Из-за северного поворота дороги вынырнул почтовый дилижанс, запряжённый четвёркой легконогих, пегих лошадей. Несколько десятков метров копыта ещё стучали по подсохшей, пыльной глине, а затем поселковая дорога внезапно закончилась. Фургон тряхнуло и колёса опасно скрипнув, въехали на торговый тракт. Мерно стуча по многовековой кладке и распугивая стайки полевых птиц, экипаж начал набирать скорость, разнося тревожное цоканье подков среди бескрайних полей.
Пичуги, спрятавшиеся от непогоды среди тучных колосьев южной пшеницы, возмущённо чирикая, срывались с приглянувшихся мест, взмывая над полями в душную летнюю ночь. Клубящиеся тучи неспешно расползались в небесах и их чёрный, бурлящий фронт неровной линией накатывал на красно-розовый как цветок поздней розы диск луны. Медленно, но неотвратимо ночное светило погружалось в пучину небесных вод грозивших навеки поглотить его. Горизонт от гор и до гор, а так же дальше, докуда хватало глаз, пропороли ослепляющие нити молний, что ветвясь и извиваясь, устремились к бренной земле.
Мощные раскаты грома сотрясали пространство. Будто обладая собственной волей, желали обрушить весь накопившийся гнев этого бескрайнего мира на корпус неведомо как затерявшегося в ночных полях почтового фургона. Ярости закипающей стихии чутко вторил ветер. Его прерывистое дыхание неспокойными волнами проносились по глади ещё неубранных злаковых полей. Могучие порывы срывали с колосьев клубы пыли, поднимали песок и грязь с крупной, местами разбитой брусчатки и собрав всё в единое целое, крутя в бешеном вальсе швыряли в непроглядную тему, сгустившуюся над бесконечным полотном древней дороги.
* * *
Кучер Вальцек сидя в своей кабинке, отделённой от разбушевавшейся стихии толстым, местами надтреснутым стеклом, в который раз разочарованно простонал. Он, то недовольно поглядывал на небо, предвещающее скорый ливень, то переводил усталый взор на клубящуюся впереди мутную черноту. Вальцек в досаде скрипнул зубами, то ли песок то ли пыль проникли даже сюда, а затем, раздосадовано цыкнув, тяжело вздохнул.
Помедлив с минуту, он вновь пробовал усилить оба расположенных на крыше латунных фонаря. Яростно пощёлкал ни в чём не повинным тумблером, покрутил рукоять распределения токов, но всё было безрезультатно. Насыщенный пылью воздух не давал ярким лучам электрического света пробиться к дороге, проглатывая их где-то на полпути.
Сейчас бы следовало ему: Вальцеку Карчевски, Вальцеку из Ришты – опытному кучеру, проехавшему вдоль и поперёк чуть ли не пол Империи – остановить свой фургон у обочины, от греха подальше. А ещё лучше было бы предвидеть ненастье заранее. Сделать несколько часов назад вынужденную остановку. Переждать неспокойную ночь в той обнесённой частоколом деревеньке у перекрестка, рядом с которой рогатиной расходились две обмельчавшие за лето речушки.
Но сделай он это – то было бы против всех правил безопасности пассажирских перевозок, утверждённых комиссией транспортного министерства ещё много лет назад. А нарушать эти установления Вальцек ой как не любил. Слишком хорошо видавший виды извозчик знал о том – что случается с почтовыми дилижансами и с их пассажирами на непредвиденных маршрутом остановках.
Хотя с другой стороны, среди полей, сейчас было не менее, а может даже и более опасно. Мелкие южные божки и демоны, без сомнений устроившие это небесное побоище, вполне могли шутки ради избрать целью следующей молнии именно его экипаж. Такая оказия нередко случалось с каретами и прочими повозками застигнутыми грозой на открытой местности.
Опасное это дело – кататься по дорогам в грозу. Но коли уж случилось попасть в бурю – то, что уж тут поделаешь. Надо как можно скорее добраться хотя бы до кромки леса, что временами выхватывали из пыльной мглы всполохи далёких молний.
Вальцек в который раз глянул на покрытые поблескивающей на свету испариной крупы тянувших дилижанс лошадей. Животные мучились от пыли и сора, то и дело трясли гривами, хлопали ушами, а иногда совсем по-человечески чихали. Лошадок ему сменили дня три назад, на очередной путевой станции. Обычные перегонные клячи, совсем не те скакуны, которыми хотелось бы владеть разбирающемуся в лошадях человеку. Привычная бежать вперёд, плохо выдрессированная и неприглядная, но выносливая скотина.
