Полдень дожидался автобуса на остановке времени суток. Солнце радостно и озорно улыбалось нашему миру. Словно теплой и нежной рукой, оно своими лучами бережно гладило маленьких пташек. Те же в свою очередь поили его сладким медом своих голосов. По синеве небесного моря неторопливо плыли кораблики из облаков.
На окраине городского парка стояли двое и о чем-то разговаривали. Первым был мудрец, лет ему было неимоверно много, настолько много, что потребовалось бы несколько человеческих жизней, дабы сложив их, получить примерный возраст мудрого старца. Второй был заметно младше.
- Я прожил огромную жизнь, - начал мудрец новый разговор, - много чего слышал, видел, ощущал. Много дум передумал. Да только от всего этого счастливей не сделался.
- Но как же это так? Разве не прекрасно наблюдать рождение, например, каких либо идей, следить за их развитием, ростом, трансформацией? Мне вот лично приятны писатели, их труды. Мне доставляет удовольствие наблюдать их переживания, то, насколько остро они порой все ощущают. Разве может, мудрейший, когда-нибудь пресытиться и надоесть наблюдение того, как гусеница переходит в кокон, а после выпускает из себя неимоверную красоту – бабочку?
- Все прекрасно и все отвратительно. Это, смотря, откуда взглянуть. У всего есть свежесть, чистота и есть затхлость, грязь. В каждой идеи быть может и сидит добрый помысел, сидит в ней, как в карете. Но кто, как не эгоизм, жажда страстей и прочая порочность будут толкать, тащить эту карету к цели? Трансформация бабочки прекрасна, но слишком предсказуема, все равно, что всю жизнь читать одну и ту же книгу.
- А что же с писателями, с литературой? Каково видение этих вещей у вас, мудрейший?
- Сила литературы, мой милый друг, так велика и так ничтожна. В ее власти вдохнуть новые чувства, пробудить внутри нечто спящее, нечто сокровенное, заставить трепетать, а после биться в отчаянии. В ней радость и переживания, в ней заключена неизмеримая глубина, зашкаливающее количество оттенков эмоциональности. В ней прячется мудрость. Но не в ее силах сделать мир мирным, общество достойным любви, справедливости и гармонии со всем сущем, от мелкого жука до огромного хищного зверя. Она не в состоянии сделать всех чище, она не метла. Но, может быть, это не ее вина. Возможно, все дело в человеке, в писателе, который касается ее величия. Может, все было бы иначе, если великой магией литературы занимался другой, более искусный разум. Вероятно, тогда она смогла бы воплощать свои богатства наяву. Пока же только в сознаньях читателей, в их сердцах.
- Это, по-вашему, выходит, что писатель лишь инструмент, плохо пишущая ручка в руках литературы? Мне же думается, что писатель куда величественнее, что он пьет мудрость из кубка госпожи Литературы и после делится с другими своими открытиями.
- Я не отделяю писателей от всего человечества. Я вижу человечество набором раковых клеток не лишенных театральности. В перерывах своих деструктивных церемоний, они, эти раковые клетки, человеки, разыгрывают различные спектакли, в которых находится место и комедии и драме. Как и все в этом мире человек и прекрасен и мерзок. Он великолепный актер, прекрасно играет различные роли. Но он и болезнь, чума, смерть всему сущему.
- Постойте, постойте. Мне трудно понимать и связывать ваши речи в единое целое.
- Сложность понимания, его простота и их общая сумма подобны движениям маятника. В мире все движется. Нужно искать место, где маятник найдет середину между сложным и простым. Но лишь одно это место не даст ответа. Необходимо держать в своем разуме два слагаемых, дабы найдя это особое место, рассчитать их сумму и получить нужный ответ. Нельзя, к примеру, что-то прочесть и тут же, молниеносно, это понять. Можно лишь увидеть простоту. Закрыть, а вновь открыв ужаснуться сложности. Закрыть. И так можно продолжать довольно долго. Но в определенное время, в определенном месте вполне возможно поймать миг и выведать середину.
- Но как же узнать это самое нужное время, как отличить его от прочих времен?
- Время – математическое действие под названием умножение. Со своим ходом оно увеличивает количество болезней, радостей и разочарований, опыта и всего прочего. Смотри в себя и слушай свои чувства, пока время будет их увеличивать. И, если ты будешь внимателен, то сам почуешь нужное мгновение, точно так же, как человек чувствует, что кран, наполняющий бокал водой, необходимо закрыть, ибо он, сосуд, уже полон.
- Я приложу усилия, учитель. Но как мне понимать вас, когда вы именуете человечество смертоносной болезнью?
- У человека имеются капилляры, кровеносные сосуды, вены. По ним изначально бежит чистая кровь. У земли есть реки, озера, моря и океаны. По ним изначально течет чистая вода. Человек одержим разрушением. Он пускает корабли полные ядов внутри своего тела – будь то алкоголь, наркотические вещества. И он же выкрашивает ядом земную кровеносную систему. Он небрежно разливает нефть, осознано сливает нечистоты, прячет в воде свой мусор. Ему нравится осквернять храм своего тела, так же, как и храм планеты земля. У человека есть легкие – их душат никотиновые смолы, выхлопы от автомобилей, ядовитый дым заводов. У земли есть леса, и человек нещадно вырубает их. Ради строительных материалов? Боюсь, что более ради своего червя деструктивности, который сидит глубоко внутри его организма и вечно требует новых жертв.
