19.
...Нора заполнила все мои мозги. Всю сеть связи с внешним миром.
В семь утра я бросался к окну - убедиться, что её родители уходят на работу.А так как моя мать уходила в это же время, мой ранний подъём не вызывал у неё вопросов. Завтрак, который она оставляла мне на столе, я поглощал, не замечая ни его наличия, ни вкуса.
В девять часов толкаю калитку - она не заперта, чтобы я мог быстро, незаметно для соседей проскользнуть во двор. Мимо дома, по дорожке, обсаженной розами, устремляюсь в сад, к заветной скамейке.
Нора уже ожидает, или появляется минут через пять. В пёстреньком халатике без рукавов, тоненькие косички забраны лентой на затылке. На бледном остром носике -веснушки. худенькие ляжки и рыжий кудрявый лобок...
Юный кобель, я не знал передышки до полудня.
Грету уже не вспоминаю. Не помню когда видел последний раз. Может быть это она
иногда шуршала в кустах у нас за спиной. Но ни шорохи, ни пение птиц меня не отвлекали и не вызволяли из дурмана и одурения.
Но однажды, когда также утром проскользнул в сад, я оказался лицом к лицу с
Гретой. Она также сидела, раскинув руки на спинке скамейки. Ростом немного ниже
Норы, но не так худа, косички разбросаны на груди; на ней точно такой же халатик,
и также распахнула его, подставив мне нежные соски, но не голая, а в розовых трусиках, и глядела не не так как Нора - выслеживая каждое движение настороженным
взглядом, а смотрела на меня влажными глазами,влюблённо, и робко улыбалась.
Эти розовые трусики свели меня с ума, как быка красное...
Опять это наваждение! Опять эта сцена стоит перед глазами!
Я уткнулся лицом в подушку.
Не знаю что - воспоминание или видение...Было это или нет. Пригрезилось ли однажды, приснилось ли желанное, и с тех пор неотступно встаёт передо мной...
Да, это моя реальность - действительные ли образы, юношеские ли мечты - я давно не различаю - они преследуют меня - в глазах снова и снова девочка,влюблённо и доверчиво ожидающая, зовущая меня...
Запел и запрыгал по столу мобильник. Это - она! Вскочил с дивана, схватил.
- Да, слушаю!
- Я у тебя под дверью.
- Сейчас!
Бросаюсь к двери, распахиваю. На пороге - цыганка, в пёстрых подолах, с гитарой, чёрная коса на груди. Узкой туфелькой шагнула через порог, качнула гитарой, ударила по струнам.
-Что сидишь ты в затворе печальный?
Не меня ли, тоскуя, ты ждёшь?
От вибрации её цыганского пения мне перехватило голосовые связки.
- Тебя!- хриплю.- Только тебя!
Машинально отодвигаю к стене кресла, освобождая середину еомнаты, словно уверен, что вздумает плясать. Ловлю себя на этой мысли. А плясать вовсе не обязательно. Кинулся к телефону.
- Закажу шампанского!
- Ни в коем разе! - Она откинула мобильник от моей руки. - Все официанты - шпионы Джонсона. Сразу донесут, что я у тебя.
- Но есть только коньяк. - Лезу в холодильник за бутылкой.
- Пойдёт,- кивает она, садится на диван, трогает тёмно-синими ногтями струны.
- Если мы покончили со старым,
Что же мы не пляшем, не поём?
Почему всю ночь молчат гитары,
И как будто с горя водку пьём?
Надрыв в её голосе такой - ей-богу, вот-вот зарыдаю. Под её песни в кабаре водка льётся рекой.
Наливаю до половины бокалы, протягиваю ей. На столе - печенье, шоколад.
- За твою красоту!- Чокнулся с ней и отглотнул.
- Будь!- Она выпила залпом.
Кажется, она и пришла подшофе. Выпила и рукой провела по губам.
- Чем же я обязан вашему вниманию? - Спрашиваю и досадую на себя: ну, зануда!
Пришла - уже удача! Какая разница зачем - отдохнуть, заработать или выудить обол. Радуйся!
- Это твой любимый репертуар? - Пытаюсь переключить на другую тему. - Покончить бы со старым?
Тьфу! Опять даю осла. Старый, это кто?
- От старого не отделаться.- Она отложила гитару.- Кто-то хотел помочь, ан не
получилось!
- Помочь... тебе? Отделаться... от кого?
- Ты не в курсе?
- Я вообще о тебе эти дни не слышал...
- Разве? Не слышал, что кто-то сбросил Джонсона с корабля?
- Я заметил, что его в какой-то день не было, но что сбросили...И что?
- Ночью он из кабаре пьяный вышел на палубу, и кто-то спихнул его в море.
- Цыганка гадала, за ручку брала...- Приключения боцмана мне не интересны. Меня тянет играть её спектакль. - А палуба съехала в море.
- А Ты всё таки знаешь!- Глаза у неё стали совершенно трезвыми и глядит на меня испытующе.
- Именно в тот момент, когда я играла цыганский номер, его сбросили за борт.
- Ну, а цыганка-то тут причём?
