку... Жуть!
С остекленевшими мозгами
Шуршит бульварами Олланд,
Играет, как мячом, словами,
А нос — по ветру... Коммерсант!
А скандинавы... вас так много,
И королев и королей:
Когда забыли вы про Бога,
Воруя педикам детей?
Где времена, как все датчане
Вшивали в сердце жёлтых звёзд,
А ныне же: в каком дурмане
Вы замолчали Холокост?
А вот с забытыми грехами
Антисемиты чередой
Своими тощими задами
К нам повернулися, как в стой-
ле: Польша, чехи и прибалты,
(Орущие в парадах «Хайль!»)
Румыны, венгры и болгары...
И ох как павших наших жаль!
Не немцы — ваши батальоны
Евреев били наповал,
Не немцы, а вполне «законно»
Ваш обыватель их сдавал.
Кто жил под властью оккупантов,
Тот помнит: злее нет румын,
В мундирах чёрных, в белых кантах,
Убийц людей на свой аршин.
Я не забыл, как под сурдину
Бомбили «братья» т о т Белград,
Теперь — Донбасс: наполовину
И х бомбы на детей летят.
Нацизм шагает по Европе,
Под ним распластанный Брюссель,
И превращаясь в мизантропа,
Мозгами движет еле-ель.
За океаном же — народом
Создали рейх на тыщи лет,
Сбылась мечта былых уродов:
О н и — цари, для н и х — весь свет.
11-12.01.2015
Закат Европы
Под улюлюканье чертей
И аплодирующих бесов
Европа мчится всё быстрей
Дорогой дел и интересов,
Мостя последние км
Пред преисподними вратами,
Блюдя свой шик и реномэ
Под человечьими правами.
Закон от Бога позабыт.
Над всеми — лишь закон брюссельский.
Христос? Избит, распят, убит,
Как неудачник иудейский.
Вот нынешние — о-го-го!
Язык усопший возродили,
На нём в своей Синаго-го
Христову жертву отменили.
Европа им кричит «Ура!»
И каяться Европе не в чем:
Пришла прекрасная пора,
Жить стало веселей и легче.
И можно всё: грабёж, обман,
Убийства именем Брюсселя,
И содомит от счастья пьян,
И сатанисты осмелели.
Как двух гарантов след простыл:
Ну, вероломство, но — законно!
И чернозём в «немецкий тыл»
Везут лихие эшелоны...
Бомбить Белград, Донбасс — распять,
Вживую Косово оттяпать...
И убивать, и убивать
В себе же совесть, честь и память.
25-26.02.2018
Англосаксы
«Умом» бодрея и гордясь,
От радости в зобу немея,
Живут заботой, не стыдясь,
Как сделать мир вокруг подлее.
Канадец, англичанин — в раж,
Американосы — туда же:
Забыта совесть, как багаж,
И с каждым днём все люди гаже.
Все. Кроме них. Они — причём?
Их подлость списана в архивы.
Узнают? — Это всё потом.
Пока же — англосаксы живы,
Чтоб каждый день наполнить злом
По наглому или втихую:
Клянутся «богом» как козлом,
Столбя дорогу в ад лихую.
А в арьергарде — Евро-сад,
И клоуны, и кукловоды, —
Христа распяли на парад,
Грехом содомским хороводя.
25.02.2018
Народная история (Кому на Руси жить хорошо)
I
Разбудите меня послезавтра,
Разбудите, вперёд забежав,
Когда будете знать, кто же автор,
Что готовил нам новый устав.
Разбудите меня, разбудите,
Чтобы снова не спать по ночам,
Когда вспять неизвестный кондитер
Сладкой пудрою бьёт по мозгам.
Сколько было их! Лысый, с прищуром,
Всё отняв, поделил на своих,
Кто страну покорёжили сдуру,
Чтоб народ наконец-то притих.
Чтоб шагали, вождям в глаза глядя,
Прикрываясь от них кумачом,
А усатый грузин на параде
На трибуне стоял с палачом.
