На задворках огромной империи, в рыбацком захолустье у тёплого моря жили за тёмно-зелёными шторами ветхого дома с почерневшими досками бабушка и её малолетний внук. Днём мальчик плёл корзины, которые бабка продавала на городском рынке, а по вечерам сидел в огородике и смотрел в небо.
Старухе это не очень нравилось из-за каких-то суеверий, но она смирилась с тем, что сразу после ужина ребёнок берёт трубочку, выходит наружу и там часами сидит на глинистой земле, обратив лицо вверх. Исключения составляли лишь пасмурные и зимние вечера: тогда он доставал свою коробку, служившую ему письменным столом, шкафом и сейфом, вынимал оттуда свои сокровища, проверял их сохранность, рисовал что-то на случайных клочках бумаги и складывал всё обратно. Здесь была старая фарфоровая чашечка с сине-зелёной каймой – у неё отломалась ручка, и кто-то выкинул её, а мальчишка подобрал, - баночка с чернилами, воронье перо и та самая трубочка, о назначении которой трудно было что-то сказать: просто полая деревянная трубка, гладкая, длиною в фут.
С этой дудкою мальчик и проводил время под звёздным небом. Порой он зажмуривал один глаз, приставлял её к другому и воображал, что плывёт на воздушном корабле под тёмно-зелёными парусами среди разноцветных огоньков.
Ведь он научился различать звёзды не только по яркости и расположению на небосклоне, но и по цвету; ему казалось, что в трубку цвет звёздного сияния видится чётче.
Бабушка иногда выставляла пыльное плетёное кресло и устраивалась рядом со внуком. Пока тот играл возле неё на земле, она что-то рассказывала, будто бы ему, но больше себе, потому что ребёнок почти никогда не отвечал ей: дневные встречи с соседями, покупателями, сплетни, воспоминания.
Мальчик слушал в пол-уха, что-то оставалось у него в голове, многое пролетало мимо, но главное – бабушка не заглушала бессловесную речь звёзд.
Когда мальчик долго вглядывался в какую-нибудь звезду, его охватывало чувство, что он проваливается в глубину вокруг неё и подвисает в чёрном бездонном пространстве.
И если висишь сколько-то в этой глубине, как над чёрной пропастью, то начинаешь различать множество светящихся точечек в ней - дальние маленькие звезды. Темнота оказывается вовсе не тёмной, а блестящий как чёрный атлас, когда на него падает свет свечи – он блестит и переливается в своей черноте.
И вот, в один из летних вечеров, мальчик пропадал по своему обыкновению в огородике, наблюдая в трубочку и вдыхая запах ежевики. Бабушка поначалу сидела рядом, но вот уже какое-то время с её стороны не доносилось ни звука – то ли она уснула, то ли зашла в дом.
В этой долгой тишине мальчик уже невесть сколько созерцал одну крупную звезду - тёмно-синюю с фиолетовым отливом. Сперва он любовался ею во все глаза, потом поочерёдно левым и правым глазом через трубочку. Он забылся, как это часто с ним случалось, не помнил, ни где он, ни кто; весь поглощённый загадочным сине-лиловым светочем и атласной волнящейся тьмой вокруг него. Он давно уже перестал двигаться; и ему представлялось, что тишина в огороде становится всё гуще, всё плотнее, обступая и облегая его.
В какой-то момент тёмно-синяя точка остановилась и стала постепенно расширяться, как маячок приближающегося корабля. Скоро она уже походила не на фонарик, а на лиловый диск. Тот начал светлеть по краям, а сама периферия – разбегаться, как круги по воде, только здесь это были – кольца света во тьме, или блестящие складки на чёрной одежде, или отражения волн, трепещущие по дну.
Наконец синий, переходящий подолом в голубой свет охватил всё вокруг – и кусты ежевики, и покосившийся забор и досчатую стену дома. Мальчик не оглядывался, но видел это боковым зрением, ощущая, что и лицо его теперь светится, и руки; и не мог пошевелиться.
В середине сияния возникла другая точка, тёмная как яблочко мишени. Из неё вниз к ногам мальчика шпагой протянулся прямой чёрный луч.
Тогда мальчишка понял, что это мост. Он никогда не видел таких мостов, и не мог сообразить, что теперь делать. Как загипнотизированный, он поднялся и ступил на узкую тёмную полоску, сделал первый шаг, потом второй…
И так стал подниматься по наклонному лучу, не чуя ног, тяжести, равновесия…
Сквозь облегающую пелену сиреневого света он замечал наравне с собой звёзды, догадываясь, что идёт в небе. Это не удивило и не испугало его. Двигаться было легко.
Так он прошагал неисчислимое расстояние, ведь звёзды Ковша, коли мерить с этого моста, отстояли друг от друга не более, чем на локоть.
Герой наш не пошатнулся и не упал, но стопа его вдруг коснулась чего-то мягкого. Он с изумлением обнаружил себя на невысокой голубой траве посреди леса, совсем непохожего на земной: какого-то слишком ухоженного, будто парк или сад, но без аллей и дорожек.
Трава повсюду была не выше щиколотки, пространство между стволами прорежено. Кустарники росли по одиночке, не мешая ни проходу, ни обзору. Сами деревья чистые, без наростов, сломанных веток и ободранной коры. Нигде не валялись листья, хворост, шишки: газон расстилался ровным голубым ковром на сколько хватало глаз.
Деревья были разного цвета, но прекрасно сочетающимися. Их покрывали голубые, циановые, синие, цвета морской волны и бирюзовые листья.
Надо всем этим протянулось очень высокое без единого облачка изумрудное небо. Почему-то сразу понималось, что оно в сотни раз выше земного и словно бы твёрже – как зелёный сводчатый потолок какого-нибудь гигантского храма.
