Улочка постепенно уклонялась к набережной, далее спадая каменной лестницей к речке – лениво тянущейся коричневатой мути, облаченной в блеск солнечного отсвета.
По сторонам мощеной камнем мостовой теснились торговые лавки да кафе, сплошь гордо именуемые ресторанами – единственное однообразие в местной пестроте вывесок и прочих деталей экстерьера, напрочь лишенных вкуса.
Мы двигались, вычерчивая по улице неровную синусоиду, вершинами залипающую в фасады лавок и кромки торговых лотков.
В упрощенном варианте расчет каждого сегмента траектории нашего движения должен была бы представлять собой произведение привлекательности лотка или стены магазина, увешанного-уставленного пестрым набором вещей и вещиц, переведенной в оцифрованную силу притяжения субъекта прилавком, и количественное выражение стремления субъекта к покупке, и произведением актуальной покупательной способности субъекта на скалярный момент вау-импульса.
Общую же функцию вывести оказалось бы труднее – сила притяжения прилавков оказалась бы переменной во времени, зависящей от совпадения набора элементов вау-матрицы субъекта с воплощенным в конкретном наборе товаров предложением по ее овеществлению, где в виде неопределенной числовой вероятности присутствовал бы и период от момента овеществления до момента отделения проекции импульса на вещь, потерявшую с временем свою привлекательность , а набор вау-импульсов пришлось бы перемножать на эту переменчивую силу уже в векторном выражении, чтобы положить на брусчатку цепь последующих следов...
К прилавкам и витринам лично я испытывал вовсе не притяжение. Лишь большая нужда могла меня вынудить зайти в магазин, а тем паче – на рынок, для покупки одежды или обуви, каждый такой поход отнимал у меня массу энергии и рождал желание как можно скорее покончить с этой пренепреятнейшей процедурой. Со временем я научился отчасти избегать тяжелого шлейфа нервного изнурения и жгучей изжоги сомнения в правильности покупки – делая покупки как можно быстрее, изгоняя сомнения о целесообразности в самую секунду совершения выбора и принимая сделанную покупку как данность, уже безальтернативную.
Хвала Аристиду Бусико за изобретение постоянных ценников и сдержанности, присущей европейской культуре – в частном ее приложении, по которому излишняя назойливость продавца воспринимается как недостаток. Хотя в наших магазинах это правило, вероятно, было охотно воспринято продавцами скорее в силу присущего жителям 1/6 части суши пофигизма, нежели природной или привитой деликатности – для меня сути это не меняло: продавцы с легкостью соглашались на роль статистов, чрезвычайно облегчая мне процесс покупки. И главным образом по этой причине я, как только представилась возможность приобретать по приемлемой цене вещи в магазинах, перестал посещать вещевые рынки.
Одним из неизбежных обстоятельств, омрачавших предвкушение отдыха, была перспектива частого посещения местных лавочек и магазинчиков. Дело в том, что Оля едва владела английским языком. Это не мешало ей находить общий язык с торговцами в прошлых ее поездках. Но, будучи со мной, она заранее ухватилась за возможность воспользоваться моей способностью, пусть скромной, но все же гораздо более тренированной, объясняться на английском. Себя я утешал мыслью, что буду находиться в дальнем углу дьявольского треугольника, на дистанции от линии огня между Олей и каким-нибудь местным лавочником – пусть напирают друг на друга, я всего лишь произнесу слова и оставлю их на дуэльной прямой взглядов и жестов, сам оставаясь в стороне.
Первый же день пребывания здесь опроверг мои, оказавшиеся беспочвенными, фантазии. Я вылетал зимой, в десятиградусный мороз, а приземлялся в двадцати градусах выше ноля предрассветное утро. День только поддал жару. Этот фон ощутимо добавил к градусу досады – разбирая по прилету вещи, я обнаружил, что пакет, в который тщательно упаковал легкую летнюю одежду, я оставил дома.
В состоянии нелегкого грогги, измотанный напряженной концовкой рабочего года и добитый пятичасовым перелетом (в аэропорт я сорвался, едва успев перекусить и принять душ, не более чем часовым транзитом сквозь интерьеры квартиры после рабочего дня), сбросив рюкзак в съемной комнате - я поплелся вслед за Олей подыскивать себе подходящую одежду.
