Каждый будничный день те из жителей небольшого города, кто к девяти утра намеревался попасть на работу, в школу или аудиторию, оказывались там, где и быть хотели. Другие горожане в это время приступали к завтраку, наносили на лицо боевой раскрас или ещё нежились в постели. В интервале с девяти до половины десятого наступало то блаженное время, когда в городском транспорте не бывает толчеи, и до нужной остановки можно доехать с комфортом.
Алинин трудовой день начинался с половины десятого. В то душное июльское утро в автобусе, на котором девушка обычно ездила на работу, оказалось лишь трое пассажиров. Маршрут этот петлял по городу, порой далеко отдаляясь от центральных улиц.
Водитель и кондуктор не переживали, что выручка пока невелика – в час «пик» они с лихвой наверстают упущенное – и весело обсуждали общих своих знакомых. Сиденье кондуктора находилось у передней двери автобуса. На двух следующих удобно расположилась моложавая полноватая женщина: сумочка и изящная соломенная шляпка – у окна, их обладательница – ближе к узкому проходу.
Через проход сдвоенное сиденье за кабиной водителя было развёрнуто спинками к окну, образуя небольшую площадку. Но половину этой площадки сейчас занимала объёмная пластиковая сумка на молнии, сестрица знаменитых мелкоклетчатых красавиц, любимиц всех российских «челноков».
Хозяйка вместительного сокровища, невысокая, сгорбленная временем старушка, прижалась боком в кабине водителя и время от времени суетливо поправляла цветастый платок на голове, теребила длинные рукава своей серой трикотажной кофты или разглаживала на коленях невидимые складочки тёмной юбки. С первого взгляда было ясно, в городе бабушка бывает нечасто, наверно живёт в небольшой отдалённой деревеньке. В чистом, с мягкими сидениями и телевизором под потолком автобусе старушка чувствовала себя не в своей тарелке.
Алину от этой пассажирки отделяли спинки высоких передних сидений. Девушка с интересом наблюдала, как страдающая от жары кондукторша, худющая женщина в ядовито-розовой «велосипедке», посматривала то на сумку, то на её хозяйку с явным неодобрением. Старушка эти взгляды тоже заметила. Она сокрушённо покачала головой, нагнулась, резко дёрнула молнию сумки:
– Милиньк, нет там ничего такого, не разольётся. Пустые «полторашки». Молоко-то я сразу же, на перроне отдала, едва из вагона вышла. Корову мы с дедом теперь не держим, тяжело стало. Две козочки у нас. Молочко хоро-ошее, жирное, не пахнет совсем. Дачники в драку-собаку разбирают. А это… Мне в город-то по делам надо, в пенсиённый фонд. Вот банку заодно и захватила. Знакомая, из наших, деревенских, очень просила, на перроне меня сразу же и встретила. Банку она потом завезёт, девка надёжная. Пустых «полторашек» принесла, ей – всё одно в мусор выкидывать, а нам сгодятся. И за молочко отблагодарила, а как же, пакет бананов дала. Знает, дед мой их дюже любит. Бананы-то, ох, какие скусные! Я и сама их за милу душу ем. Угощайтесь, дочки, и ты, сынок, возьми!
Простодушная старушка достала из недр сумки связку жёлтых. тронутых коричневой, переспелых бананов. И водитель, и кондуктор, и пассажирки от угощения категорически отказались. Отбирать лакомство у такой бабушки… Тем более в жару от сладких фруктов только пить хочется. В июле наступает пора клубники, малины, смородины, а бананы хороши в межсезонье.
– Ну, как хотите! – не обиделась старушка. – А я съем. Что-то проголодалась.
Она быстро очистила банан, откусила кусочек ароматной мякоти и весело огляделась вокруг. Агрессии со стороны присутствующих не последовало, значит, они не против общения. А бабушке очень хотелось поговорить. Кондуктор с водителем снова беседовали о своём. Заговорить с Алиной пожилая женщина не решилась. Молодёжь она и есть молодёжь, кто знает, чего от неё ожидать… А вот другая пассажирка, чуть полноватая элегантная женщина в бело-зеленоватом сарафане с уложенными в затейливую причёску белокурыми волосами и красивыми золотыми серёжками в ушах, вызвала у старушки полное доверие. К ней она и обратилась:
– Дочк, серёжки у тебя какие приметные… Камешки зелёненькие, ну прям чистые изумруды!