Свет струился отовсюду сверху – так на земле бывает, когда облака слиты в сплошное белёсое покрывало, накинутое от горизонта до горизонта. Но здесь безоблачное небо сияло само: ничего подобного солнцу или луне не было на нём.
Тут из-за ближайшего дерева вышел босоногий мальчик. Он был одет в короткие жёлтые штанишки и белую тунику. Однако самое удивительное – кожа его была цвета дымчатой сирени и слегка светилась, как фосфорная смесь.
- Привет! – улыбнулся он. – Это я тебя пригласил. Я- Древопас. А ты?
- Меня зовут Адони.
- А что это значит?
- Не знаю.
- Ну что ты делаешь обычно? Чем занят?
- Корзинки плету.
- Значит ты – Корзинщик! - обрадовался мальчик и хлопнул в ладоши.
Адони стоял совсем растерянный, не зная ни что делать, ни что говорить.
- Хочешь играть?
- Да.
- Тогда пойдём!
Древопас подошёл и взял его за руку. Адони заметил, что до сих пор держит в левой руке свою трубочку и сжал её сильнее, словно она связывала его домом.
- Ага! – сказал новый знакомый, - у меня тоже есть!
И показал ему золотистую палочку почти такой же длины, как его трубка.
- Это – скипетр древопаса.
Адони не знал слова «скипетр», но нашёлся, что ответить:
- А у меня дальнозор! ( так в шутку называла его игрушку бабушка)
- Да. Поэтому я тебя и углядел. Во-он с того дерева, с самой макушки.
- А во что будем играть?
- Ещё не придумал.
Адони ощутил необыкновенный аромат, и перед ними открылся лужок у небольшого пруда.
- А вода как у нас! – впервые улыбнулся Адони.
- Да? Ну и славно. Эй, ребята!
Из-за стволов высунулись лица. Все они были смешные, потому что казались измазанными бледно-лазурной фосфорной краской. Дети выскочили на лужайку и окружили пришельцев. Одежды у них были разные, но в основном светлых тонов.
Игра началась сразу же, без предупреждения и уговора: некто словно пёрышком коснулся плеча Адони и, смеясь, побежал прочь. Тот бросился за ним.
Играли в догоняшки, потом в прятки, потом ползали до пруда и окунали туда голову – эта игра получилась смешнее всего, потому что вода оказалась тёплым плотным воздухом – им можно было дышать, плескаться в нём и пить его.
Потом они лежали на спине у самой кромки и вдыхали тот вкусный запах, что исходил от воды.
- А ночь-то здесь бывает?
Один мальчуган, по имени Водолей, приподнялся на локте:
- Ничто? Ничта не бывает.
Адони сперва не знал, что сказать, но всё же подобрал слова:
- Ночь – это когда темно.
Тот, кого звали Звездочёт, спросил задумчиво:
- А что такое «темно»?
- Вот, ты звёзды считаешь?
- Да.
- А между звёздами что?
- Другие звёзды, только маленькие. Как бугорки, где нитки скрещиваются на ткани.
- А между бугорками?
- Между маленькими звёздами – иголочки света. Острия иголочек.
- А между ними?
Звездочёт рассмеялся:
- А между ними твои глаза!
- Как это?
- Ну везде, куда ты можешь посмотреть, что-то будет, потому что туда могут достать твои глаза. Но между иголочками я пока не могу посмотреть.
- А как ты видишь звёзды?
- А ты закрой глаза, Корзинщик.
Адони смежил веки и впрямь тут же увидел звёздное небо – бескрайнее, неизмеримое, с яркими и тусклыми звёздами на еле видно серебристом песке. Он постарался вглядеться в этот песок, и убедился, что Звездочёт прав – тьмы нигде не было. Куда бы он ни направлял взор, глаза рано или поздно начинали различать переливание сверкающих волн. Просто из-за размера песчинок те сперва казались пустотой. Но всё это была ткань, чёрный атлас – небо полыхало огнем. Он открыл глаза, испугавшись, но всё вокруг было по-прежнему.
- А если закрыться в комнате и ставни затворить? И под одеялом?
- Мы не понимаем, о чём ты говоришь, Корзинщик, - мягко возразил Древопас, - ты ведь пришёл издалека. На каждой звезде по-разному.
- Но я не со звезды, я с земли.
- Не важно, как ты её называешь.
- А разве это звезда, где мы сейчас?
Мальчики разразились дружным хохотом.
- Ну конечно! – воскликнул Светобор.
- А как она называется?
В ответ воцарилось молчание. Потом опять осторожно вступил Древопас:
- Понимаешь, зовут только того, кто что-то делает. А звезда ничего не делает.
- Как это? А ты что же делаешь?
- Я пасу деревья. Он – льёт воду. Он – собирает свет. А вот он – считает листья.
Теперь настал черёд веселиться Корзинщику. Так родилась новая игра: он называл слова, а ребята отвечали, что делает обозначаемое этим словом.
И он узнал, что деревья – старятся (древнеют), трава выпускается как верёвка (травится), верёвка вертится как ветка, а ветка – вьётся.
- Но есть же что-то, что ничего не делает! – остановил их Корзинщик.
- Кроме звезды, нечего не делают только небо и вода, - ответил Листочёт.
- А она не течёт у вас? Не бурлит? У нас на море знаешь, какие волны бывают!
- Так то другая вещь! – рассмеялся Листочёт, - река, например, разговаривает, а озеро – смотрит.
- А море?
Собеседник задумался:
- Я не знаю, что это.
- Значит у вас нет ни моря, ни солнца! – выпалил Адони, и тут же пожалел об этом: подумал, что сейчас начнут хвастаться тем, что есть, спорить, а то ещё и поколотят. Но звёздные дети не знали ни обиды, ни зависти; они просто промолчали, пока кто-то не предложил играть в «живые деревья» - эта игра напоминала земное «море волнуется».