Теплой ткани майка с длинными рукавами, плотные черные джинсы под потоком теплых лучей солнца доставляли парниковым эффектом. Платок, повязанный на манер банданы на голову, все норовил съехать на глаза. Весь этот изысканный душевный и физический коктейль я приправил, будь я не ладен, часовой прогулкой по полуденному пляжу, легкомысленно согласившись на пеший переход под шум океанского прибоя – известные Оле магазинчики и лавки располагались в ближайшем городке, в нескольких километрах от места, где мы остановились, а путь по пляжу был кратчайшей дорогой.
Первый же опыт распределения дал фатальный сбой – стоило мне начать перевод, владельцы лавочек и продавцы в магазинчиках почему-то принимались торговаться именно со мной. Они настойчиво наседали, предлагая примерить вещи, и как пиявки присасывались после каждой пробы, пытаясь всеми им доступными способами всучить примеренный предмет, что вызывало особенную досаду в случае, когда вещь оказывалась небрежно - кривого покроя и не была нужна даже даром. А случай этот был обыкновением. Оля оказывалась то сбоку, то за моей спиной, обращаясь исключительно ко мне, за исключением тех волнующих моментов, когда продавцы называли цену на вещь, показавшуюся подходящей. Цена непременно оказывалась, на ее взгляд, несуразной.
Тогда Ольга делала короткие и резкие жесты рукой, то ли отмахиваясь от чего-то, то ли разрубая нечто невидимое в воздухе, и разворачивалась к выходу. Следующим по неизменному сценарию был спешный вопрос продавца из-за наших спин, произносимый так, словно его слова должны был нас обогнать и материализоваться шлагбаумом на выходе из лавки: за какую же сцену мы готовы приобрести вещь.
Тут она притормаживала и обращалась с вопросом ко мне, сколько же я готов выложить за эти, например, болотного цвета с болотными же разводами, должными изображать некий узор, шорты – проникновенно, с тактовым ударением, подчеркивающим важность момента.
Это были особенно удручающие секунды. В них ярко и концентрированно высвечивалась вся фатальность происходящего – именно здесь окончательно выяснилось, что то, как я понимаю, что означают ее слова, не сходится с ее интерпретацией в 70% случаев. В 20% случаев выяснялось, что у меня огромные проблемы с вниманием и восприятием, поскольку мои фантомные воспоминания не имели никакой связи с реальностью в ее понимании – попросту говоря, она вообще не говорила того, что мне запоминалось, и в 10% случаев обнаруживалось, что у меня огромные проблемы с памятью, поскольку я осмеливался отрицать факт того, что она мне нечто сказала, а в памяти моей подобного не сохранилось даже в виде намека.
Чаще всего такие сцены заканчивались тем, что, крепко стиснув зубы и рискуя травмировать желваки под скулами, давясь и обжигаясь, проглатывал собственное раздражение, полыхавшее, как сухой хворост на ветру. Ожоги от душевной изжоги проходили далеко не сразу.
В течение недели я привыкал к ежедневным баталиям у прилавков, приучаясь укрываться от увещеваний продавцов за оградой глухого равнодушия – словно к неодушевленным предметам.
Наконец - я нащупал самый экономный подход к совершению покупок в местных, столь приближенных к экстремальным, на мой взгляд, условиях. Он был столь же прост, сколь и безыскусен.
Шаг первый - до подхода по лавкам – твердо определиться, что действительно хочется, и выбрать из списка ровно одно желание.
Шаг второй – обойти две-три лавки и узнать цену, по которой продают нужную вещь – однако, даже услышав цену, которая покажется приемлемой, не покупать, пока маркетинговая часть не будет закончена.
Шаг третий – прикинуть, до какой цены можно доторговаться, и вернуться в лавку, где был примечен самый подходящий экземпляр.
Шаг четвертый – еще раз спросить цену, затем изобразить всем своим видом, что она непомерна, если торговец настойчив и шумлив. Или сдержанно, но акцентировано указать, что запрошенная цена несколько велика – если продавец скорее вкрадчив, чем темпераментен (по местным, разумеется, меркам; по моим - все они были несносны).
Шаг пятый – назвать свою цену.
Шаг шестой зависел от реакции продавца – если он упирался и не соглашался, я просто разворачивался и уходил, если соглашался – я, не взирая на все его попытки разжалобить меня в процессе оплаты покупки на большие деньги, с каменным лицом платил столько, сколько объявил. Шаг седьмой – не оборачиваясь, выйти из лавки, изолировав свой слух и зрение от выражений досады или огорчения продавца, которые он демонстрировал по-детски выразительно, повторяя про себя «если бы ему (ей) не было выгоды – он (-а) бы не продал (-а) за эту цену».