Серёжки действительно были хороши, Алина тоже обратила на них внимание. Не самые большие, но и не маленькие. Затейливо оплетённые золотой проволокой продолговатые зелёные камешки преломляли дневной свет множеством граней и щедро отражали его, разбрызгивая маленькие зеленоватые блики на шею и щёки своей хозяйки.
– Изумруды и есть, – с улыбкой подтвердила элегантная женщина. – Муж на сорокалетие свадьбы подарил. Я сначала подумала, цветной фианит, но когда случайно нашла ценник и узнала правду, так ругалась, так ругалась!
– Чё ругаться, радоваться надо. Не каждый мужик жене изумруды да «брюлики» подарит. Лучше на себя, любимого, денежки изведёт. А для жены и дешёвая бижутерия сойдёт, – покачала головой кондукторша. Всё-то она видит и слышит, оказывается, не так и увлечена разговором.
– Ты по одному-то всех мужиков не равняй, – возразил ей водитель. – Были бы деньги, и камешек подарить можно. Но вот ругаться зачем?
Владелица серёжек слегка опешила. Как зачем? Потом её круглое, улыбчивое лицо озарилось каким-то мягким внутренним светом. У зелёных, с густыми и длинными, чуть тронутыми тушью ресницами продолговатых глаз задорно собрались весёлые морщинки. На гладких щеках вдруг появились округлые, совсем девчоночьи ямочки.
– Зачем? На эти деньги столько всего внукам можно было накупить! Шестьдесят лет жила я без этих изумрудов, и ничего – хуже не стала. Ругаюсь, а муж смотрит на меня и улыбается. А потом и говорит: «Считай, мать, это тебе медаль за тяготы жизни офицерской жены. Полжизни по разным гарнизонам моталась и надёжный тыл мне обеспечивала. Да ещё умудрялась работать. И директором школы, и кочегаром была, никакой работой не брезговала. А как меня с того света вытащила, помнишь? Вот и носи серёжки, а про их цену и думать не смей. Заслужила!».
– Хороший у тебя, доченьк, муж… Добрый. И ему с тобой повезло, ты вон какая… Сдобная, светлая да ласковая. Как солнышко. Мужики таких любят. Мне, старухе, и то на тебя приятно поглядеть.
Простодушная бабушка говорила, что думала. Кондукторша метнула в её сторону быстрый многозначительный взгляд, удивлённо выгнула бровь и презрительно фыркнула:
– Пф… Знаем мы, чего современные мужики любят… Но в каком же звании ваш муж, раз такие подарки себе позволяет? Генерал что ли?
Элегантная женщина отрицательно покачала головой, отчего камешки в серёжках «заискрились» ещё сильнее.
– Нет. Он полковник. Но как в отставку вышел, ни дня без работы не сидел. Руки золотые, он и раньше в свободное время узоры по дереву вырезал, инкрустации разные делал. Полочки-табуретки-шкатулки. Творил для души. С подарками для друзей никогда проблем не было. И на гражданке быстро работу нашёл. Спортсмен бывший, спиртным особо не увлекается, так, пиво иногда… Начальство его ценило. Ох… Может, лучше бы выпивал…
Автобус плавно качнулся на повороте и выехал на оживлённую улицу. Но пассажиров в салоне не прибавилось, впереди – друг за другом – двигались ещё два автобуса. И вереница разнокалиберных машин. На перекрёстке возникла небольшая пробка.
Солнце палило всё немилосердней. На лице кондуктора появились крупные капли пота. То ли от жары, то ли от возмущения.
– Фу, жарища какая… С алкоголиком вы не жили, вот что я вам скажу…
Бабушка посмотрела на женщину с укоризной:
– