Мариванна

Ирина Басова-Новикова
                Учителям 90-х посвящается

 Мама Лёши Кузнецова работала продавцом и тайком приносила из магазина продукты. Поэтому, даже когда килограмм яблок казался обыкновенным труженикам непозволительной роскошью, Лёшка на каждой перемене смачно хрустел то крепкой антоновкой, то наливной грушей, то вытирал  рукавом с губ сладкий мандариновый сок.
 Мама Наташи Сотник была кладовщицей на кондитерской фабрике и приносила домой нежнейший молочный шоколад, вафли, конфеты, глазированные орешки. Тайком, разумеется. Поэтому от Наташкиного портфеля всегда волшебно  пахло ванилью.
 Мама Вовы Комарова работала директором канцелярского магазина. Таких красивых тетрадных обложек, фирменных авторучек и такого мягкого импортного пластилина не было ни у кого в классе. Даже у Зойки Лозиновой, чья мама числилась переводчиком в какой-то строительной компании и часто ездила в заграничные командировки.
 Мама Коли Петрова была простой школьной учительницей и приносила домой  тетради. Из школы она приходила поздно потому, что подрабатывала воспитателем в группе  продлённого дня. После скромного ужина садилась за стол, протирала немодные, в грубой роговой оправе, очки и начинала проверять контрольные, проверочные, классные и домашние работы. Коля надеялся, что  мама наспех проверит тетради, как это делала его учительница, и поиграет с ним или прочтёт интересную книжку. Но Марья Ивановна скрупулёзно вникала в  ошибки, как будто от её замечаний на полях могло что-то измениться в душах ленивых, безалаберных учеников.
- Ну и выбрала ты себе работёнку! – ворчала недовольно Колина бабушка. – Чужими оболтусами занимаешься, а родной ребёнок без призора. Другие бабы домой приходят – по хозяйству старикам помогают, детей в какие-то кружки водят. А у тебя сын брошенный. Не выйдет из него ничего путного. Правду говорят: учительские дети – самые запущенные…
- Не говори глупостей, мама. Я в педагогический институт поступала для того, чтобы сына человеком вырастить.
- Институт кончила, а толку? Моя пенсия  выше, чем твоя зарплата. Плюнула бы на всё и устроилась в магазин. Продавец по нынешним временам – это человек! В универсаме – я узнавала - кассирша требуется, две тысячи зарплата!
-  Засилье ларьков и торгашество – явление временное. Когда-нибудь  вновь понадобятся инженеры, учёные, люди искусства…
- А сына на какие шиши растить собираешься? На мою пенсию не рассчитывай.
- Я и не рассчитываю.
- И в кого ты такая  непутёвая уродилась?!..
 Чтобы пресечь дальнейшие споры и ссоры, Марья Ивановна брала телефон и начинала обзванивать родителей своих учеников. Почему Юра пропустил английский? Не заболел? Отчего у Насти не сделано домашнее задание по литературе? Правда ли, что Коля не пойдёт в девятый класс? Знают ли его родители о том, что он играет со старшеклассниками в карты на деньги?
 Родители терпеливо выслушивали жалобы и наставления. Кто-то оправдывался (мол, поколение растёт никудышное, да и времени на детей нет – на жизнь зарабатывать нужно), кто-то заплетающимся языком обещал надрать отпрыску уши, кто-то вежливо молчал.
  Повесив трубку, Марья Ивановна устало вздыхала, складывала тетради обратно  в сумку и начинала готовиться к завтрашним урокам.
 Потом тишину обычно прерывал  нетерпеливый звонок – звонила какая-нибудь удачливая, то есть замужняя и обеспеченная подруга. Интересовалась, куда Марья Ивановна вложила  ваучер; где приобрести настоящую французскую косметику, а не польский ширпотреб; когда же, наконец, она выйдет замуж – Коле нужен отец (как воспитать мальчишку без отца?); и – главное: не надумала ли она бросить своих недоумков и устроиться на приличную работу?
 Колина мама уверяла, что её дела - лучше некуда. Работа интересная, детки пытливые, сообразительные. Да и куда  ещё идти при теперешней безработице?  Её призвание - школа. Она счастлива на своей работе.
