Часть 6. И опыт сын ошибок трудных
- Доброе утро, Машенька, - не своим голосом проворковал Владимир Николаевич, прижав трубку к щеке. - Надеюсь, я вас не разбудил?
- Нет, что вы, - наигранно проговорила Машка, не ожидавшая звонка от Гнедышева, да еще в такой ранний час.
- Хотел узнать, как вы себя чувствуете, - смущенно проговорил он.
- Спасибо, хорошо, - соврала Машка, - а вы?
- Тоже хорошо, - протяжно вздохнул он. - Тогда, пожалуй, до понедельника... или... - в воздухе повисла гнетущая тишина.
Машка поняла, что он передал инициативу в ее руки.
- Я завтра буду в вашем районе, - как бы между прочим сказала она, - мне надо справку в ДЭЗ отнести.
- Справку? - встрепенулся Владимир Николаевич и неожиданно для себя пригласил ее на чашечку чая.
Машка, не раздумывая, приняла приглашение, и на следующий день, прихватив коробку конфет, поехала в гости.
Погода была пасмурная, с самого утра лил нескончаемый дождь, маршрутки ходили из рук вон плохо и, как она ни старалась, но на встречу все равно опоздала.
- Я думал, вы не придете, - открыв дверь, обеспокоенно проговорил Владимир Николаевич. - На улице такой дождь…
- Скорее ливень, - Машка скинула промокшие туфли и попросила дать ей какие-нибудь тапки.
- Тапочки? - Владимир Николаевич поднял глаза к потолку. - Кажется, были... подождите минутку, – он потоптался на месте и, резко развернувшись, пошел в комнату. Вернулся с бумажным свертком в руках. – Вот нашел, - он вытряхнул из свертка мужские потертые шлепанцы.
Машке ничего не оставалось, как сунуть ноги в облезлые чудища, и шлепать в этих уродцах на кухню, где уже закипал чайник.
Владимир Николаевич вытащил из полки две пузатые чашки в крупный зеленый горох, печенье, банку с вареньем и крохотную вазочку из прессованного синего хрусталя.
Машка положила на стол коробку конфет, высыпала на блюдце початую пачку печенья и, налив в розетку жиденькое варенье, присела на скрипучий коричневый стул.
Пока Машка накрывала на стол, Владимир Николаевич наблюдал за ее действиями и, как ни странно, ему это нравилось.
Они просидели за столом до самого вечера. Пили чай, говорили о том, о сем, вспоминали юбилей, напоследок поцеловались.
Вторая встреча произошла через неделю по обоюдному желанию. Третья еще через неделю. Поцелуи, обнимашки, заигрывания, как пятнадцатилетние… и так целый месяц.
Машку радовали эти встречи и тяготили одновременно. Она откровенно не понимала, что с ней происходит. Ее тянуло к этому человеку, но расслабиться в его присутствии она не могла, и это удерживало ее от решающего шага.
Они уже перешли на ТЫ, но душевной теплоты между ними почему-то не возникало, да и страсти особенной тоже, во всяком случае, с ее стороны. Тогда зачем вся эта любовная чехарда? Наверное, правильным было бы закончить эти непонятные отношения. Но не в Машкином характере было оставлять за спиною вопросы. А Владимир Николаевич представлял собой огромный вопрос, на который она должна была ответить, чтобы потом не мучиться и не сожалеть о том, что не разгадала этого человека.
Шло время, отношения становились более теплыми и доверительными, но стена, разделяющая их, все еще не была разрушена, как она ни старалась. Машка понимала, что надо или расставаться или переходить на другой уровень. И она решилась. Все произошло спонтанно, быстро и скомкано, но это ее не смутило. Такое частенько бывает, особенно когда у людей долгое время не было секса.
Прошло еще полгода непростых и в тоже время слишком простых отношений. Машка чувствовала себя не сказать, чтобы счастливо, но вполне сносно, даже можно сказать комфортно. Она была желанна, обласкана, любима и жила в ожидании чуда – пробуждения обоюдной любви, которая иногда искрила между ними, но почему-то не разгоралась.
Владимир Николаевич, чувствуя Машкину зависимость, стал все чаще требовать от нее признания в любви, особенно после бурного секса, который покрывал все недостатки этих непростых отношений. В этом плане у них все было прекрасно. Но Машка не могла произнести слов любви, и не потому что не хотела, не чувствовала она этой самой любви. Она понимала, что это нечестно и несколько раз порывалась уйти, но какая-то сила, словно магнитом, тянула ее обратно.
Чтобы Владимир Николаевич на нее не обижался, она ссылалась на то, что никому и никогда не признавалась в любви, хотя понимала, что говорит глупость, но другого аргумента привести не могла.
Владимир Николаевич, как ни странно верил ей и даже радовался этому обстоятельству. Значит, она действительно никогда никого не любила.
Считая себя единственным и неповторимым, он продолжал настаивать на том, чтобы она сказала, что любит его, что еще больше злило ее, заставляя сомневаться в собственной адекватности, раз выбрала такого мужчину. Чтобы Гнедышев не приставал к ней с этим вопросом, Машка предложила ему что-то вроде теста, в результате которого он поймет, что она его полюбила. Тест очень простой – полюбив Владимира Николаевича, она начнет гладить ему рубашки.
Владимир Николаевич воспринял ее слова, как призыв к действию, и как-то вечером вытащил с балкона гладильную доску. Разложив на ней рубашку, он попросил Машку погладить ее.
Она здорово огорчилась. Но Владимир Николаевич не заметил ее огорчения. Машке захотелось закричать во весь голос, или вышвырнуть доску вместе с Владимиром Николаевичем с десятого этажа, но она и на этот раз промолчала. Что толку рвать горло, если человек не слышит тебя? И ей до боли стало жалко глухого. Она свела ситуацию к шутке, а вечером уехала к подруге, где зависла на несколько дней, приводя себя в чувство. Ну почему ей так не везет с мужиками?
Продолжение см.http://www.proza.ru/2015/03/04/840