- Шизофреничка! Теть Лиль, шизофреничка!
- Аня, уйди от нее! А ты ну, кыш отсюда, пшла вон! Как тебя вообще выпустили из психушки-то? Пошла вон, больная!
Мирно выхожу из подъезда, закрыв тяжелую дверь. Тихо прохожу мимо орущей тетки в серой куртке и ее племяннице, одетой в непонятный комбинезон цвета взбесившегося поросенка. Он наверняка мал девчушке, потому что в нем она похожа на набитую подушку. Не иначе.
Прохожу по обледенелой от промозглого холода дороге. Пугающе скользко. Не упала. Прошла нормально. Наверное, помогли дорогие душе кроссовки, купленные около года назад еще в прошлой жизни. Хотя, нет… Или это уже была эта жизнь? Черт, не помню. Запуталась в бесконечном переходе из одного состояния в другое, из одной жизни в другую, из одного мира в другой. Надо поднапрячь память и вспомнить. Пусть что-то сейчас работает в моей голове. Нет, все-таки это была одна из прошлых жизней. Тоже, кстати говоря, не особо любимая. Какой «не особо»… Вообще не любимая. До ненависти.
Иду, кстати. Иду.
Чуть замерзшая лужа, кое-где видны небольшие проталины от ботинок. А в краю лужи валяется примерзшая упаковка от «Роллтона». Не помню, когда в последний раз его ела. Он стал слишком дорогим. Очередной кризис. Хотя об этом даже в новостях не говорят.
Вру. Может, и сказали. Прекратила смотреть новости. И вообще прекратила смотреть что-либо. Нельзя ничего знать.
Выхожу из грязного двора на побитую дорогу. Свет, элита. Ненавистный мне мир.
Мерзко и противно.
Оборачиваюсь назад.
Там на меня косо смотрит тетя Лиля. Из подъезда вышла какая-то женщина с огромной сумкой. Социальный работник, наверное. У них у всех такие торбы и такой прищуренный взгляд, заметный даже за несколько метров.
Черт. Ко мне тоже должен ходить хоть один соцработник.
Должен.
Но, кто бы он ни был, благодарю его за то, что он меня не беспокоит. Знает, что не нужно.
Нет, нет, нет…
Началось.
На меня смотрят люди. Их слишком много.
Буквально секунду они шли по своим делам, а сейчас все обернулись и смотрят на меня. С презрением. С ненавистью. С агрессией и насмешками.
«Посмотри на эту старую тетку в красном берете!» - ехидно говорит мне кто-то в моей голове. – «Посмотри, посмотри! Вот, она смеется над тобой! Она говорит тебе, что ты – шлюха! Ты – позорище! А кем еще может быть девушка в девятнадцать лет? Только шлюхой! Она ненавидит тебя. Она снова смеется. Потому что ты – позор нации. Никому не нужная грязь на теле общества. Она кричит тебе, она кричит только правду. Она прожила много лет и умеет отличать правду от лжи!».
«А теперь поверни голову влево!» - приказывает кто-то другой тихим, вкрадчивым голосом. «Видишь эту худенькую девушку в мини-юбке? Она тоже смеется над тобой, ведь ты самая страшная в этом мире. У тебя ужасное лицо, мерзкое тело. Тобою надо пугать детей, когда они не слушаются. Но ты и на это не способна. Ты – ничтожна, ты все испортишь. И будешь виновата во всем. Ты всегда виновата. Убожище».
«Посмотри на того рослого парня, разговаривающего по телефону!» - прошептал в голове кто-то третий. «Видишь, он повернулся и смотрит на тебя! Он тоже смеется, посмотри! Он смеется от того, какая ты убогая и глупая! Мало того, что ты выглядишь страшнее Кикиморы, и никакая косметика тебя не исправит. Ты глупее пробки, тупее тупого угла в геометрии. Хотя, что я тебе рассказываю, тебе все равно этого не понять, посмешище. Знаешь, для чего ты здесь? Чтобы люди смеялись. Смех продлевает жизнь этим людям. Думаешь, ты им помогаешь? Ха, я смеюсь тебе в лицо! Ты никогда и никому не сможешь помочь, ты ужасна всем, ты здесь, чтобы вызывать у людей отвращение и ненависть! Ты – изгой! Ты – мерзость! Ты – шлюха! Ты – убожище! Ты – посмешище!».
Все три голоса начинают неистово кричать в моей голове. Не совсем могу их понять, они орут так сильно, что различить, кто из них что кричит, невозможно. Будто громким эхом слышны отголоски главных фраз.
«Ты – изгой!..».
«Ты – мерзость!..».
«Ты – шлюха!..».
«Ты – убожище!..».