Кучер в который уже раз глубоко вздохнул, выправляя бег непослушной четвёрки. До леса было ещё далеко, но ускоряться Вальцек боялся. В такой темноте и лошадь могла наступить копытом в выбоину, или шальной булыжник, раздробить обод колеса, попортить спицы, а то и вообще – в конец сломать перетёршуюся за долгую дорогу ось.
Всё же иногда, после особо близкого всполоха небесных стрел или яростного рыка грома, Вальцек непроизвольно, да и подхлёстывал коняшек. Животные ржа от неожиданной боли ускорялись, но спустя какое-то время умеряли свой ход. А затем всё повторялось вновь, вновь и вновь.
Кучер не любил рисковать. Он не так хорошо знал эту дорогу, как его дыхнувший в спальном ящике напарник Гомез. Да и вообще – Вальцек никогда не был храбрецом. «Храбрость это штукенция не для нас – простых людей!» Говаривал он.
В юности, когда молодой Карчевски был ещё только учеником старого и маститого кучера, он до колик в животе боялся чудищ живущих в ночи, бандитов и привидений. Разыгравшееся воображение рисовало их в каждом кусте, камне или коряге стоило их только высветить слабому, дрожащему свету фонарных ламп. Возраст притупил фантазию, жена и дети, сделали Вальцека прагматичным. Он перестал бояться того, чего ещё не случилось, а когда что-то случалось, то бояться обычно уже было поздно. Поэтому сейчас он, несмотря на всевозможные опасности, старался не нервничать лишний раз и лишь выдерживал ровный темп экипажа пробирающегося сквозь волнующееся вокруг него пшеничное море.
Поля закончились как-то внезапно. Вот они шелестят, пригибаясь под порывами ветра, а вот последний колос уже машет в след удаляющемуся экипажу. Спереди не скрываясь более в облаках сора и пыли, замаячила тёмная стена леса. Дилижанс, слегка подпрыгивая на разбитой брусчатке, съехал с тракта на ведущую к городу дорогу.
Вальцек облегчённо вздохнул и приспустил вожжи, от чего лошадки враз замедлились. На лобовое стекло, чертя полосы на запылённой поверхности, упали первые крупные капли и уже мгновение спустя вокруг бушевал сильнейший ливень, какой бывает только здесь в южных провинциях Империи.
Тёмные, толстые стволы потянулись за правой обочиной. Вспышки то здесь, то там выхватывали из темноты переплетения ветвей и кустарников. Можно было немножко передохнуть и расслабиться. Кучер стёр с лица проступившие капли пота, не отвлекаясь от дороги, достал из вещевого контейнера мех с разбавленным, дешёвым, розовым вином и залпом выпил несколько глотков. Напиток был тёплый и в меру противный, однако Вальцеку было всё равно, чем промочить сейчас горло.
Кучер открыл боковое окно, в кабинке сразу стало шумно. Что-то проворчал во сне Гомез, ворочаясь в спальном ящике, скрытом под кучерским сиденьем. Вальцек усмехнувшись, стукнул ногой по стенке колоба у себя под задом. «Всё хорошо мол – спи!» Одной рукой набив небольшую резную трубку, он прикурил её от огонька обогревавшей колени печки. Даже в такую жару, которая стояла в последние дни, постаревший Карчевски не забывал заветов своего наставника и с каждым закатом обязательно раздувал грелку для ног, чем жутко злил своего помощника.
Выпустив струйку ароматного дымка и постаравшись выдуть колечко, Вальцек закрыл глаза, прислушиваясь к барабанному стуку дождя по крыше и стёклам кабины. До города оставалось всего ничего, а после нервной скачки в пыльной ночи нужно было слегка поправить расшатавшиеся нервишки.
В свете фонарей на повороте обочины из темноты выплыла застрявшая в размокшей придорожной колее телега. Небольшая, щупленькая лошадка, жалобно ржа, изо всех невеликих сил пыталась вытащить её обратно на дорогу. В кузове лежали какие-то мешки, ящики и бочки, а вокруг суетились крестьяне. Их плащи и мягкие широкополые шляпы промокли и потеряв форму липли к разгорячённым телам. Мужчины зло ругаясь друг на друга, размахивали руками и что-то кричали. Женщины не отставали от них, блажа на мужчин, лошадку и друг друга.