Так чередовались у них игры и разговоры (которые тоже, в общем, были играми). Из последних Корзинщик понемногу уяснил, что мальчики нигде не учатся и никогда не спят: у них не было слова «время», и не было ни «пора в кровать», ни «пора идти», «пора за работу». Иногда кто-то из них отлучался, но новичок в этой компании, Адони не отваживался спросить куда – ему было слишком весело, чтобы обращать внимание.
Но когда Древопас отправился прочь, он увязался за ним:
- А можно с тобой?
Тот обернулся в недоумении:
- А тебе интересно? Я же иду пасти деревья.
- Как?
- Это такая игра. Смотри.
Он стал обегать рощицу, стукать своей золотой палочкой по стволам и кричать: «Оп! Оп! Сюда, сюда, мои хорошие! Ну, живее! Оп!»
Это было так уморительно, Древопас так гримасничал и с таким задором занимался выпасом деревьев, что Адони хохотал до слёз.
- Ну вот, - мальчик с золотым скипетром наконец остановился.
- И что? – спросил, всё ещё содрогаясь от смеха Адони.
- Ничего.
-Для чего всё это?
- Ни для чего.
- Значит, вы все делаете ваши «дела» просто так?
- Ну да. Наше имя – это наша любимая игра. И деревья подросли.
- Да?
- Сейчас не видно, но они выросли, - совершенно серьёзно сказал Древопас.
- Оттого, что ты подгонял их?
- Точно не знаю. Но я же хотел этого - значит, так оно и вышло. Деревья тоже двигаются. Правда, только в одну сторону – вверх.
- А почему они тебя слушаются?
- Это же любимая игра! А ты не хочешь поплести корзинки? Я бы поглядел.
- Я…ээ…я решил, что ты про другое спрашивал…
- Так ты не плетёшь корзинки?
- Да…Но это не игра…
Древопас округлил глаза:
-А что?
Адони задумался:
- Вот когда ты погоняешь деревья, они растут, потому что тебе так надо.
- Нет, Корзинщик. Любимая игра деревьев - расти и древнеть – поэтому их можно назвать растения или деревья. А я просто играю с ними вместе. И когда мы играем вместе – у них быстрее получается.
Адони подумал ещё и понял, что слов «работа», «нужда», «торговля», «рынок» здесь скорее всего нет.
- Там, где я жил…всё нет так, - вымолвил он наконец. Там есть ночь, есть «пора спать», «надо работать», «надо учиться». Там…много чего есть…
- Здорово! Как много игр! Ты хочешь туда?
- Нет! – поспешно выкрикнул Адони, - но там бабушка, солнце и море.
Древопас сел на траву.
- Почему тогда ты не сделаешь из этого свою любимую игру?
- Я не знаю, как.
Товарищ положил руку ему на плечо. Адони опять подивился, до чего она лёгкая – как облачко, и тёплая, как нагретый песок.
- Тут и я не знаю, как помочь. Каждый сам создает свою любимую игру.
Адони погрузился в раздумья.
- Солнце и море там, а я здесь – я не могу с ними играть.
- Солнце - что это?
- Это большой шар из огня. Он проходит по небу и всё освещает, а вечером заходит, и становится темно.
- Хмм, - Видно было, что Древопас силится представить себе, что это такое, но у него не получается:
- Если это, чтобы был свет, то здесь ты точно в это не поиграешь, потому что здесь всё из света – ничего делать не надо, - улыбнулся он. А море что такое?
- Это вода, но она волнуется.
Слушатель всё ещё улыбаясь, пожал плечами в явном недоумении, словно ему рассказывали про горячий снег: волнения здесь тоже не существовало, потому что не было ветра. Как не было волнения в душах: ни волнений, ни тревоги, ни страха.
- Это как очень-очень большое озеро, и вода в нём делает вот так, - Адони изобразил рукой змейку.
- Вода делает? – напряжённо переспросил Древопас. Тогда это не вода.
- Ну хорошо, назови её по-другому. Здесь вообще нет воды, я понял.
- Тебе лучше знать.
- А покажи мне вашу реку! – загорелся вдруг Адони, - там ведь не вода, ты говоришь?
- Нет. Река – это река. Воды там нет, - важно промолвил мальчик в жёлтых штанишках и полез на дерево. Адони оторопело глядел, как тот карабкается с ветки на ветку, пока не услышал:
- Ну что ты? Давай за мной!
Они примостились почти у самой кроны – это было легко, ветви - упругие, густые, и совсем не царапаются.
- Бери свой дальнозор.
- Что?
- Ну, штуковину, которая смотрит вдаль.
- А!
Адони вытащил из-за пояса трубочку.
- Сделай так же, как когда ты глядел на звёзды там, у себя. Во-он туда! – и он показал направление.
Адони приставил трубочку к глазу, и у него перехватило дыхание. Он словно провалился в туннель. Внизу под ним, там где отступал лес, средь голубых лугов текла меж низких бережков, покрытых цветами и стрелами диковинных растений…радуга!
Радуга текла, переливаясь, огибая полупрозрачные камни. Полосы спектра в ней извивались, сворачивались, распрямлялись, загибались в затонах, выплёскивались на прибрежную траву и цветы. Скоро Адонис понял, что это вовсе не цветы – это просто «мокрые» листья кустов у «реки»; на них попадали брызги радуги, и они стояли в разноцветных светящихся пятнах.
- Вот это да! – прошептал Адони.
- Что, похоже на море?
- Нет…совсем нет…Море может быть очень мрачное…злое…страшное…Нет. Здесь всё не так.
Древопас вежливо промолчал – скорее всего, опять ничего не понял.
Тогда Адони спросил:
- А это не опасно сидеть так высоко на дереве?
- Ты о чём?
- Опасность…Вот если я упаду сейчас, я себе ногу могу сломать.
