Через пару часов в лагере сначала шёпотом, а потом и почти в полную силу начали раздаваться предложения всё-таки пойти посмотреть на раскоп. Всех захватило чувство сродни тому, что толкает людей заглянуть в край пропасти. Даже Виталий Аркадьевич, хоть и морщился от воспоминаний, тоже решился навестить курган. Его осторожно под руки вели Алексей-бородач и Сеня. Селиджек снова незаметно оказался около Олеси, Катя не отпускала Эдикову руку, а сам Эдик держался как-то совсем спокойно. Будто и не было той ночи, будто не корчился он с закатившимися глазами на голой земле, будто и не лечил нас со Снегирёвым наложением рук. Я косилась на него, но осторожно. Ещё Катя что не то подумает.
Когда мы дошли до раскопа, нам открылась весьма неожиданная картина. Вместо разрытого могильника, оградки и табличек перед нами предстала груда камней разного размера, аккуратно сложенная в виде усечённой пирамиды и полностью скрывшая могилу. Раздались недоумённые возгласы. Мы могли поклясться, что после шторма раскопки не посещал никто. Я вдруг вспомнила странный гул, донёсшийся утром со стороны кургана, и бросила взгляд на Эдика. Тот едва заметно кивнул.
Селиджек, первым взявший себя в руки, ещё раз оглядел курган (теперь уже самый настоящий) и бодро произнёс:
— Что ж, с консервацией раскопа, видимо, мы уже закончили.
Снегирёв кивнул, не отрывая взгляда от груды камней. Наконец он тихо сказал:
— Пойдёмте в лагерь...
Мы сидели в "обеденной зале" и размышляли, что же делать дальше. До отъезда оставалось ещё четыре дня, а снимать оказалось, что и нечего. Макс, правда, порывался сходить с камерой на курган, но после общих объяснений согласился, что в эфир это всё равно не пойдёт, равно как и ночная съёмка шторма. Олеся огорчённо подкидывала свой диктофончик, я бесцельно ковырялась в компе, Ден опять целиком ушёл в виртуальный мир своего смартфона. Ситуацию разрядил Селиджек, он появлялся около нас с завидным постоянством. Олеся вздрогнула, подняла глаза и настолько явно расцвела, что мы все разом уткнулись кто в телефон, кто во что. Даже Макс изобразил некое подобие такта и внезапно начал сматывать кабели.
— Олесенька, ну что ты так расстраиваешься, — Селиджек ласково погладил её по плечу, — я, конечно, понимаю, раскопки отменяются, но ведь вы ещё не сняли все наши находки из лаборатории, я имею в виду, из фургона. Назад-то мы ведь не пойдём их закапывать. Думаю, Сарым-пиче будет очень недовольна новым вторжением, так что все её богатства останутся у нас. Я так понял, Виталий пока ещё вас в фургон не пускал, но теперь никаких проблем с этим не будет.
Олеся обрадовалась как ребёнок, даже в ладоши захлопала.
— Это гениально! Ребята, мы сделаем отдельный сюжет, нет, два сюжета о находках в кургане! Надо же, я и забыла про этот ваш фургон, как хорошо, что ты мне напомнил! Макс, Денис, давайте, давайте, расчехляйтесь! Пока свет есть, пойдёмте! Юль, подзаряди ноут, думаю, на сегодняшний вечер уже что-нибудь отправим!
Что ж, вольному воля. Я была рада, что Олесе нашлось, что снимать. Как профессиональный корреспондент, она не могла долго сидеть без дела, тем более в командировке. И даже ужасы прошлой ночи не убили в ней журналистского азарта. Ну и, конечно, сыграло роль присутствие Селиджека. Ой, чует моё сердце, обычным пшиком тут дело не кончится... Однако, будем посмотреть, как говорят в Одессе.
Ребята уже подготовили камеру и микрофон, и Олеся ускакала в фургон снимать сокровища княжны Сарым. Я с ними не пошла — толкаться в узком помещении означало только мешать работе. Так что я воткнула ноутбук на зарядку в самом дальнем углу лаборатории и отправилась гулять по лагерю.