Поделили на чистых-нечистых
Слишком умный советский народ:
Коммунисты казнят коммунистов,
Ну, и прочих, как щепок — в расход.
А другие — те, что уцелели,
Положили себя за страну,
Чтобы дальше идти мимо цели,
Но с Победой, одной на кону.
Но не понял Победы усатый,
И народ ему — пыль и песок,
Сам не жил, и других виноватил,
Власть тащил, как их лагерный срок.
Чтоб её подхватил оттепельный
С бородавкою лысый дурак,
Всех наук корифей беспредельный,
Кукурузно-ракетный мастак.
Обещал языком, как метлою
(Что у всех болтунов — без костей):
Мы за партией — как за спиною,
Будем жить веселей и бодрей.
Не успел. Только всё перепортил
И заставил народ голодать —
Бровеносец уже телепортил:
Сам живу, и другим дам пожрать.
Нефтяные доходы затычкой
Прикрывают партийных хапуг,
И летит под откос электричка
В коммунизм, как железный утюг.
Перестройкой отмеченный бредит,
Где бы вожжи ещё отпустить,
Вот беда: с ним никто же не едет,
И времён обрывается нить.
Впереди уже Ельцин маячит,
Горизонты собой заслоня...
Братцы, братцы, да что ж это значит:
Всех провёл, и тебя и меня.
Продал всё. И народ без работы
На обочинах жизни лежит,
Чтобы кучка воров без заботы
Упражнялась с трибуны во лжи.
А ведь клялся Аника, как воин:
Потерпите, мол, годик иль два,
И о завтрашнем дне, будь спокоен,
Да не будет болеть голова.
Обещают, кругом обещают,
А чиновник, как был, так он — есть,
Власти делают вид, что не знают:
Он — один, а народу — не счесть.
Ну, не выпасть никак из обоймы,
А колонна его — номер пять,
И ему, наконец-то, на кой мы:
Не мешайте работать, как спать.
Вот опять: обновили кабмины
Наверху, в голове, на местах,
А чиновник расставит в них мины:
Только сунься, народ — тарарах!
Разбудите меня послезавтра,
Разбудите, вперёд забежав,
Когда будете знать, кто же автор,
Что готовил нам новый устав.
Разбудите меня, разбудите,
Чтобы снова не спать по ночам,
Когда вспять неизвестный кондитер
Сладкой пудрой забьёт по мозгам.
II
И настал наконец день позора
И чиновничьего торжества,
Президенту задуматься впору,
Кто в команде его голова.
Президент наш хорош... Ну так что же,
Когда рядом маячит другой,
Сытый, наглый, с лоснящейся рожей,
По всем пунктам — и вор и герой.
Он любую идею подпортит
Нужной ссылкой на тот же закон,
Схлопотать без боязни по морде:
Сам себе — генерал без погон.
Н у, н е в ы п а с т ь н и к а к и з о б о й м ы,
А к о л о н н а е г о — н о м е р п я т ь,
И е м у, н а к о н е ц - т о, н а к о й м ы:
Н е м е ш а й т е р а б о т а т ь, к а к с п а т ь.
Он живёт без боязни быть сбитым,
Как наш новый ракетный Сармат:
Что хочу, то творю, у корыта
Своей власти — и чёрт ему брат.
И вопросы, что за год копились —
Наш народ терпелив до поры —
В ожиданьи ответа прокисли,
Как в рожках молоко от жары.
Наша Дума никак не созреет
До признанья: в стране — саботаж,
И что нужен закон, чтоб умерить
Через меру чиновничий раж.
По другому назвать, что творится,
Не могу: ведь который уж год,
Невзирая на ранги и лица,
Все они презирают народ.
Не освоят никак миллиарды:
Это сколько же лишних забот! —
И живут старики как бастарды
В аварийных халупах в расход.