… Оля повернула к очередной лавочке, что располагалась на противоположной стороне улочки. Соблазнилась на сумочку, висевшую в среди прочих у входа в лавку. Ей показался интересным ее фасон, в особенности застежка, отличавшая ее от прочих, попадавшихся на глаза в остальных лавках. Помимо сумок, лавка была заставлена обувью.
Оля примерила одну пару кожаных босоножек, затем вторую, потом внимательно изучила три или четыре сумки понравившегося ей фасона.
Как это привычно в индийских магазинчиках, продавец (очевидно, он же и хозяин лавочки) принялся налегать на нас, желая добиться от нас покупки. Оригинальностью его подход не отличался – это был стандартный речитатив, смикшированный из фраз «good quality», «cheap price» и прочих банальных аналогичностей.
Ценой за пару обуви, что приглянулась Оле, продавец объявил 750 рупий. Она обернулась ко мне со словами: «я почти такие же в Дели два года назад купила за 150 рупий». На лице – смесь недоумения и недовольства. Да, за два года здесь многое подорожало, и инфляция внесла свою лепту, но не в таких же масштабах!
Лица наши приняли твердые выражения, мы смерили продавца суровыми взглядами, и я объявил ему цену в 300 рупий. Ольга, отойдя в сторонку, снова принялась вертеть в руках одну из сумочек. Продавец, решив, видимо, что отыграется при продаже сумки, после короткой паузы уложил босоножки в пластиковый пакетик. Лицо его имело непривычное мрачно-каменное выражение – я впервые видел здесь лавочника со столь сдержанным в момент торговли выражением. Я взял пакет в руку, махнул Оле, тут же отложившей сумку на место, и мы потянулись к выходу. Перед тем, как мы успели выйти, продавец метнулся к стенду на стене и показал на оставленную сумку: мол, вы еще и это хотели купить. Мы отвернулись и вышли, игнорируя его дальнейшие увещевания, бросив на прощание лишь «later… we should think over…»
Выходя из магазинчика, я был изрядно удивлен, услышав, грохот в лавке – как я понял, лавочник принялся пинать босоножки, оставшиеся на полу после примерки, которые звучно ударялись о стену, при этом бормоча – хотя и себе под нос, но достаточно громко, - что-то на своем языке. Судя по тону голоса – вероятнее всего, ругательства.
« Он бы не продал нам вещь в убыток себе», - это я знал твердо. Но меж тем продавец, очевидно, остался крайне недоволен сделкой. Так что дело было, по всей видимости, не в цене.
Возвращаясь обратно от реки, мы увидели его снова. Он стоял у лавки, и, увидев нас, тотчас принялся махать рукой в знак приглашения зайти в лавку – выражение его лица несло все ту же печать мрачноватого, сосредоточенного достоинства, отчего могло показаться, что он предлагает сразиться (по крайней мере, до первой крови), а не продать пару вещиц. Я махнул рукой в ответ - в неопределенном жесте. Мы успели на берегу принять решение зайти в ресторанчик - выпить по стаканчику ласси. Вопрос о покупке сумке остался открытым. В ресторанчике нас так же сумели удивить специфическим подходом к ценообразованию – ласси с добавками в их меню стоили дешевле, чем plain lassi, вопреки всему, что мы встречали в остальных ресторанчиках.
В ресторанчике я поделился с Олей своим наблюдением, предположив, что продавец был обижен, раздражен, задет за живое, и даже несколько унижен тем, как мы произвели покупку. Мы навязали ему бескомпромиссно, если не сказать даже - бесцеремонно, цену, которую в силу каких-то неизвестных нам обстоятельств он вынужден был принять без права обжалования, которого мы его лишили.
Я принялся гадать, отчего продавец повел себя так непривычно. Мне подумалось, что, вероятно, он почувствовал себя проигравшей стороной. Похоже, что сделка для него была и соревнованием с покупателем. Если так, то определенно – он жаждал реванша. Но я впервые с такой очевидностью столкнулся с настойчивым желанием помахать кулаками после драки со стороны индийского торговца. Возможно, это у всех у них в крови, просто я раньше игнорировал подобные знаки с их стороны.
Мы обсудили план дальнейших действий – в магазинчике оставалась понравившаяся Оле сумочка и пара босоножек, которые она хотела бы купить для своей дочери. Похоже, у нас появился подходящий случай для обогащения жизненного опыта. Я попытался припомнить все, что знал о восточном способе торговли, и сумел извлечь из памяти одно воспоминание, согласно котором в процессе торга непременно следовало при покупке обсудить «погоду и природу», но самое главное – что-нибудь личное. Например: упомянуть какого-либо человека, известного и торговцу, и покупателю, сослаться на чью-либо рекомендацию, или поговорить о семьях и нащупать точки соприкосновения на этом поле.