Странное дело, но экспедиционная жизнь понемногу возвращалась в обычное русло. Все были чем-то заняты: Снегирёв что-то сосредоточенно изучал в планшете, Сеня и его угрюмый товарищ (выяснилось, что его зовут Толик) проводили ревизию инвентаря после урагана, Катя собирала посуду, а Эдик и ещё несколько молодых ребят колдовали около покосившейся палатки. Я почему-то даже не удивилась. В этой загадочной, непостижимой степи любые чудеса, даже самые страшные, воспринимались как должное. Вспомнилось внезапно, что рассказ Эдика про княжну Сарым хоть и вызвал шквал вопросов, но в целом принят был как нечто само собой разумеющееся. То ли авторитет Эдика стал непререкаем, то ли чудес и вправду здесь хватало.
Я выпросила себе стаканчик кофе, попутно покосившись на свою руку. Н-да... И вот как это в Москве объяснять?
К вечеру, отмонтировав два сюжета про сокровища, я снова выползла наружу. Смеркалось. Небо вновь наполнилось всеми оттенками золотого и лилового, приятный лёгкий ветерок шевелил волосы и не имел, слава богу, ничего общего со своим вчерашним собратом. Вдалеке, около кургана, были видны две фигуры, два силуэта в закатном пламени. Я уж было решила посмотреть, кто это там, но меня резко дёрнул за рукав Макс:
— Ну ты совесть-то поимей, — укоризненно буркнул он, — вуайеристка чёртова. Совсем страх потеряла.
Н-да, как неудобно могло бы получиться. Макс, внезапно сделавшийся олицетворением тактичности, снова пошевелился:
— Дай людям вдвоём побыть, уезжать же скоро. Пошли лучше к костру, пиво пить. Толик в Мачу-Пикчу съездил, закупился. А Эдик гитару вытащил. Пошли.
Мы сидели у костра все вместе (кроме Олеси и Селиджека), пили пиво, пели песни, великое множество которых знал, как ни удивительно, Снегирёв, снова травили байки. Сеня зловещим шёпотом рассказывал нам про "чёрного археолога", Толик солидно поддакивал, а Макс, в свою очередь, делился подробностями всевозможных косяков на прямых эфирах. Вечер был тихий, тёплый, небо постепенно наливалось густой синью, и степь на горизонте смыкалась с небом, а на фоне луны вдруг пролетела большая хищная птица. И такая щемящая грусть разлилась по всему телу от осознания скорого отъезда, что слёзы навернулись на глаза. Я смотрела и смотрела на бескрайнюю равнину, где ветерок шевелил нежные ковыли, где пронзительная бесконечность мира открывались тебе во всем своём величии. На степь падала ночь.
В нашу палатку Олеся в этот раз так и не пришла.
В последний вечер у костра было особенно шумно, но среди весёлых пикировок нет-нет, да и проскальзывала грусть. За неделю мы успели сродниться с экспедиционной командой, а они с нами. Мелькали смартфоны, мы делились контактами и электронной почтой, Макс клялся, что обязательно ещё раз приедет в Хакасию, а Виталий Аркадьевич уверял, что скоро в Москве состоится какой-то археологический симпозиум, куда обязательно приедут они с Селиджеком, да и Эдик тоже. Сам Эдик сосредоточенно заносил нас в друзья в соцсети. Селиджек с Олесей о чём-то шептались невдалеке отдельно от нас. Мне были видны её блестящие от слёз глаза.
Микроавтобус из пресс-центра приехал за нами около полудня. Мы как раз успели с утра собрать свои кофры и рюкзаки и выпить последний стаканчик экспедиционного растворимого кофе. Провожать нас пошёл весь лагерь. На глазах изумлённой Ирины Снегирёв по очереди крепко нас всех обнял, дольше всех, разумеется, Дениса, и пообещал по прибытии в Москву сразу нас всех найти. Макс кинул Эдику какой-то предмет.
— Флешка, — пояснил он, — на память. Там наша ночная киношка.
Эдик ловко поймал флешку и улыбнулся:
— Вот это, я понимаю, сувенир на память! Обычно москвичи от нас сувениры увозят. Удачи, ребята!
Мы погрузились в автобус. Ирина недоверчиво оглядела нас и почти шёпотом поинтересовалась:
— Как вам удалось с ним подружиться? Это что-то невероятное!
Олеся лукаво улыбнулась:
— Находить общий язык с людьми — моя профессиональная обязанность.
Ирина только руками развела.
Самолёт взлетал, оставляя на земле пай-сарчин с белыми ленточками, седую от ковылей степь и небольшой пирамидальный курган — последнее пристанище княжны Сарым.