Внимательно глядя на собеседника, мальчик в жёлтых штанишках покачал головой:
- Что значит «сломать»?
- Что? Не могу? – насмешливо переспросил Адони.
В ответ собеседник встал и…сиганул вниз, распустив руки. Адони даже охнуть не успел: мелькнули штанишки, и тело цвета дымчатой сирени рухнуло вниз. Адони зажмурился…Но ничего не услышал. Открыв глаза, осторожно раздвинул ветки. Из-за густоты их трудно было что-то понять; ясно было одно: Древопас неподвижно лежит в голубой траве, раскинув руки. Адони начал торопливо спускаться, сердце его сильно билось, коленки дрожали.
Спрыгнув рядом с распростёртым телом в белой тунике, он ошеломленно понял, что товарищ его беззвучно смеётся. Не в силах больше сдерживаться, тот громко захохотал, дрыгая ногами.
- Попробуй! Давай! Залезай и падай!
Так началась новая игра – лучшая их всех, в которые он играл здесь и вообще когда-либо в жизни. Первый прыжок дался с большим трудом. Хотя он видел, что друг невредим, но спрыгнуть самому с верхушки дерева всей грудью? Нет, у него застывали члены, когда он глядел вниз. Поэтому в первый раз он полетел солдатиком – весь сжавшись, с зажмуренными глазами, как невольный самоубийца. Ноги его увязли на миг в подобии перины, которая легонько вытолкнула их и опять поймала. Адони не удержал равновесия и повалился набок. Ощущения напомнили ему падение на бабушкину кровать. Только здесь было гораздо мягче…
Второй раз он летел ласточкой, но опять зажмурившись. А третий, четвёртый и пятнадцатый – уже и спиной, и боком, и кувырком. Подобно двум мячикам, дети спрыгивали с дерева в голубую траву – то по очереди, то вместе, то держась за руки.
В тридцатый или сороковой свой полёт, Адони в пике вошёл в лазурные стебли головой, и лицо его обняла ароматная голубая шерсть. Задержавшись на миг в таком перевёрнутом положении, он повернулся неваляшкой в пуховые толщи и остался лежать. Ещё через миг рядом упал Древопас.
- А я не устал, - сказал Адони. Он лежал, глядя в высоченное и совершенно ровно светлое изумрудное небо; созерцать его было так же не больно и покойно, как смотреть в далёкий-далёкий потолок.
- Это значит, тебе не надоело?
- Нет. Я не устал – значит: «я могу ещё прыгать».
- Конечно, можешь.
Товарищ его не понимал, как это - желать, но не мочь.
- И есть совсем не хочется.
- Что делать?
- Кушать. Жевать. Обедать, или ужинать – не знаю, как здесь…
- Это как?
- Брось! Издеваешься!
В ответ долетел лишь кроткий вздох. Адони осознал, что здесь никто никогда не издевался, а потому и слова такого нет. Но если нет и слов «обедать», «ужинать», то…Ему трудно было поверить.
- У вас не бывает голодно?
- Ты говоришь на странном языке.
- Когда вот здесь, в животе урчит, и хочется что-то проглотить.
- Проглотить? – в ужасе поднялся на локте товарищ. Это такая игра что-ли?
- Нет, не игра…Ох… Ну вот так.
Он откусил травинку, прожевал её, сглотнул и показал пустой рот, мол нету, ушло вовнутрь. Древопас не спускал с него широко открытых глаз. Травинка не имела никакого вкуса; глотать её совсем не хотелось, и у Адони было ощущение, что после сытного обеда он зачем-то съел ещё кусок бумаги: этому акту сопротивлялись и рот, и гортань, и пищевод.
Адони подождал, прислушиваясь к себе, но ничего не происходило.
- Ну как? – спросил Древопас, заворожено глядя на друга.
- Никак…Не нужно было этого делать.
- Как «не нужно»?
Опять они зашли в тупик. Адони чувствовал, что звёздный мальчик силится понять, но не способен.
- Нужно – это надо…Ммм…ээ…Необходимость…ммм… Это когда по-другому нельзя!
- Нельзя?
- Вот же грех-то! – Адони повторил с досады бабушкино выражение. Как объяснить тебе?
- Покажи.
- Что такое нельзя?
- Да.
- Мм…Вот ты захочешь к ребятам сейчас пойти, а я вцеплюсь в тебя и скажу: «нельзя!» Повисну на тебе, и ты не попадёшь к ним.
Адони ожидал любой реакции, но не этой. Собеседник пронзительно рассмеялся, так что даже вновь свалился в траву и стал дрыгать ногами.
-Думаешь, смешно будет?
- Конечно! Ха-ха-ха! О-оо! Вот так игра! Ты молодец! Я бы сам никогда такого не придумал! Давай играть так!
- Погоди. Это не…
- Давай!
Он резво, как пружинка, вспрыгнул на ноги. Подбоченился и важно заявил:
- Хочу к ребятам!
Его наивность поддразнила Адони. Тот мигом вскочил и обхватил товарища за талию. Мальчики упали и покатились. Древопас, визжа от восторга, кричал:
- А ты говори своё слово!
- Нельзя! Невозможно! Не нужно!
- Ха-ха-ха! Оо!! А-аа! Ха! Ха! Ха!
И они катились дальше. Потом вдруг руки Адони, крепко сжимавшие друга в игривой борьбе, сложились, и он обнял себя за бока. Это было так неожиданно, необычайно, что Адони замер, держа самого себя. Рядом с ним лежал, всё ещё заливисто смеясь, Древопас.
- Раз нельзя, придётся догонять! Я бегу к ребятам!
Адони так и не понял, что произошло. Это как если бы в какой-то момент он попытался с силой схватить и удержать сноп света: руки хапнули и сомкнулись на захватчике. Происшествие отчасти рассмешило, отчасти подзадорило и полностью сбило землянина с толку.
