Проснувшись в воскресенье утром, Варшавский с удивлением обнаружил, что плотно завернут в одеяло.
«Словно в коконе», – подумал он.
Ему показалось крайне удачным и уместным представить себя в коконе, из которого он хотел бы вылезти преображенным, вылезти кем-то другим и жить как-то по-другому.
«Вот только кто из этого кокона вылезет? – продолжил Варшавский думать, оставаясь в «коконе». – Мотылек? Да, мотылек. Пожалуй, мотылек. Нет ничего лучше мотылька для того, чтобы свободно и радостно порхать над огромным полем жизни из трав и цветов».
Варшавский сладостно зевнул и ясно представил такое поле: дикое, солнечное, где все находится в причудливой неповторимой природной гармонии.
«Пора, пора меняться на шестом десятке лет. А то как я жил? Гусеницей жил, противной гусеницей на листе крапивы. Бывшая жена-гадюка уползла куда-то вбок, и дочь - туда же. Нет, пора, брат, пора…»
Он вспомнил, как в прошлое воскресенье совершенно голый и пьяный плюхнулся в небольшой бассейн к трем тоже пьяным и голым девкам, подняв гору брызг. Девки смеялись и визжали, а он не мог ни одну из них в воде поймать и устал…
«Нет, все не то, не то… Мотыльком… к свету, к цветам, к новой жизни…»
Варшавский встал с постели и почувствовал за спиной крылья, пока неумелые, слабые, но крылья…
«Ничего, ничего, - подумал он, - к вечеру встану на крыло и полечу к Веронике».
Раньше она казалась ему недоступной, слишком сложной для него, но это было раньше…
Вечером у Варшавского за спиной вовсю трепетали крылья, готовые нести его бог знает куда.
Они встретились. Официантка принесла коньяк и кофе. Вероника, сидя напротив Варшавского, потянулась как кошка, закурила и сказала:
- Варшавский, это по-мужски…Ты пробуждаешь во мне добрый смех. Нанизать красиво, чувственно со страстью, пробуждая полёт души, красоту и вечность нежности, любви - это подарок бога.
Варшавский не понял, что на что нанизать, но переспрашивать не стал.
- Но я, Варшавский, жду еще мальчишеского задора. Веселый нрав и светлый юмор – подарок радуги с небес.
Варшавский глупо улыбнулся.
- Затхлую глубину я понять способна. Она знакома до боли. Но лучше свет, чем холодные уставшие тени. И так в жизни перебор тусклых красок в поступках, в словах и мыслях… Мужчина – художник, а женщина – холст. Если мужчина только кобель, то это может чертовски надоесть. Когда ешь одни и те же конфеты, то становится приторно и противно. Я не девственна душой. Хмельные плоды мною съедены не единожды. Спасибо за науку бывшей свекрови… Любовь осиротела, и соловей ушел в глубокое молчание…
Варшавский никак не мог что-то сказать к месту. Он или не понимал, или не успевал, а она все говорила, говорила и напоследок сказала:
- Я незаконченная стерва, а ты не незаконченный мужчина. Настройщик пианино умер вчера. Да и шалаш для нее слишком дорого…
Потом встала и ушла. Выпила коньяк, кофе и не попрощалась. Варшавскому стало грустно. Крылья за спиной сложились и как будто слиплись. Ему снова захотелось в бассейн к девкам…
2015