У вас есть любимые ручки? Мне кажется, нет, я даже абсолютно уверен, что они есть у любого человека, которому небезразлично, какими из-под его руки выходят на белый свет буквы, складываясь в слова.
Люблю, когда ручка едва чувствуется пальцами, когда она легка и не чужеродна. Она должна быть как бы логической перспективой руки, пальцев. Да, у меня иногда складывается реально физическое ощущение, что кончик стрежня ручки – моё собственное продолжение. Я чувствую в такие моменты, как скользит по чуть шероховатой поверхности бумаги стальной шарик, вращается, оставляя позади себя чернильные руны.
Иногда – во время этого благостного процесса – я представляю, что сам стою на огромном белом поле, которое на моих глазах заполняется лаконичными, причудливых форм узорами ручьев и рек – в иное время черных или синих, а в иное и красных, зелёных, или даже желтых или апельсиновых. Цвет так зависим! Не столько от конкретной функции, которую несёт в какой-то момент, но в большей степени от настроения. Заметьте! Напишите вы «Привет, дружище!» синим, и вам поверят. Поверят в то, что вы, несомненно, рады приветствовать друга, и что он вам – друг! Напишите тоже самое черным, и добавится нотка официальности, и адресат, возможно, будет ждать в ваших строках ниже нечто вроде рекомендаций, просьб или даже наставлений. Если вы получите такое письмо, написанное красным, возможно, вы встревожитесь за своего друга, мол, всё ли у него в порядке. А в дружбу, написанную желтым или оранжевым, вы, скорее всего, не поверите…
Особенно милы мне многоточия. Я люблю видеть, как они возникают в ответственные моменты. Мне они представляются тремя колодцами разной глубины, но каждый из этих трёх братьев достаточно глубок, чтобы заставить меня остановиться у него и заглянуть вниз – в его глубину. И время от времени, не взирая на то, что они очень глубоки, мне удаётся различать их зеркальные пятачки, а в этих пятачках – себя и небо. И всякий такой раз я с восторгом и благоговейным страхом вижу, что эти отражения – не отражения, а будто бы мы – я и небо – смотрим сами на себя со стороны, а не в зеркало…
Не очень люблю восклицательные знаки. Они напоминают мне голые, безлистные и безмолвные деревья стылой малоснежной зимой. И ещё они напоминают мне людей, которых захлёстывает восторженность. Я в неё не верю.
Знаки вопроса, напротив, мне глубоко симпатичны. Ведь, вопрос – это та же самая прямая, но… она неизменно и упрямо (ещё одно симпатичное мне качество в деле, особенно творческом) стремится объять собою окружающее пространство, замкнуть его в себе – стать окружностью. Я люблю окружности. Да, вопросу так и не удаётся из разу в раз стать окружностью, но куда более ценно то, что он пытается это сделать. В отличие от восторженности…
По схожей причине мне родственны запятые. Перед написанием очередной запятой я обычно волнуюсь, как школьник, которого попросили перечислить, какие книги он прочитал во время летних каникул; как юнец, который боится признаться в симпатиях к девчонке за соседней партой и потому быстрее наговорит ей тысячу бредовых слов, кроме тех, которые, действительно, хочется сказать.
А вчера у меня закончились чернила в моей любимой. В ручке. Я сожалею, но в наше странное время, при таком разнообразии в самих ручках, трудно найти подходящий к твоей ручке сменный стержень. Поэтому мне обычно приходится покупать себе целую новую ручку. Иногда это приобретение бывает удачным, иногда не очень. Бывают случаи, когда я выбрасываю новую спутницу уже на следующий день, и даже тем же вечером. Случается и такое. Но, я не оставляю надежды, что однажды в комплекте с ручкой, которая будет легка по форме и внешним ощущениям, я приобрету к ней сразу целый ворох сменных стержней. Тогда наша дружба станет бесконечной…