Оле же пришло в голову, что следует подводить к своей цене так, чтобы торговец сам назвал ее в ходе торга, и дело выглядело бы так, что эту цену он предложил сам.
Мы сговорились на том, что возьмем сумку и босоножки вместе за 700 рупий.
Зайдя в лавочку, я поздоровался с продавцом и взяв непосредственный и легкий тон – скорее расчетливо, чем спонтанно, принялся как бы между делом рассказывать, что другая пара босоножек предназначается дочери Оли («давай-ка сыграем на любви к детям», - думал я), заодно спросил имя продавца (не запомнил твердо, но кажется, представился он как Рагнар или Рагнан). Следующим вопросом, который должен был проложить мостик к эффективной, но следующей предполагаемым условностям Востока торговли, был вопрос, есть ли у Рагнана дети. Он кивнул и сообщил – с тем же выражением достоинства, но только уже не столько мрачного, сколько, как мне показалось, печально-сдержанного.
Его карта оказалась старшей масти, если не сказать - джокером: он сообщил, что у него шесть детей, и все, как на подбор, - девочки. Старшей, по его словам, было 18, а младшей – 4. Тут Олино сердце дрогнуло: «слушай, давай заплатим ему 800, человек зарабатывает для такой большой семьи…». Первоначальная цена на сумочку объявлена в 600 рупий, на босоножки – 550. Итого скидка в 350 рупий – что на самом деле очень скромно. Будь неладен этот восточный способ торговли!
Но на нашу цену еще требуется вывести – мы же решили, что он должен объявить ее сам.
Итак, торг начинается. Продавец объявляет – 1000 рупий. Держа в уме конечную цель, я объявляю… да, уже не 600, а 700.
Я рассчитываю в ответ услышать – «900», после чего скажу 750, а он объявит – 800, и мы ударим по рукам.
К моему удивлению, он предлагает не 900, а 950. Опаньки, сицилианская защита не срабатывает, нужно переходить к другому варианту дебюта.
Сокращаю шаг, и объявляю – 725 рупий.
Он делает свой ход – 925 рупий. У меня запас меньше, придется совсем уже мельчить.
Я набиваю на калькуляторе – 750. Он – 900 рупий. У меня до границы – ходов на 50 рупий, у него – 100. И в мои планы совершенно не входит торговаться до вечера шагами в пять рупий.
Но тут продавец, который также пылает желанием довести дело до победного конца, начинает сбрасывать интенсивнее.
Мы подходим к выбранной цене – 800 рупий уже напрашиваются, и тут он набивает на калькуляторе нечто непонятное – «8010».
Я спрашиваю продавца, что он именно имеет ввиду – 810? Утвердительный кивок. Я переспрашиваю – или, может быть, все-таки 801 рупию? Снова кивок – не менее утвердительный. Как хочешь, так и понимай, но все равно не понятно.
Я решаю рубануть этот гордиев узел и бросаю – «если 801 рупия, то ОК. Договорились?». Тут он сообщает, что да, он согласен. И тут же добавляет: «802 рупии» (???) – и, направляется в угол паковать в пакет покупки – с таким видом, словно выполняет требующую предельной собранности и точности движений работу, лицо сосредоточено и имеет решительное выражение.
Что звучит в его душе – ревущие фанфары триумфа или плавная и радостная мелодия добытой сатисфакции? Что ж, так или иначе, данный подход к торговле, который оставляет выигравшими обе стороны, не мог меня не устроить.
Из лавки мы выходил с чувством определенного удовлетворения – пусть наши выигрыш и был невелик, но он был получен без ущерба гармонии в этом мире.
P.S.
* Сумочка с редким в этих местах накидным замочком и необычного окраса была безнадежно испорчена на следующий же день, при совершении единственной за все время отпуска велосипедной прогулки. Сумка зацепилась за край корзинки, укрепленной на крыле велосипеда, и кожа, выглядевшая грубовато, но добротно, с необыкновенной легкостью порвалась, полностью обнажив свою гнилую натуру.
** В последний день перед отлетом – будучи в Дели, мы случайно увидели в одной из делийских лавок точно такие же босоножки, что Оля купила для дочери. Предлагались они там за 250 рупий. При желании, полагаю, мы могли бы сторговаться и на 200. Но у нас уже были точно такие же. За исключением цены, которую мы за них заплатили.