Половине страны не добраться
До обещанных свыше доплат,
Ну, а кто вдруг захочет ругаться...
Нахамят и уволят под зад.
Мне плевать, что везде ещё хуже,
Пусть грызутся, и Бог им судья,
Но валяться в чиновничьей луже:
Это — жизнь и твоя и моя.
И прошёл он, раз в год день позора
И чиновничьего торжества,
Президенту задуматься впору,
Кто в команде его голова.
Прозвучали вопросы, похоже,
Но не те, что волнуют народ:
Он и здесь постарался, тот, с рожей,
Отобрал. И так каждый «раз в год».
23.01.2020, 17.12.2020
Плач по Украине
Я молился ночами, и Бог мне судья
И всем людям последний заступник на свете,
И светлела на небо мольбами стезя,
И что я ещё здесь — в ожиданьи Ответа.
Я молитвой страдал, не хватало мне слов,
О любимой земле, где родился и вырос,
О солдатах живых и за будущих вдов,
И в душе возводил свой амвон и свой клирос.
Как случилось, что рядом взошёл сатана
В ореоле, как факел, языческих свастик:
Разделилась когда-то единая наша страна
Под хапок либерало-нацистов во власти.
И росли поколенья вроссЫпь и поврозь,
Только тех, кто пожиже, приманивал Запад,
Да и нам донесло его приторный запах
(Для украинцев русский стал в горле как кость).
Как забыли Христа? Да и был ли он там,
В провонявшей вовсю католической луже?
И кресты на их флагах — НЕ от Христа.
Протестанты? По мне, так они ещё хуже.
Да — увы! — там давно сатана правит бал,
Его шёпот народам так сладостно манок,
Вслед за ними украинец тоже пропал
Под нацистские гимны с утра спозаранок.
И пошла Украина детей убивать
По указке по западной, подлой и низкой,
Бабий Яр позабыв, и где Родина-мать,
Душу высмердив за поцелуй сатанинский.
И балдеют хохлы от бесовской игры,
Направляя орудия в нашу Россию,
И без Бога живут у заветной дыры
Прямо в ад, где их ждут — ох, как ждут! — черти злые.
Боже, Боже! — молился я вновь, —
Окропи Украину святою водою,
Ведь в их жилах и наших течёт одна кровь,
И сильны мы лишь вместе, и всюду — с Тобою.
12.11-25.12.2022
Вероятность того, что нацистская и пятоколонная администрация сайта удалит мои материалы, велика, поэтому заранее приглашаю читателей на мою страницу на фабула точка ру, где размещены все мои произведения и материалы проекта «Москва и москвичи Александра Тимофеичева (Александрова)».
А. Брандт: перевод на русский
В 1912 году в типографии Ю.Н.Эрлиха в Петербурге вышла книга дотоле неизвестного переводчика А.Брандта «Японская лирика»:
https://ru.wikisource.org/wiki/Японская_лирика_(А._Брандт)
С предисловием переводчика можно ознакомиться в постскриптуме к моей статье.
Сборник принадлежал первой волне переводов японской поэзии с языков-посредников: немецкого, французского и английского. Сам переводчик в предисловии указал тексты, с которых были сделаны его переводы (вторую книгу переводчик напрямую не назвал):
1.Japanischer Fr;ling. Nachdichtungen japanischer Lyrik von Hans Bethge, 1911
(http://www.gutenberg.org/cache/epub/9178/pg9178.html)
2.Karl Florenz. Geschichte der japanischen Literatur, 1906
«Японская лирика» оказалась единственной, где автором переводов был загадочный «А.Брандт». Больше нигде и никогда это имя в истории литературы не встречается.