- Все как-то не радостно у вас выходит. Темно, беспросветно.
- Вот потому-то я и устал. Устала и наша планета земля. Необычайно прекрасная - имеющая множество удивительных диких зверей, всевозможных паучков, улиток и стрекоз и прочих живых существ. Имеющая свои загадочные и восхитительные места, ландшафты, пейзажи. Но в тоже время и мерзкая вследствие непрерывных изуверств и глумлений человеческого вируса над ней. Наша планета – красивейший луг, ясная поляна отведенная под помойку человеческого мусора. И вот она уже почти заполнена до предела, оттого-то так и тесно, беспросветно и почти нечем дышать. И нету более никакого финала у этой истории, чем всеобщая смерть. Красота обнимет мерзость и канет в небытие.
- Но ведь возможно уничтожить, переработать мусор! Тогда не придется никому умирать!
- Если суммировать весь мусор произведенный человеком, не включая в него самого человека, и попробовать его закопать под землю, то планета непременно потеряет свою ось и канет в бездну. Если его поджечь, то такой смрад поднимется, что даже звезды почернеют.
- Но человек, ведь он в силах к самосовершенствованию, к открытиям. В его власти настроить нужное количество мусороперерабатывающих заводов! И все, все будет в порядке!
- О каком порядке ты говоришь? Теоретически человек может это сделать, но не сделает. Но даже, если бы и сделал, то это не являлось бы порядком. Это лишь было бы отсрочкой смерти. Устранив мусор, человеческий вирус продолжал бы высасывать жизненный сок из нашей планеты, захватывать ее дикие территории и плодиться на них новыми болезнетворными клетками. Это было бы продолжением страданий нашей планеты. Но этого не будет. Человек актер, а не спаситель. Из-под его конвейеров выходят лишь оружия смерти. И все его разговоры, стремления, занятия религиозными служениями, поиском истин, всяких тонких планов, иных пространств и измерений – все это лишь прикрытие и оправдание своей ничтожности, способ отвлечь внимание от своей настоящей сути. Сути массового убийцы. Но всем этим он занимается чрезвычайно красиво, все это он применяет в различных постановках жизни.
- Вы имели цель своими речами разрушить все мои планы на жизнь? Вам захотелось бросить меня в хищные лапы отчаяния? Если так, то вам, мой мудрый учитель, это практически удалось, - заключил дрожащим голосом молодой слушатель.
- Я глубоко опечален, смотря на твое горе, но я ликую, ибо знаю, что иллюзии твоих юных лет не причинят тебя большего разочарования, потому, что они разбиты. Вероятно, твой век окажется последним, как для тебя, так и для мира. И я, как старший, подобно человеческому родителю даю тебе наставление, раскрываю самостоятельно пойманную и усвоенную суть жизни. Но я полностью честен перед тобой и мои слова не прикрыты туманом обмана. Мой разум не слушает мои чувства. И я пронзаю тебя острием правды. Это походит со стороны на прививку – попытку путем малой боли защититься от боли более серьезной.
Закат вышел на остановке времени суток. Птички заспешили в свои гнезда. Н а окраине городского парка, где вели свой разговор два дерева, два дуба, показались машины и группа людей. В их руках ревели бензопилы, ревели жаждой увечий.
- Вот собака! Ну и калым! Здоровый какой, мы же с ним до самого утра не управимся, дери его черт! – возмущался бригадир глядя на мудреца.
- Ты бензопилу давай лучше заводи, а не языком ворочай. Болтать ночью будешь, во сне, - начал возмущаться заказчик убийства.
- А ну мужики, налегли все дружно! – скомандовал бригадир.
Мудрец молчаливо смотрел на людей, на свою смерть. Его ученик был сильно взволнован, напуган. Ему было невдомек, как это можно уничтожить такое старое и мудрое дерево? Какая же для этого могла существовать надобность, в чем могла заключаться причина? Но червь человеческой деструктивности не особо изобретателен в объяснениях и комментариях к своим поступкам
Мужики весело вонзали бензопилы в старое дерево. О чем-то спорили, устраивали перекуры. Шутили и шутовали. Смерть была долгой и мучительной. Закончилось все это дело уже затемно. Молодого ученика оставили в живых, в качестве украшения. Украшения к потенциально новому бару, который должен будет возникнуть, по планам застройщика, на месте убиенного мудреца.
- Мы свое дело сделали, где наше золотишко? – хрипло смеясь, поинтересовался бригадир у заказчика, - давай не томи, у нас душа веселья просит!
Во все это время неподалеку от места убийства находился старый ворон и наблюдал акт человеческого разрушения своими глазами. Молча и твердо, подобно гранитной глыбе, он провожал своего друга, своего товарища мудреца. И, когда замолчал последний мотор оружия смерти, он кинулся высоко в небо.
- Крух-х, - обожгли гортань ворона боль и отчаяние.
Словно в бреду черная птица летела, не разбирая пути. Под ее крыльями бесновался город. Люди содрогались в припадках веселья, саморазрушения и разрушения. Вся эта зараза билась в конвульсиях сумасшествия. Она искала себе новых жертв. Ворон же летел все дальше и дальше. И уже, когда город был далеко позади, взору птицы открылся пока еще не тронутый человеком лес.
- Они его убили, - сказав это, ворон расскажет оставшимся мудрецам об увиденной им трагедии.
- Теперь еще, пожалуй, пустят его тело на туалетную бумагу.
- Пожалуй, так. Чего еще от них ожидать?