Он взвился и помчался за жёлтыми штанишками. Вот уже нагнал их и кинулся на плечи. Оба упали, покатились, догоняющий крепко держал беглеца…Пока руки его опять вдруг не сомкнулись вмиг, как сработавший впустую капкан.
Опять Адони в недоумении провожал взглядом катящегося по траве Древопаса. Так повторилось ещё несколько раз к вящему восторгу звёздного жителя. Наконец тот и вправду припустил со всех ног, и Адони пришлось догонять его.
Оба выбежали на лужок, где остальные прыгали через заросли аметистовых кустов. Их приветствовали радостными возгласами, и Древопас выпалил:
- Друзья! Корзинщик на самом деле пока никто. У него нет любимой игры!
Дети перестали прыгать и воззрились на Адони.
- Так ты не плетёшь корзинки? – прозвучал всё тот же вопрос.
Адони уже ничего не оставалось как самому рассмеяться.
- Он хочет придумать любимую игру, но для этого ему потребуются вещи с его звезды.
- Ну так пусть достанет их! Корзинщик, достань же их!
- Я…я…, Адони растерялся, - я не могу.
Светобор выступил вперёд:
- Что такое «нимагу»? У тебя там остались любимые вещи?
Адони кивнул.
- Тогда возьми их, сделай здесь то, что хочешь.
- Как? – взмолился Адони.
Мальчики переглянулись.
- Но я не понимаю! Честно-честно!
- Зачем понимать? Достаточно хотеть.
- Я хочу! Но я не знаю, как!
Светобор бывший среди всех, самым сообразительным, подобрал подходящие слова:
- Хотеть – это и есть знать как.
Адони отошёл от ребят, сел в траву, как в синие подушки, и задумался. Остальные понемногу вернулись к прежним занятиям.
«Солнце здесь вовсе не нужно» - думал Адони. «Мне оно совсем не понадобится. Бабушке вряд ли понравится тут. А вот море...»
Он представил рыбацкие шхуны, швартовавшиеся у берегов в его родном городке. Вспомнил, как изредка проплывали прекрасные, словно сон яхты и величественные пятимачтовые парусники. У него всегда захватывало дух при взгляде на них, и он мечтал, как поплывёт однажды на таком вот - по простору, под парусами.
Точно не зная зачем, он вынул свою дудочку и закрыл глаза. Тотчас перед ним предстало звёздное небо с мириадами светил, среди которых он без труда отыскал Солнце – жёлтый шарик размером с лимон. И в его сиянии – бледно-голубую точку – Землю.
«Нет, так ничего не получится. Я ведь сижу, а надо пойти и взять».
Он решительно встал и пошёл вон с лужка – туда, откуда думал, что явился. Никто не окликнул его, не остановил.
Ноги сами несли его: мимо сине-зелёных деревьев и лиловых кустов; и так, пока перед ним не распахнулся просторный голубой луг.
Ещё с опушки он услыхал незнакомый звук, будто тихий перезвон бубенцов. Мелодии не было, просто однообразный, но никогда не повторяющийся трезвон. Манимый предчувствием, он поторопился. Тихий звон становился отчётливей, но не превращался в шум.
Добежав, Адони еле успел остановиться. Внизу под ногами, брызгая и бурля, струилась радуга. Та самая, что он наблюдал с древесной кроны. Плотный как вода разноцветный свет её ударялся в полупрозрачные камни берегов и дна, и те звенели. Мелкие, - по цвету похожие на сапфиры и аквамарины, - дзынькали тоненькими бубенцами, а крупные – непрозрачные, гладкие куски поллуцита и бирюзы - звучали как медные колокольчики, музыкальные треугольники или стеклянные бокалы. Но при таком изобилии звуков река-радуга не оглушала и даже не была особенно громкой.
Вблизи течение её восхищало ещё больше. Разноцветные струи извивались, перекатывались, двоились, троились и меняли окраску. У самой границы с берегом, где поток замедлялся, они становились фиолетовыми, а в середине на стремнине сверкали огненными оттенками. Циановый, синий и лиловый потоки казались гуще и были полупрозрачными; зелёный, хвойный, бронзовый напоминали разной толщины бутылочное стекло, а канареечный, лимонный, оранжевый и алый горели чистыми алмазами.
Мальчик сперва не мог пошевелиться, и даже боялся дышать. А когда немного привык, присел на один из камней и осторожно окунул руку. Если бы глаза его были закрыты и его спросили, что он чувствует, он бы сказал, что держит кисть в бабушкиной бочке для полива: свет радуги был такой же плотный и прохладный, но течение его совсем не ощущалось кожей.
Он выпрямился. Ладонь светилась жёлто-зелёным, постепенно «остывая» до синего и бледно-сиреневого. Свет реки «высыхал», и скоро от него не осталось и следа.
Подняв глаза, Адони увидел неожиданное: неподалёку от него, где русло сужалось с некрутым изгибом, прямо в реке стояли три девочки. Ещё две чем-то занимались рядом на больших сизых валунах. Одна заметила его и помахала рукой. И поскольку он оставался на месте, она пару раз кивнула.
Адони неуверенно двинулся к ней.
Подойдя ближе, он понял, что они красят ткани: одни окунали в разноцветные потоки длинные лоскуты, а другие на берегу расправляли белые отрезы. Та, что позвала его, носила гранатовую юбку и белую блузу. Кожа их тоже была дымчато-сиреневая и светилась, как у мальчиков.
- Ты кто? Спросила девочка, отводя со лба чернильно-лиловую прядь. Подружки прекратили игру, и обступили Адони, здороваясь. Подозвавшая его девочка звалась Птицеловчей, другая – в сусальном сарафанчике – Песнопевчая.