«Ты – посмешище!..».
Закрываю глаза и сжимаю в панике голову, но они кричат все сильнее и сильнее. Они проникают в каждую клетку, снова кричат, кричат, кричат… Порой они захлебываются своими же голосами, но потом набирают новую силу и начинают кричать сильнее, сильнее, сильнее…
Открываю глаза. От долгого отсутствия света все приобретает яркие и четкие цвета. Люди… Они стоят рядом. Голоса кричат и кричат, заставляя посмотреть на них…
Люди… Они смеются, стоят и смеются, смотрят на меня и снова начинают смеяться… Их едкий смех смешивается в голове с отголосками фраз, перед глазами находит неясная туманная пелена, сквозь которую вижу их…
Глаза!!!
Они убивают меня, убивают, они смотрят на меня, смеются и уничтожают!!!
Вырвите душу, убейте меня, но не так больно, заберите меня от этих мучителей, умоляю, прошу, заберите!!!
Но голоса вновь смеются, люди тоже смеются, не собираются меня отпускать. Подходят новые и новые люди, они тоже смеются, и вся эта ехидная толпа со злыми, душащими глазами наплывает, проникает сквозь туманную пелену на меня! Сбежать не получается, ступор не дает этого сделать, не получается даже сдвинуться с места!
Закрываю глаза вновь, сжимаю голову, кричу, искренне желая, чтобы они остановились. Но чувствую, что они лишь приближаются ко мне все ближе, становится все страшнее, и голоса в голове так же кричат: «Ты – изгой! Ты – убожище!».
Получается сорваться с места, поворачиваюсь и бегу что есть силы, не раскрывая глаза. Падаю, поскользнувшись на мерзлом асфальте, поднимаюсь, вновь бегу, вновь падаю, ползу, ползу что есть силы. Но они сзади меня, они быстрее… Голоса кричат еще громче. Бегу, бегу…
С трудом добегаю до подъезда. Открываю тяжеленную дверь. Тетя Лиля только и успела, что схватить свою племянницу и посадить рядом с собой. Ни одной фразы, ни одного слова.
Забегаю в подъезд, бегу по ступенькам. Нет времени на лифт. Нет времени ждать.
Открываю старую деревянную дверь, забегаю в комнату, закрываю замок, подпираю его разломанным стулом. На всякий случай кладу на него книги, чтобы было тяжелее.
Сажусь на старый прожженный линолеум в углу комнаты, стаскиваю шапку и хватаюсь за голову. Раскачиваюсь. Сжимаю до боли волосы.
Стены с потрепанными серыми, бывшими когда-то белыми обоями исписаны толстыми карандашными кривыми строчками. Кое-где они размазаны. Стихотворения эти никто не прочитает, они более никому не нужны. Их больше никто не услышит, о них больше никто не узнает, они больше никого не вдохновят. Кое-где нарисованы глаза. Они нарисованы и перечеркнуты, иногда рядом с ними вырваны куски обоев. На небольшом деревянном прогнившем столе стоит грязная кружка с холодным позавчерашним чаем. Рядом – какая-то раскрытая книга с протертыми страницами. Чуть поодаль лежат две вязанные игрушки: кот и заяц, и одна обычная – еще один кот, которому явно исполнилось больше десяти, а то и пятнадцати лет. Рядом с ними валяется обгрызенный обломок карандаша. Тот самый, которым написаны стихотворения на стенах.
Срываюсь с места и хватаю его. Нахожу свободное место на стене и начинаю писать. Не помню, что пишу, и слова появляются сами, не понимаю смысла, лишь вижу новые потертые строки.
Становится легче. Отхожу на шаг от стены.
Еще одна часть заполнена стихами.
Улыбаюсь и бросаю карандаш на пол.
Падаю вниз.
Засыпаю. Спокойно. Голоса замолчали.
Солнце не светит в комнату. Сбежало.
Впрочем, как и всегда.
Сплю.
А на стене ярко-серым цветом красуются новые строчки:
«Улицы темные, мрачные
Не приняли снова меня.
Снова те люди невзрачные
Смеялись, меня вновь виня.
В голове моей вновь кричали
Ненавистные мне голоса.
Они за меня отвечали,
Убивая во мне чудеса.
Бежала, ползла и молила,
Успеть бы добраться домой,
Успеть, чтоб они не убили,
Успеть и остаться живой.
Успела. Забегая, закрыла
Злой путь в чужой демонский мир.
И хочу, чтоб меня позабыли
Жильцы из соседних квартир.
Размазаны строки графитом,
Размазана злостью земля.
Жаль, мое сознанье убито,
И нет больше имени «Я».
_____
Стихотворение мое: (http://www.stihi.ru/2015/03/03/9787).