- Я танцую, а у меня здесь, на фене,- она положила руку на лобок, - мобильник заплясал.
- Вибровызов?
- Смейся-смейся...
- На сладком месте носишь мобильник, цыганка.
- Веду за собой кордебалет, чувствую мобильник дёргается...Я боком-боком, за
девчат, за спины. Достаю:"Алло?" Слышу Костин голос:"Маруся, я за бортом!" Чувствую по голосу - не шутит. "Где ты?" "Я с правого борта. Спасай!" Хорошо,
дизеля в заглушке, а Костя классный пловец...
- Ты не захотела расставаться с ним?
- С кем? С Костей? Джонсон - это настоящий мужик.- Она опять взяла гитару.- Да
я и с тобой не расстанусь...
Провела синими когтями по струнам.
-Падают усталые созвездья,
Падают в поникшую траву.
Целый свет я с юности объездив,
Нет, родной земли не назову...
Она пела громко, и ни разу на меня не взглянула, пела для себя.
Только в небе нет глухой границы,
Нету там солдата на часах,
Потому прошу вас, сёстры-птицы,
Пепел мой развейте в небесах.
Я налил ещё по полбокала, протянул ей, но она мотнула головой "Нет!" И особенно в припеве голос её - словно лезвием мне по сердцу...
Дорогой длинною,
Да ночкой лунною
Да только ты один меня любил,
С клеймой старинною
Ценой латунною
На память мне
свой перстень подарил.
Не поднимая головы, глядела на струны, а окончив петь, отвела глаза к окну.
Всё таки обиделась!
- Ну, прости, прости! Откуда я знаю, любишь ты его или нет...Зачем мне об этом думать? Только ревновать.
Я стою перед ней на коленях, рука шарит под подолом, и бормочу что ни попадя...
- Люблю или боюсь, как собака...Тебе-то что? - Она отложила гитару и запустила пятерню в мои жидкие волосы,а другой достала из подолов сигареты и закурила.
Искупить обидные слова! Снять тень, пробежавшую между нами! Но и хмельной, и в цыганском порыве, не скажу "Люблю". Язык как камень. Скажешь, и чего доброго - сам поверишь. А нет никакой любви. Только вожделение. Зачем обманываться?! Её-то
не обманешь, только посмеётся над седой головой. Нет и не может быть между нами больше ничего - лежу в её ногах, глажу ляжки.
- Какая гладкая, нежная кожа...
Всё, что могу пролепетать. И не больше.И это лишнее.
Она откинулась на подушке, отстегнула и я стянул юбку себе под колени. Любуюсь
очерченным как скрипка животом, мелкими каштановыми завитками на лобке.
И больше знать о тебе ничего не хочу!
Она смотрит равнодушно как целую её колени. Затягивается глубоко и выпускает столб дыма.
- Ничего вам, мужикам, больше не надо...Только всунуть своего червя в тёплую нору...
Сказала и прижала мою голову к животу. Я понял её слова, как сигнал; поднялся с колен, и мой червь замер перед ней в жадной готовности. Несколько секунд она разглядывала его, словно видела впервые. Её губы скривились в гримасу отвращения.
- Фу, какая гадость!- фыркнула она и стряхнула мне на член пепел сигареты.
Искра больно уколола.
Словно вылила на меня ведро ледяной воды.
Рука дёрнулась - чуть не врезал ей по щеке, еле сдержался, и хриплым голосом -
сам слышу впервые - прошипел:
- Слушай, Афродита ...Милосская! Артемида Эфесская! А ну-ка катись отсюда!
Она смяла изо всех сил сигарету в пепельнице, сползла с дивана, подцепила юбку с полу, одной рукой надела,другой ухватила гитару, на ходу вдела ноги в остроносые туфли и, не взглянув на меня, исчезла за дверью.
Дверь хлопнула, и судно качнуло...
Стою голый посреди каюты...Ни страсти, ни ярости, ни обиды. Стены и пол качаются. Внутренности то подступают к горлу, то падают, будто кабина лифта.
Весь внутренний змеевик - пищевод,желудок, кишечник- словно пытается отделиться от меня, ходит ходуном.
Этот первобытный червь, на который налипли насос сердца, фильтр печени,крылья
лёгких, а поверх всего обтянул мешок, бурдюк, от которого оттопырились руки,ноги,и самый главный враг его - голова...Этот первоначальный змей, китайский дракон, почуял свою стихию - здесь она, за тонкой стенкой бьётся, стучит, зовёт вернуться в родное лоно.
Едва прошло головокружение, я схватил вазочку со стола, вытряхнул из неё букет и монету. Обол завертелся юлой и упал лицом вверх. Вот он, орёл любви - сатир.
Сладострастное животное с провалившимся носом. Плата за вход в преисподнюю.
За ним она приходила.
Нужно было швырнуть обол ей вслед, чтобы он катился за ней по ковровой дорожке
до конца коридора!
Я зажал монету в руке, рванулся к двери, открыл, выскочил, огляделся по сторонам: ярко освещённый коридор поднимался мне навстречу то одним концом, то другим. Нигде ни души.