Однако в истории музыки этому имени было суждено оставить след: на тексты из сборника были написаны циклы романсов и песен Артуром Лурье, Игорем Стравинским, Дмитрием Шостаковичем (каждый из композиторов взял по три стихотворения из сборника, причём Шостакович внёс изменения в тексты). А Стравинский даже оставил письменное свидетельство своих впечатлений от книги:
«Летом я прочёл небольшой сборник японской лирики со стихотворениями старинных авторов… Впечатление, которое они на меня произвели, напомнило мне то, которое когда-то произвела на меня японская гравюра. Графическое решение проблем перспективы и объёма, которое мы видим у японцев, возбудило во мне желание найти что-либо в этом роде и в музыке…»
Я не хочу сейчас подробно говорить о причинах обращения великих композиторов к таким слабым в поэтическом смысле текстам (в конце концов, Чайковский и Рахманинов писали свои романсы на ещё более слабые и беспомощные тексты). Лурье и Стравинский обратились к сборнику А.Брандта на волне общего интереса к японской культуре в 1912-13 гг., а Шостакович в 1928 году нашёл в некоторых стихах сборника нечто, созвучное его любовным переживаниям (и именно поэтому внёс в тексты свои поправки), а весь цикл дополнил тремя текстами в духе модного тогда «японизма», сочинёнными, вероятно, им самим (практика, обычная для многих русских композиторов).
Как бы то ни было, но сборник переводов был востребован, и тем более интересно было бы узнать хоть что-то об авторе переводов.
Единственное, от чего я мог отталкиваться в своих поисках — это небольшая книжечка, которую я мысленно держу в руках. Сразу хочется предупредить читателя, что мою статью лишь условно можно отнести к научному исследованию, так как многие мои выводы основаны скорее на психологии людей, чем на документально подтверждённых данных. Но я издавна был приверженцем взглядов французского историка Марка Блока, вместе с которым считаю, что реконструкция исторического факта зачастую убедительнее по психологическим мотивам участвующих в событиях исторических персонажей, чем по документальным свидетельствам современников.
Итак, начнём с предисловия переводчика. Оно безусловно выдаёт увлечение японской поэзией, увы, но только по немецким, французским и английским переводам. А там, даже не делая сложного анализа, видно, что все тексты японских оргиналов переводились не поэтами, а учёными-востоковедами и японоведами. Поэтому стремление хоть как-то передать смысл японских источников при недостатке поэтического мастерства приводила этих учёных переводчиков к полному изменению структуры и формы оригиналов. Попытка переводчика внести ясность в то, чтО в оригинале, а чтО в переводе, совсем неубедительны с точки зрения представленных в книге переводов, так как предисловие, вероятно, представляет собой компиляцию из научных статей, в том числе на английском и французском языках, откуда и взято слово «примитивный» в смысле «первозданный». Все пишущие о сборнике в этом месте пытаются оправдать переводчика, и зря, так как в русском языке в начале 20 века у слова «примитивный» не было оттенка смысла в сторону «первозданный». А в английском и французском — было.
Поэтому первое моё предположение: для переводчика родным являлся не русский язык, а скорее немецкий, и фамилия переводчика не псевдоним, а действительно Брандт, и он из русских немцев, которых в Петербурге было достаточно.
Смотрим в список жителей Петербурга в 1910-х гг. Среди Брандтов мужского пола нет ни одного подходящего для занятия переводами: есть инженеры, военные, чиновники, юристы, картографы. Одно имя обращает на себя внимание: Александр Андреевич Брандт, инженер путей сообщения, но заниматься переводами профессору, тайному советнику, человеку уже в летах — не верится!
Так может быть, переводчиком была женщина с фамилией Брандт? Формально я мог бы это утверждать хотя бы по двум оговоркам в переводах.
Первая оговорка — это перевод из Акахито:
«Я белые цветы в саду тебе хотела показать.
Но снег пошел. Не разобрать, где снег и где цветы!»
Ямабэ-но Акахито — один из великих японских поэтов (VIII век), мужчина.
Вторая оговорка — перевод из принца Нарихира:
«Когда я утром шла в кустах, на них осенняя роса лежала.
Рукав я замочила. Ночью он совсем промок от слез. Я по тебе их проливала.»