- Я так и не поняла, что ты любишь делать. Ведь «Адони» ничего не значит.
Адони попытался объяснить, что у него пока нет любимой игры, и потому нет понятного имени.
- Тогда давай играть с нами в красильщицу!
- А как вы это делаете? У меня на руке всё высохло, и ничего не окрасилось.
-Так то рука! – засмеялась девочка в розовом платье, что звалась Венцевьюница. – Вот, попробуй.
И Адони начал помогать девочкам красить ткани в свете радуги. Отрезы были легкими, как пух и с блеском, как одежды на детях, походя в неокрашенном виде на белёсый с блестками дым. Окунать их не требовалось сноровки, а у привыкших маленьких красильщиц это получалось мгновенно. Ловкость нужна была, чтобы добиться однотонности. Для этого требовалось повращать лоскут в воздухе, чтобы он скрутился в толстую колбаску, быстро макнуть его в поток одного цвета, тут же вытащить на камни и развернуть. При окрашивании газообразность ткани исчезала, и получалась непрозрачная материя. Адони сделал несколько оранжевых кусочков, но ему это скоро надоело. Следующий игрой были «квадраты» - точь в точь земные классики, только вместо сетки из мела раскладывалась сложенная квадратами материя: каждый цвет обозначал какие-то выигрыши и проигрыши, а прыгали по траве между ними. Например, если окажешься между двух красных квадратов, то проиграл. Адони запутался и смутился.
Птицеловчая взяла его за руку:
- Может, ты любишь ловить птиц?
- А они здесь водятся?
- Конечно! Здесь много всего интересного. Звезда – огромная, мы на ней - как иголочки на ткани. Пойдём.
Среди деревьев речной перезвон стих. Девочка достала откуда-то крохотный манок и несколько раз протяжно свистнула.
- Смотри!
На фоне ровного зелёного неба показались два крылатых силуэта – большие, размером чуть ли не с древесную крону, они кружили молча.
Птицеловчая приложила палец к губам, хитро подмигнула и издала ещё пару длинных свистков.
Сильный шелест сверху заставил Адони отпрыгнуть, но новая его знакомая осталась стоять, как ни в чём ни бывало.
Прямо между ними на голубые стебли мягко опустилась сказочная птица. Её можно было бы сравнить с земным лебедем, если бы не другой формы клюв, отлитый будто из чистого золота. Глаза были пропорционально к телу больше лебединых и умнее – они почему-то напомнили Адони глаза лошади.
- А где твоя подружка? – обратилась к летунье девочка. Та изогнула шею и пропела в точности как девочкин манок. В тот же миг второй огромный «лебедь» совершил посадку рядом с Адони. Птицы пригнули головы и подставили их под ласки девичьей ладони.
- Садись на Раду, - сказала Птицеловчая. – Поглядим на звезду!
И, показывая пример, вскарабкалась по расстеленному крылу и ловко оседлала первого «лебедя». У мальчика мелькнула, было, мысль про «опасность», но он вспомнил падение с дерева, и молча полез на птичью спину. Спутница его протрубила в манок, и они взмыли вверх.
Спина Рады была покатая и тёплая. Адони обнимал её гибкую шею, лёжа на животе, чувствуя под собой большое подвижное тело птицы.
Не успел он испугаться, как они уже поднялись высоко - так высоко, что у Адони захватило дух. Внизу мелькнул бирюзовый луг и радуга-река, поляна с озерком и дальше – лес, как пушистый синий ковёр.
Он ожидал ветра, холода, но ничего не изменилось: наверху было так же уютно, как внизу. Летучие гиганты разрезали пространство без сопротивления, легко взмахивая крыльями-парусами.
Слева раздался фьюить манка и птицы начали снижаться над чем-то вроде утёса.
Только приблизившись, Адони понял, на какой головокружительной высоте летел: «утёс» оказался непомерной, заросшей серебристым лесом горой с водопадами радуг, провалами, ущельями и ступенями плато, на одно из которых они опустились.
Дети соскользнули наземь. Птицеловчая, весело устремилась прямо к обрыву.
- Постой! – окрикнул её Адони и бросился за ней.
Но та, хохоча от удовольствия, мчалась дальше. Оба еле успели остановиться у самого края пропасти. Перед ними проваливалась на тысячи локтей почти отвесная скалистая стена, отливающая серебром.
А с другой стороны с такого же уступа пониже низвергался водопад радуги. От скорости и ударов, льющийся свет был почти весь – как горящая сталь с алыми брызгами; и лишь кое-где сверкал лимонным и изумрудным.
Заворожённые путешественники любовались этим чудом.
- Как красиво! – прошептал Адони сквозь колокольный звон. Он потрогал лист дерева- тот был словно обсыпан сверху серебряной крошкой, а с изнанки – гладкий и блестящий, как зеркало.
- Иногда деревья переворачивают листья, - сказала девочка, - и тогда эта гора становится зелёной: они все отражают небо.
- А когда это бывает?
Она пожала плечами:
- Как захочет.
- Кто?
- Лес, кто же ещё! – засмеялась она. – Ну что, полетели дальше? Ой!- она прикрыла ладошкой рот.
Адони проследил за её взглядом. Ему показалось, что два лебедя-гиганта ведут себя странно. Один припадал к земле и распластывал шею, другой вспархивал и перелетал через него. Движения их были легки, грациозны и совершенно необъяснимы.
- Что это с ними? – опять почему-то шёпотом поинтересовался Адони.
- Играют. Подождём здесь.
И она уселась на серебряный край, свесив ножки.
Мальчик ещё какие-то минуты дивился на резвящихся птиц, потом присел рядом со своей провожатой.
- Никак не придумаешь свою игру?
Он помотал головой. Не спросит ли она ещё? Но девочка молчала, глядя на водопад. Тогда он заговорил сам:
- Я любил смотреть на звёзды…и представлял, что плыву на корабле.