 Коля знал, что это неправда. Просто мама была гордой.  Она никогда ни на что не жаловалась.  Ни на мизерную зарплату. Ни на  равнодушие  родителей, уставших от  каждодневной борьбы за кусок хлеба. Ни на бессилие школьной администрации перед унылой и страшной школьной действительностью.
 Больше всех, конечно, Марье Ивановне досаждали нелюбознательные дети.  Лёшка Кузнецов - редкостный балбес,  совсем не желает учиться  (в торговле, говорит, главное – математика; считать он умеет, а другие науки – напрасная трата времени и сил).   Наташа за плитку шоколада списала контрольную у соседа по парте. А за Зою английский делает мама, потому что у девочки нет способности к языкам.
А Вовика вообще хотели из школы исключить за грубое хулиганство. Испачкал жвачками стул в кабинете математики. Лариса Андреевна – грузная, полная достоинства, пожилая дама -  не глядя села на испорченный стул. В новой роскошной юбке из дефицитного прибалтийского трикотажа. В юбке, за которую она отдала треть зарплаты, чтобы достойно выглядеть перед учениками.
 Когда преступление открылось, математичка была близка к обмороку.  Придя в себя, Лариса Андреевна бросилась в учительскую; там она слёзно просила директора вызвать в кабинет классного руководителя 7 «Д». Там же  и набросилась на опешившую Марью Ивановну с упрёками. Молодая, нестрогая; распустила оболтусов, глядите, что вытворяют! Обижают пожилого человека, заслуженную учительницу. Как  ей теперь ходить по школе в испорченной юбке до конца рабочего дня? А деньги? Сколько денег потрачено; как теперь   резину вывести?..
Марья Ивановна расплакалась. Разве не она каждый вечер наставляла по телефону непутёвых  Вовкиных родителей? Разве не оставляла его, дуралея,  после уроков для назидательных бесед? А он как будто издевается – то гадость какую-нибудь на парте напишет, то  приличные отметки в классном журнале подрисует, то просто сбежит с уроков. Пропащий, несознательный парень.
  Всю перемену молодой директор отпаивал Марью Ивановну валерьянкой. «Крепитесь, Марь Ванна. Нынешние детки – те ещё конфетки! На Ларису Андреевну не обижайтесь, она отходчивая. А Вовика пришлите после занятий ко мне. Будет у нас мужской разговор по душам».
 Марья Ивановна согласно кивала, вытирала слёзы и снова шла в свой развязный 7»Д» сеять разумное, доброе, вечное…
- Мань, а Марьянку из соседнего подъезда знаешь? Фасовщицей устроилась в какую-то шаражку. Деньги приличные. Полторы тыщи в неделю. Питание бесплатное. Домой приносит печенье, сгущёнку, орехи. Поговори с ней. Работа несложная, сутки через двое…
 Пока бабушка учила дочь уму-разуму, Коля  старался играть тише или залезал под стол. В свои малые годы он уже был умудрённым, рассудительным человеком. Коля понимал – бабушка не права. Конечно, ему тоже хотелось хрустящего яблока и разноцветного пластилина, но - что поделаешь! – должен ведь кто-то учить и воспитывать детей! Иначе вырастут они Иванами, не помнящими родства.  Не нужны им будут ни история государства Российского, ни зелёный дуб у лукоморья.
 А вечером мама, наконец-то освободившись от  бремени учительства, укладывала Колю в кровать и рассказывала добрые детские сказки. Мальчик  пытался возражать. Он уже не маленький! Он уже знает, кто такие фашисты и наркоманы. Он даже не боится Синей бороды. Но мама почему-то упрямо твердит ему про остров Буян и золотую рыбку. Добрая, глупая мама…
 Глядя в её ласковые, грустные глаза, Коля засыпает. Во сне ему снится огромное, румяное, хрустящее яблоко и плитка молочного шоколада...
                ********
 Вечер зажёг неоновые огни.
 Очередь в Новодевичий монастырь  текла нескончаемой рекой.
 Марья Ивановна зябко  ёжилась от пронизывающего ветра. Это ничего, что холодно. Недолго стоять осталось, минут сорок – не больше. Зато она воочию увидит великую святыню, прибывшую в город с  Афона!
 Дары волхвов. Неужели это не сон? Как, за какие заслуги ей выпала честь прикоснуться к святыне?