Аривара-но Нарихира — действительно принц, но ещё и поэт, автор изящной любовной лирики, художник (IX век).
Не исключаю, что оба поэта могли писать от лица девушки, но в традициях восточной поэзии (да и западной тоже) в таких случаях давать заголовок или подзаголовок, указывающий на это. И всё-таки утверждать по указанным оговоркам, что переводчик — женщина, было бы слишком просто. Кстати, первое стихотворение гораздо позднее переводчица с японского языка (без языков-посредников) А.Н.Глускина тоже перевела от лица девушки.
О том, что А.Брандт — женщина, гораздо больше говорят язык и стиль переводов. Доказательства этого факта лежат в области психологии, а это вещь, с которой могут согласиться и не согласиться. Но прежде хотелось бы кое-что сказать о самом предмете — японской поэзии. Говорить буду о ней не как лингвист, востоковед или переводчик, а как поэт.
Мне кажется, что язык японской поэзии отличается от бытового японского языка. В быту японцу всё равно, в каком времени существует какой-то признак, свойство, атрибут или эпитет существительного (напомню, что у прилагательных в японском языке нет рода, числа, но есть время — прошлое или настояще-будущее). А в поэзии? Там не всё так просто. Сам восточный склад мышления и восприятие мира отличается от европейского, а в выпестованных веками формах лирических стихотворений (хокку, танка и т.д.) категория времени имеет ох какой большой и непреходящий смысл. Выскажу крамольную мысль: даже подстрочник на любом европейском языке не может передать содержание, я уж не говорю о всём многообразии смыслов, японского поэтического произведения. Каждый переводчик с японского языка сам выбирает, как совместить систему поэтических образов японского оригинала и европейскую конкретность слов. Так уж сложилось, но в первой половине 20 века переводами с японских оригиналов занимались женщины-востоковеды с разной степенью поэтического дарования (А.Глускина, В.Маркова, Л.Ермакова, Т.Делюсина...). Более подробно об особенностях их переводов можно прочесть в статье Александра Долина «О принципах перевода классической поэзии танка». Именно их стараниями укрепился «манерный стих в духе модного «японизма», типичного для английских и немецких книжек поры первого знакомства с Японией» (из указанной статьи А.Долина). Причём это не перечёркивает немногих сравнительных удач среди их переводов. Но, честно говоря, во многих стихах в их переводах «поэзией даже и не пахнет».
Переводили японские стихи, сначала с европейских перекладов, и поэты-мужчины (В.Брюсов, К.Бальмонт), потом и с оригинальных текстов (но уже не поэты, а скорее учёные-востоковеды с некоторым поэтическим даром). Если первые больше выражали себя, чем очарование подлинника, то вторые страдали другим недостатком: скрупулёзным подсчётом слогов в строках. Но и у них были удачи, для меня, как поэта, более несомненные, чем у женщин-переводчиц. И всё-таки... и в их переводах поэзия, как её понимает европеец, «редко ночует».
Но когда я читаю сборник «Японская лирика» 1912 года, меня не покидает ощущение, что я читаю «женские» стихи. У таких стихов есть некоторые особенности, которые если и встречаются у стихотворцев-мужчин, то уж только у самых ординарных.
Сразу оговорюсь, что в истории русской поэзии были счастливые исключения (правда, единичные), когда стихи, написанные женщинами, не только не уступали «мужским», но в чём-то и превосходили их (Марина Цветаева после 1917 года, Анна Ахматова).
Перечислю некоторые черты «женской» поэзии, подходящие к нашему случаю.
1.Любовь к стандартным сочетаниям слов (существительных с эпитетам, глаголов с управляемыми словами, подлежащих и сказуемых, и т. п.).
2.Неспособность создавать свежие поэтические образы.
3.Стремление к гладкости звучания.
Для нашего случая пока достаточно.
