Своего парня мне привычно называть олух царя небесного.
Пробовала называть его неслух или пентюх: на первое он обижается, второе меня обижает. Это как придурок, то есть тот, кто при дуре.
Особенно я обижаюсь, когда он обзывает меня дура стоеросовая.
Ну, ладно, дура, - под это состояние порой приходится сознательно косить, чтобы не брать на себя конкретную ответственность, но почему «стоеросовая»?
До сих пор не может объяснить.
Мол, так отец называл в сердцах его мать, хватая ее за бока и стискивая у себя на груди, чтобы она шибко не ерепенилась, когда он порой подвыпивши приходил с работы, после того как они с дружками заходили в рюмочную, что располагалась на автобусной остановке.
Я-то росла без отца, так что мать моя, если где-то выпивала, то там и оставалась – у подружек или у дружков.
Ей повезло со мной, а мне - с ней.
Она не мучила меня старозаветными нравоучениями, а я ей не колола глаза материнским долгом.
Другое дело, когда я привела в дом Васю. Тут ей пришлось остановить свой выбор на дружке, который и выпить-то не был мастак, - ни рыба ни мясо, - зато прижимистый и в трехкомнатной квартире живет вдвоем с больной матерью.
У Васи моего, что называется: ни кола, ни двора. Про таких в народе говорят: олух олухом. Морда у него симпатичная, глаза голубые, руки сильные, и все остальное, что надо девкам.
Профессии, правда, у него нет: после школы с грехом пополам – армия.
После армии, пошел грузчиком на овощную базу, потом такелажником-стропальщиком на экскаваторный завод, где мы и познакомились. Я здесьпосле ПТУ учетчицей устроилась – так и прикипели друг к другу: он стропит, я учитываю.
Любо-дорого смотреть, когда он работает в цеху. Лучше него никто не выполняет такелажных работ по горизонтальному и вертикальному перемещению, увязке, креплению и установке на тележки или платформы различных грузов и оборудования с применением лебедок, талей, домкратов, козел и скатов.
С напарником они осуществляют перемещение грузов с заводкой тросов при застроповке. Они же выполняют раскладку и наматывание тросов и канатов, а также разбивку сплетений с оплеткой концов.
Мне же только остается навешивание бирок и подготовка такелажа к отгрузке.
Я Васю люблю и не стесняюсь это ему повторять.
А куда он денется, если только опять в армию по контракту. Так его там убьют - больно он у меня сердобольный и жалостливый.
Порой прижмет к своей груди, голову опустит мне на плечо, мы так и заваливаемся, у чего стоять пришлось.
Что в кровать, что на диван, что в заводской подсобке.
Но я Васю особливо не балую.
Во-первых, боюсь залететь до свадьбы, во-вторых, он после моих горячих поцелуев в настоящего олуха обращается: только бы ему целоваться-миловаться, поспать, а то и пиво в постель.
Боюсь, что мы уже с Васей так и останемся дура-с придурком.
Дите же наше мы непременно к наукам разным приобщим, средств не пожалеем, за границу отправим учиться и невесту иностранную ему подыщем, хотя бы в Украине или Белоруссии, там, говорят, люди трудом своим живут, а не воруют безбожно как у нас: кто больше из государственной кормушки ухватит, тому и почет, а то и уважение от власти нашей занебесной.
Мы уж с Васей в своей родной России как-нибудь перекантуемся, лишь бы наш завод не закрыли. А то поговаривают, что он убыточный, и городские власти намерены на его месте устроить грандиозный Упой-ленд, на манер сказочного города Гуляй-рванина от рубля и выше.
Мол, у нас свои каждодневные игры на бирже с голубыми фишками, а у вас своя фишка: напиться да забыться до утра, до весны, до следующих выборов Президента.