На почтовый фургон, они не обратили никакого внимания. Крестьяне знали, что Вальцек в любом случае не остановится, а потому не отвлекались от своего безнадёжного занятия. Они толкали телегу с боков и сзади, меся ногами мягкую придорожную грязь. Тянули под уздцы выбивающуюся из сил скотину, нещадно нахлёстывая животное, будто именно оно было повинно во всех их несчастиях. Но, всё было абсолютно бесполезно. Под весом поклажи, телега всё время сползала по размокшей земле, ещё глубже увязая в быстро заполняющейся рыжей жижей канаве.
Вальцек выбил трубку и закрыл окошко. Старику было по-человечески жалко застрявших под проливным дождём людей. Но не исправлять же их ошибки своими руками – право слово.
– Звиняйте мя паны, щаз доеду до города, передам на воротах. Авось вам кто нить да поможет. – пробурчал кучер себе под нос, а затем подумав, заколотил пяткой по стенке спального ящика.
Раздалось недовольное ворчание. Из-под откинувшегося слева от Вальцека сиденья выглянула усатая голова его напарника.
– Чё там? – тоном ожидающим от жизни любой пакости и ровным счётом ничего хорошего поинтересовался Гомес. – Волки напали?
– Щаз минут через двадцать город будет.
– А-а-а-а... – протянул усатый южанин и ловко выбравшись из люка, уселся на него. Какое-то время он хлопал глазами, прогоняя сон, а затем, подхватив с сиденья неубранный мех с вином, несколькими большими глотками ополовинил его.
– Р-хк-ек! – крякнул Гомез, открыл со своей стороны окно и закурил. – Действительно приехали почти…
– Угу. Значит сегодня – поспим по пански.
– Это если на нас новый маршрут не поставят. – Гомез с блаженным стоном потянулся и зевнул. Вальцек отчётливо услышал, как хрустят его затёкшие кости. – У-пряма по при-ие-е-е-езде!
– Да не должны... Мы как восьмого дня в пути.
– Если не должны – значит, не поставят. – легко согласился напарник. – Хотя когда мы там по графику на базу вернуться должны?
Вальцек достал из вещевого контейнера планшетку с маршрутным расписанием и полистав прикреплённые к дощечке проездные листы передал её Гомезу.
– У нас до двадцать первого дырка. – он вздохнул и покачал головой. – Пять дней простоя.
– Да… за простой денег не платят... – пробубнил себе под нос усатый Гомез.
– А там, надо будет, какого купчишку с купчихой и выводком купчат, в Западную Веронию везти. Из Сомбры кажется.
Гомез скривился. Усатый южанин не любил в своей жизни пять вещей: яблоки, волков, торгашей и детей и всё что с ними связано. На яблоки у второго кучера с детства была острая неприязнь. Беднягу начинало воротить от одного их вида, а уж от запаха так и вовсе выворачивало наизнанку. Из других явных предметов его нелюбви – волки были самыми привлекательными и милыми созданиями. Их хотя бы прикончить можно было! Остальные же, были противны идеологии Гомеза, включавшей в себя здравую долю ничем не замутнённой классовой ненависти и того, что кучер являлся убеждённым холостяком.
– Опять весь салон заб...
На встречу, едва не задев фургон, пронеслась одна за другой пара карет. Ехали они, почти впритирку, поднимая кучи брызг и разбрасывая размокшую, мерзкую грязь.
Лошадки тут же шарахнулись к лесу, норовя подальше уйти с пути своих разгорячённых и не в пример благородных товарок. Дилижанс опасно закачался.
Гомез от неожиданности не успев ухватиться за поручень-скобу, повалился набок, ударившись головой о раму своего окна. Вальцек, бранясь, будто речной грузчик, умело выправил ход и скосил глаза на потирающего лоб напарника, отпускающего в адрес лихачей такие изысканные рулады, что легко и непринуждённо уделал своего старшего товарища.
Разговор стих сам собой. Ещё один поворот и из-за чернильно-чёрных стволов вековых деревьев показались, пробиваясь сквозь пелену дождя огни ночного города.
Далее: Осенний реквием: Глава 1 часть 1