В текстах сборника подтверждений этому много. Они настолько ординарны и кричащи, что просто достаточно их привести списком (некоторые цитаты изменены в падеже):
нежный запах вишнёвого цветка при первом поцелуе утренних лучей;
темной ночью ты подойдешь ко мне, подобный утренней заре, с улыбкой на сияющем лице;
звонкий крик;
далёкая гора;
густой туман;
мрачные сны;
на сердце тяжесть;
дикие гуси кричат испуганно;
торжественно сияя в вечность;
бледное луны сиянье меркнет;
солнца яркий блеск тускнеет;
поколенья поздние поэтов сиянье твоей славы воспоют (о Фудзи-яме);
дальнего леса контуры в серебряном свете луны;
юноши печальная могила;
песчинки заблестели, точно мелкиe алмазы;
сладкий запах сливового цвета;
как сон весенний среди лета;
над синим морем белыми крыльями чайка взмахнула;
уж никогда усталую главу я не склоню к тебе на грудь и руки;
туманы уныло стелятся над серым морем;
журавли устало голосят;
в сердце чувствую тоску;
бег быстрой реки;
шумная теснота долин;
на небе утреннем висела бледная луна;
первым белым цветом радостной весны;
пришла желанная весна;
теперь неукротимая тоска меня еще сильней, чем раньше, гложет;
осень пестрая пришла;
снега белого растет покров;
смерть смежила очи;
любовная тоска тебе заснуть мешала;
сколько мук дает несчастная любовь;
я прилагаю все старанье, чтобы скрыть меня волнующие чувства;
любуясь небом звездным и луной;
твой образ из души не вырвать мне;
как только я смыкаю вежды;
как волны в бурю разбиваются у берегов скалистых;
холодная владычица моей души;
когда одно желанье исполнено судьбой, сейчас еще мечтанья являются гурьбой;
цвет молодой весны;
сиянье твоей блистающей красы.
Конечно, в чистом виде пункта 3 «Стремление к гладкости звучания» в сборнике нет, но тенденция иногда прослеживается там, где есть возможность сказать «крррасиво» (и пошло, добавлю от себя).
Если бы все эти перлы не были напечатаны в 1912 году, я мог бы предположить, что переводчик пользовался «Словарём поэтических образов» Н.Павлович — собранием поэтических штампов, существующих в русской поэзии.
Я не хочу ругать весь набор стихов. Там есть единичные удачи, именно некоторые из них привлекли упомянутых композиторов. Но в целом большая часть стихов сборника состоит из девичьих фантазий, которыми были так полны подподушечные тетрадки тогдашних барышень.
Таким образом, приведённые два обстоятельства позволяют мне сделать вывод, что А.Брандт — женщина.
Обратимся вновь к адресным книгам Петербурга. До 1912 года ничего подходящего там нет: есть купеческая жена, есть некая дама неуказанных занятий. Но вот в 1913 году (то есть по сведениям, собранным для ежегодника в 1912 году), в списке жителей впервые указана Александра Николаевна Брандт, свободный художник, жена помощника присяжного поверенного Льва Георгиевича Брандта, коллежского секретаря.
Совпадение с годом издания «Японской лирики»? Возможно. Принцип составления адресной части «Всего Петербурга» был достаточно свободен, но как-то было принято приводить адреса всех, кто мог принципиально заинтересовать возможных заказчиков (для художников и архитекторов), учеников (для музыкантов), антрепренёров (для артистов). Есть отдельный раздел «Свободные художники», в котором собраны адреса художников и архитекторов. Там А.Н.Брандт отсутствует. Тогда можно предположить, что звание свободного художника Александра Николаевна получила после учёбы в Петербургской консерватории (а возможно, и заграницей). Петербургские краеведы могли бы пролить свет на это, пробуя разыскать её в архивах среди выпускников консерватории. Что А.Н.Брандт — музыкантша, говорит ещё и то, что имена выпускников консерватории, выбравших путь домашних учителей, нигде в истории культуры уже не упоминаются (по архивам Московской консерватории знаю, что таких выпускников женского пола всегда было достаточно). Если бы А.Н.Брандт была художницей, скульптором, архитектором или актрисой, то её имя рано или поздно где-нибудь мелькнуло бы. Но она присутствует только в сборниках «Весь Петербург (Петроград)» вплоть до 1917 года — в том же звании свободного художника и жены уже присяжного поверенного. Затем её следы и следы её мужа теряются.