- Звёзды – там! – она тыкнула пальчиком вверх, - а крабля здесь точно нет.
- Не крабля, а корабля, - поправил Адони. Корабль – это такое…такая штуковина, чтобы плавать…по морю.
- Плавить поморю?
Адони махнул рукой и рассмеялся. Птицеловчая подхватила его смех, повторяя «поморя, какая такая поморя, чтобы плавить?» И водопад радуги вторил им из глубины обрыва тысячью весёлых колоколов и колокольчиков. Адони захотелось швырнуть туда камушек, но ничего такого под рукой не было, и глупая прихоть пропала. Всё ещё улыбаясь, Птицеловчая потёрла себе нос, как белочка лапкой:
- Крабль ты можешь найти, если знаешь, какой он из себя.
- Конечно, знаю! – гордо заявил Адони, но тут же осёкся: - А как это «найти»?
- Ты этот скипетр как сделал? – она показала на трубочку.
- Нашёл. Ты говоришь, что здесь запросто можно найти целый корабль?
- Краблей здесь нет. Но если ты знаешь, что это такое, то его можно найти. Всё самое интересное находишь себе сам.
Мальчик усмехнулся:
- Так не бывает!
Девочка повела плечами:
- Коли не хочешь, так и не будет. А я нашла так свой манок. Мне очень хотелось ловить птиц, и я подумала: «возьму свистульку и буду звать их к себе». Я нарисовала его, а потом нашла.
- Ух ты!
- А ну-ка! – она резво вспрыгнула и побежала к играющим лебедям. Встав на цыпочки, она зашептала им на ушко, а те внимательно слушали, вытянув шеи. Вот уже она зовёт его:
- Летим!
- Куда?
- Увидишь!
Взмахивая огромными белоснежными крыльями, пернатые великаны делают круг над горным плато и вдруг - по наклонной прямо в обрыв – к водопаду!
Они спикировали в ущелье, словно сброшенные с неба стрелы; Адони вцепился в толстую белую шею, как в большую горячую перину и зажмурился от страха.
Птицы опрокинулись в звон и полихромные искры. На малахитовых валунах кипели и фонтанировали тысячи радуг; свет изливался пёстрым каскадом, мокрые серебряные скалы сверкали пятнами всех цветов, будто в них были вправлены все драгоценные камни мира. Адони посмотрел вверх и увидел, что листья деревьев, растущих на уступах, - зеркальные снизу, отражали и множили это великолепие: по белым телам птиц, по лицу и рукам девочки пробегали топазовые, изумрудные, корундовые и рубиновые зайчики.
Птицеловчая подпрыгивала от удовольствия и хлопала в ладоши. Адони передался её восторг, и они принялись скакать по камням с пучками высокой фиолетовой травы, похожей на осоку, и кружиться, крича, гогоча и размахивая руками. Рада и Смеяна тоже завертелись в танце, распростирая крылья, изгибая шеи и издавая мелодичные «фьюить-фьюить». Так подпрыгивая и танцуя, дети оказались перед лужей «остывшего» циано-лилового света, собравшегося в выемке огромного аметиста, как в чаше. Крыло лебедя резануло над ним воздух, и перед Адони опустилось по спирали длинное изогнутое перо.
Птицеловчая вскрикнула от восхищения. Планируя сквозь спектральный веер, перо меняло окраску, пока мягко не опустилось у ног Адони. По размерам оно было как лук стрельца – гладкое, белое и чуть светящееся. Девочка подошла сзади:
- Ну и что такое крабль? Покажи!
Мальчик взял перо перо, словно копьё и окунул в аметистовый чан. На плоском серебряном камне вертикальной скалы он без труда нарисовал горизонтальный полумесяц с воткнутыми в него тремя стрелами. Потом перечеркнул стрелы сверху и снизу и между этими черточками сделал три вертикальных полумесяца. Подумав, он добавил солнышко рулевого колеса и бушприт.
Птицеловчая наклонила голову набок:
- Ни на что не похоже.
Адони созерцал своё творение. В этом звоне и мелькании переливающихся пятен ему почудилось, что рисунок движется, но это было лишь на миг.
- И где же его искать?
Он упрятал перо в фиолетовые заросли и запрокинул голову: над ним высились с двух сторон серебряные лезвия скал вперемешку с зеркальной листвой и синими травами.
- Здесь его нет, - просто сказала Птицеловчая, - поищем наверху. Рада и Смеяна тоже разглядывали рисунок на скале. Девочка погладила их и ласково попросила:
- Покатаете ещё нас?
И вот уже внизу мелькнуло плато, где играли в чехарду птицы, - они поднимались выше, облетая вокруг неимоверной горы. Под ноги Адони проваливались уступы, радуги, синие рощи, какие-то диковинные жёлтые нагромождения размером с дома, будто из оплывшего от гигантской свечи воска. А может, это и не гора вовсе, а достающий до неба ствол серебристой ели? Но до здешнего неба было ещё очень-очень далеко даже для такой громадины как эта.
Лебеди махнули казалось под самую крышу звёздного мира – так высоко, что на уровне глаз уже не было ничего – один ровный изумрудный свет.
Пик горы украшали деревья-гиганты, напоминавшие земные сосны, только в десятки раз толще и выше. Но больше всего поражали их полупрозрачные янтарные стволы – в них виднелись охряные прожилки заболони вокруг сердоликовой сердцевины. Янтарные сосны росли группами, дети у их подножия казались муравьями.
- Гляди, тенехвосты!
Адони обернулся. С камня прыгнула самая обыкновенная белка, только с сизой шерстью и ультрамариновым кончиком хвоста. За первым тенехвостом последовал второй, третий…Похоже, их игра в том и состояла, чтобы ставить лапы точно туда, куда только что ступил предыдущий.
