Средняя пора, Поздне-валдайское время
(осташковский век), пик оледенения,
17800 лет от наших дней
Пров сказал: – Седлайте лошадей!
Хватит нам терпеть мужскую муку!
Женщин отобьем у дикарей –
бьются ж кобели весной за суку!
Любо, братья, проявить отвагу,
пред лицом богов, на нас глядящих,
перебить не грех антропофагов1,
на пути к евеянкам сидящих.
Жрец высокочтимый возразил:
– Путь кровавый не одобрят боги.
Пров его резонно остудил:
– Вымрем все, коли законы строги.
Львов и тигров проливаем кровь,
в обществе животных – каннибалов,
а у них по осени любовь
парами, так людям жить ли свалом?
Тут пробился евнух из Тавриды,
он сказал, что в амфорах вино
ждет в низовьях Ра нас в Меотиде,
просит черно-бурое руно.
От греха спасла нас броженина.
Сорок дней под парусом без сна
проносилась Русская равнина,
и река казалась нам без дна.
Но сосед наш дикий с Островской,
пограничный в воду сбросил камень,
берега реки, хитрец какой,
бревнами связал поперек Камы.
Парусник передний аверкиль
совершил на радость бородатым,
боги сохранили, полный штиль
выдался на Каме пред закатом.
Взмах транше и лопнули ремни,
погоди, отступник ты косматый,
коль тебе не милы мира дни,
отпугнем стрелой тогда пернатой.
Далеко. Мы сблизиться решили,
островские встретили стрелой!
Вот так чудо! Быстро катят мили
тайный смысл прогресса, роковой.
Отошли. В тылу их не оставишь,
могут парус запросто поднять,
Вишерой, как мы, подняться сами,
там Печорой сонными застать.
Сидим, хитрим на правом берегу,
костры палят ярильные на левом,
меж нами бог ярчайшую луну
повесил, не подкрасться незаметно.
Дождались тьмы и пузыри надули,
на мочевых пустились вплавь,
не зная уравнения Бернулли,
мы выбрали стремительный рукав.
А там на остров и через протоку,
нагрянули к лазоревому сроку,
которого наш недруг не сведал.
А после стойбище пронзили стрелы,
и вопль жен в небесные пределы,
как стая сов, неслышимо слетал.
Мы пощадили малых и подростков,
старых и больных поберегли,
и тот, кто на стоянках дальних, взрослый,
остался жив, а мертвых погребли
по их обычаю, засыпав охрой
могильный бугорок сырой земли.
Ах, Гея-мать, зачем мы натворили
здесь столько зла? У бедных мужиков
давно нет тех, которые дарили б
им детушек. Закон суров каков –
кресала своим детям отсекали,
чтоб те любви божественной не знали!
Теперь понятна гонка за плотами,
бессмысленным казался марафон
в ночи и буре, – за любви плодами
бежал неандерталец разъярен!