В каком возрасте А.Н.Брандт получила звание? Продолжительность учёбы в консерватории (как и в Академии художеств) в те времена была величиной непостоянной, а тем более для замужних (дети, семья...). Она могла получить это звание и в 25, и в 30 лет. Я не стал бы говорить об этом, если бы меня не заинтересовал ещё один вопрос: кем Александра Николаевна Брандт приходилась владельцу типографии и издательства Юлию Николаевичу Эрлиху, издавшему её сборник?
И Брандты, и Эрлихи были представителями тех семей русских немцев, которые приехали в Россию очень давно, начиная с петровских времён. И я вот думаю, проглядев печатную продукцию типографии Ю.Н.Эрлиха, где совсем не было случайных изданий, в основном это была техническая и справочная литература, а если художественная, то высокого уровня: а не была ли Александра Николаевна родственницей Юлия Николаевича? Только родственные связи могли закрыть глаза издателю на невысокий художественный уровень стихов и их неподготовленность к печати (там есть пропущенные опечатки и чувствуется отсутствие профессиональной работы над гранками). Психологически я готов признать Александру Николаевну Брандт урождённой Эрлих. Младшей сестрой? Если она окончила консерваторию в возрасте за 30, то вполне вероятно (отец Юлия Николаевича умер в 1883 году в возрасте 71 года). Если же в возрасте до 30, то скорее племянница или что-то вроде того. Но это уже только мои предположения.
И главный вопрос: почему Александра Николаевна спряталась за мужской псевдоним «А.Брандт»? Не знаю.
P.S. Предисловие переводчика
ЯПОНСКАЯ ЛИРИКА.
Переводы А. Брандта.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Тип. Ю. Н. Эрлихъ (вл. А. Э. Коллинсъ), М. Дворянская 19
1912
- 3 -
Въ составъ слоговъ японскаго языка входитъ либо одна гласная буква, либо согласная и гласная; слогъ всегда оканчиватся гласной буквой, а въ словахъ нетъ такихъ слоговъ, на которыхъ лежало бы ударенiе.
При такихъ условiяхъ въ японскихъ стихотворенiяхъ не можетъ быть ритма. Рифмы также нетъ: постоянное повторенiе рифмъ, оканчивающихся на гласные буквы, было бы монотонно.
Въ виду отсутствiя ритма и рифмы, способомъ для образованiя стихотворенiй является счет слоговъ въ строкахъ.
Въ стихотворенiяхъ более древняго времени число слоговъ въ строкахъ менялось отъ 3 до 11; позже стали преобладать чередующiяся строки въ 5 и 7 слоговъ.
Основною чертою японской поэзiи является крайняя сжатость изложенiя; наиболее краткой формой стихотворенiя въ более древнее время была «ката-ута», состоящая изъ трехъ строкъ, изъ коихъ въ первой строке 5 слоговъ, а во второй и третьей по 7 слоговъ.
- 4 -
Изъ двухъ ката-утъ составляется такъ называемая «седока». Еще длиннее «нага-ута». Однако, все эти формы применяются редко, такъ какъ съ конца 8-го века нашей эры получила решительное преобладанiе «танка» или «ута», - стихотворенiе иъ 5 строкъ, изъ коихъ въ первой и третьей по 5 слоговъ, а во второй, четвертой и пятой по 7 слоговъ.
Примеромъ танки можетъ служить следующее стихотворенiе:
Оираки но Знай я, что старость
кому то шири себа хочетъ меня навестить,
надо сашите я бы заперъ дверь,
наши то котаете сказалъ бы ей: «нетъ дома»
авацарамаши во. и не принялъ бы ее.