 Люди в очереди шепчутся. Марья Ивановна прислушивается к их голосам.
- Говорят, если прикоснёшься к ковчежцу, всякое желание исполнится. Буду о маме молиться, у неё рак…
- А я хочу исцелиться от бесплодия. В семнадцать лет аборт сделала, дура…
- А я вот хорошей матерью была, да сын всё равно по кривой дорожке пошёл. Ребёнок девяностых, сами понимаете. Буду за сына просить…
 Очередь волнуется. На светлые, добрые лица падает лёгкий снежок.
 Марья Ивановна думает, о чём помолиться у драгоценного ковчега. О здоровье? Слава Господу, в её семье все здоровы. Муж, мама, дети. О детях, пожалуй, стоит помолиться прежде всего. Старший - Коля – мамина гордость; отличник-студент, спортсмен. Младшая – Ирина – мечтает окончить школу с медалью. Она упорная, серьёзная. У неё получится…
 Женщина – та, что пришла отмаливать сына – украдкой вытирает влажные глаза. Отчего её тихие слова, как острый нож, проникли   в самое сердце? Чужое горе,  а больно до слёз… Чужое?  Нет. Не существует чужого горя, как не существует  чужих детей. Интересно, молится ли кто-нибудь о Вове, Наташе, Тане, Юре? Или только  бывшие учителя молятся о своих дерзких, разнузданных учениках?..
 Очередь оживлённо течёт к двери храма. Вливается внутрь бесконечный поток человеческих страданий и надежд. Одна секунда – попросить, загадать, поблагодарить…
Здесь, на улице, тоже можно помолиться  о чём-нибудь хорошем.  Марья Ивановна вспоминает бывших учеников. Успеть бы попросить и для них  счастья и заступничества высших сил.  Особенно для тех, за кого когда-то  болела её материнская, ранимая душа…
- Марь Ванна!
 Марья Ивановна вздрагивает и долго ищет подслеповатыми глазами того, кто разглядел  её в многоликой серой толпе.
- Марь Ванна! Не узнаёте? Это же я, Лёшка Кузнецов.
 Марья Ивановна глядит на бывшего ученика и не верит глазам. Неужели этот красивый рослый парень в военной форме и есть  Лёша, который с трудом закончил десять классов? Лёша, который когда-то мечтал иметь собственный ларёк и зашибать деньги? Как-то его жизнь сложилась…
- Как? Да хорошо. Жив-здоров, как видите. Работаю в полиции. Как Дары волхвов в Новодевичий привезли, так меня сюда и определили. Третий день за порядком слежу.
 Лёша. Лёшенька… А ведь в школе до сих пор учителя вспоминают ваш ужасный, бесшабашный 7»Д»! Как хлопушку биологичке под стул подложили. Как расчёски жгли в туалете, чтобы городскую контрольную сорвать.
- Всякое бывало, Марья Ивановна.  Помните, как  вы нас ругали да к директору таскали? А ведь не зря. Все приличными людьми выросли. Наташка Сотник, угадайте, кем стала? Зубным врачом. Детей лечит. Славка Поляков – спасатель. В МЧС работает, редко встречаемся. Зойка немного поработала воспитателем, но муж сказал: «Дома детский сад устроим». И ведь устроили! Четверо пацанов! Не слабо? Они ещё о девочке мечтают!
- А Вова?..
-  Вовик? Комаров?  Он  предприниматель. Книгами торгует. А в свободное время прислуживает алтарником в храме. Кстати, Вовка вчера тоже сюда приходил. Вы его больше всех ругали, перед всем классом позорили, а он дальше других пошёл. Так-то, Марья Ивановна!
 Очередь несёт Марью Ивановну к заветным ступеням. И вот – распахнутая дверь, полумрак. Море свечей. Тёмные лики икон.
Марья Ивановна боится дышать. Волны благодати   накатывают на её смущённую и возрадовавшуюся душу. Серебряный ковчег сияет перед ней, а она не верит глазам.
- Сподобились, грешные души, к Вечности прикоснуться, - шепчет сзади какая-то старушка. – Теперь и умереть не страшно.
- Не страшно, - соглашается Марья Ивановна, крестит лоб и робко прикасается к святыне.