Адони заметил, что зверьки ведут хоровод вокруг трёх молодых сосен – взрослые деревья по земным меркам, но в сравнении со здешними – просто первые ростки. Их стволы из светлого янтаря почему-то были напрочь лишены веток, а кроны завершались поперечными прямыми отростками.
Адони сперва остановился, но тут же кинулся к ним со всех ног. Он не помнил и не видел уже ни Птицеловчей, ни лебедей, ни белок; он карабкался по синим камням, пока не достиг полупрозрачных жёлтых досок борта, перескочил через поручневый брус и со стуком упал на пахнущую хвоей палубу.
Трёхмачтовый корабль застрял в зазубринах горного хребта, словно, путешествуя по воздуху, сел на риф. Тут только Адони обратил внимание на то, что верхние реи не янтарные, а тёмно-зелёные. Подойдя к фок-мачте, он потянул за канат, и парус – огромное малахитового цвета полотнище – бесшумно развернулся над ним. Мальчик ухватился за медные кольца, расправил, как мог ткань, и повторил ту же операцию с гротом и бизанью. Не чуя под собой ног, он метался от носа к корме, трогая такелаж. А снизу, глядя на него, смеялась Птицеловчая.
- Его придётся отсюда столкнуть!
- А? Да! То есть…
У Адони заплетался язык от счастья. Девочка что-то говорила ему, но он не понимал, ошалевший, пока наконец, не сообразил:
- Толкай!
Они навалились на корму, и та поддалась! Парусная махина заскользила к краю горной вершины. Очнувшись, дети ринулись за ней. Оба одновременно вскочили на борт, и в этот миг воздушный корабль сорвался в пропасть.
Адони схватил штурвал, а Птицеловчая побежала к поручням.
Корабль не упал. Он летел! И по обеим сторонам его невозмутимо сопровождали два лебедя-великана.
Когда девочка обернулась, чтобы что-то сказать, то вскрикнула.
- Что?! – отозвался маленький рулевой, - что там?!
Корабль плыл по воздуху совершенно бесшумно, но ребёнок был так возбуждён, что не мог говорить спокойно.
- Ничего! – весело закричала Птицеловчая, - ты себя не видишь!
- А что?! – всё удивлялся мальчик; но вдруг понял.
Руки, державшие штурвал уже не дрожали. Они были дымчатого бледно-сиреневого цвета и слегка светились, как предрассветные облака.
- Ты стал такой, как все дети! – радостно тараторила девочка. Мы покрасим твои одежды в реке! Как здорово! Как это чудесно!
Адони молчал. Что-то наполнило его до краёв, переполнило и затворило уста, и он впервые за всю жизнь ощутил – до кончиков ногтей, до самого мелкого позвонка – что он может, всё что хочет, что вообще нет ничего невозможного, как нет неправильного, запретного и плохого, и что это – навсегда.
Высоко в зелёном небе летели они с Птицеловчей на янтарном фрегате с малахитовыми парусами в сопровождении двух огромных белых лебедей.
Далеко внизу показался лес, мальчик уверенно наклонил штурвал, и судно пошло на снижение. Тёмные шарики выкатились на голубой луг – то были дети. Воздушный корабль завис над поляной, и Адони, наклонившись, спокойно и весело крикнул им:
- Я нашёл свою любимую игру! Я – Небоход.
- Уррааа! – заорали разом все дети.
- Садитесь ко мне; поглядим на звёзды!
Птицеловчая сбросила им золотые сходни, и дети шумной гурьбой полезли на палубу.
Когда все поднялись, корабль взмыл вверх. Он всплывал всё выше и выше, набирая скорость; пропал из виду лес, река и даже горы, и постепенно не осталось ничего, кроме изумрудного сияния вокруг. Потом и оно начало остывать до голубого; голубой перешёл в синий, а тот – в фиолетовый, после чего их парусник вылетел на чёрный атлас звёздного неба.
Небоход крутил рулевое колесо, иногда приставляя к глазу свой дальнозор. Они скользили мимо звёздных огней, и дети кидались от одного борта к другому, показывая на светила разной яркости, цвета и размера. Порой кто-то просил капитана посмотреть поближе, и тогда Небоход прокладывал курс к той или иной сияющей точке.
Над ними пару раз пролетали кометы, заливая всё вокруг серебряным светом.
Они проплыли сквозь мерцающий огоньками туман, повернули к небольшому жёлтому шарику, вокруг которого вращалась группа разнокалиберных планет, и спустились к третьей от солнца, грязно-бурой, с тёмными пятнами.
- А здесь что? – спросила Птицеловчая.
-Я ушёл отсюда, - ответил Небоход.
Он подумал о том, что бабушка могла проснуться и обнаружить его исчезновение. Он не представлял, что собирается делать. Старая память влекла его, но он уже не мог точно сказать, почему здесь стоило появиться. Слово «надо» не приходило на ум, скорее всего оно начало забываться. Янтарная громада повисла над серым болотом, укутанным плотным покрывалом испарений, над которыми на много километров тянулся слой какой-то бурой пыли. Не было ни моря, ни рыбацкого захолустья, ни империи. На Земле прошли миллионы лет с той ночи, когда отсюда ушёл мальчик, облик её непоправимо изменился.
Дети смотрели молча.
Потом Древопас положил руку на плечо Небоходу:
- Ну что, домой?
- Домой! – с облегчением скомандовал Небоход; звёздный парусник взмыл в чёрный провал и исчез отсюда навсегда.
А мальчик Небоход так и путешествует по безымянной звезде – иногда один, иногда с друзьями или с Птицеловчей, которая любит догонять его на своей лебеди-великане. Он уже повидал множество диковинных мест и играющих детей и животных, но звезда – огромная, и игры на ней не прекращаются никогда.
2012