Японскiй поэтъ долженъ вложить свою поэтическую мысль въ пять строкъ танки.
Какъ японскiй художникъ, рисуя одну цветущую ветку, успеваетъ дать предста-вленiе о всей весне, такъ и японскiй поэтъ въ короткую танку умеетъ вложить всю глубину своего чувства и вызвать определенное настроенiе.
Въ Японiи лирика съ давнихъ поръ ценилась высоко. Уже въ восьмомъ веке нашей эры была издана обширная антологiя – Манiошу, составленная изъ 4497 стихотворенiй (изъ нихъ 4173 танки), а въ 905 году издана вторая знаменитая антологiя – кокиншу.
Въ десятомъ веке было учреждено «вака-докоро» нечто въ роде главнаго уп-
- 5 -
равленiя стихосложенiя, со стипендiями для поэтовъ, поэтическими школами и пр. тогда же получили право гражданства публичныя состязанiя, на которыхъ читали свои стихи поэты, собиравшiеся изъ разныхъ местъ Японiи.
Однако, окончательная победа танки надъ другими формами стихотворенiй была несчастiемъ для японской поэзiи, застывшей в формализме.
Паденiю поэзiи способствовали какъ вака – докоро, издававшее новыя антологiи, такъ те самыя публичныя состязанiя, которыя сперва содействовали разцвету поэзiи: банальныя темы, задавшiеся на состязанiяхъ императорами и придворными, свели поэзiю къ искусству вкладывать банальную мысль въ определенное число слоговъ.
Примерами формы хай-кай могутъ служить следующiя стихотворенiя поэтовъ Ямозаки Сооканъ (1465-1583) и Кикаку (1661- 1707):
Не будь москитовъ,
я прелесть летней ночи
ценилъ бы выше!
________________
- 6 -
Если бы къ луне
приделать ручку—какой-
бы вышелъ вееръ!
Въ новейшее время замечается новый подъемъ японской лирики, причемъ она сохраняетъ старыя формы: новыя формы, заимствованныя изъ европейскихъ литературъ, yспеxa не имели.
И теперь еще сочиненiе танокъ почитается важнымъ деломъ и вместе съ темъ элегантнымъ спортомъ; императоръ ежегодно сочиняетъ несколько стихотворенiй и досихъ поръ существуютъ вака-докоро и публичныя состязанiя поэтовъ.
Очерки японской литературы съ многочисленными примерами японскихъ стихотворенiй даютъ:
М. Aston, history of japanese literature, 1899; К. Florenz, Geschichte der japanischen Literatur, 2-te Ausgabe, Leipzig 1909 и M. Revon, Anthologie de la litеrature japonaise, Paris 1910 (collection Pallas).
Изъ сборниковъ переводовъ японскихъ стихотворенiй наиболее известны: Chamberlain, japanese poetry, 1911; Bethge. Japanischer Fruehling, Leipzig, Inselverlag 1911; K. Florenz, Dichtergruesse aus dem Osten, 8 Auflage, 1911; P. Enderling, Japanische Novellen und Gedichte, Leipzig 1905 (Reclam's Universalbibliothek).
Pyccкie переводы японскихъ стихотворенiй имеются въ маленькой книжке:
- 7 -
Китай и Японiя въ ихъ поэзии, Москва 1905, а также (Позднякова) въ Живописномъ Обозрънiи и Вестнике иностранной литературны за 1898 годъ и въ статье Ник. Дубровского въ № 321 газеты «Речь» за 1911 годъ.
Стихотворенiя, помещенныя въ настоящей книжке, переведены съ немецкаго и французскаго языковъ, и взяты преимущественно изъ сборника Бетге и изъ исторiи японской литературы Флоренца.
Не стремясь сохранить форму стихотворенiй, переводчикъ старался сохранить ихъ духъ и ихъ примитивность.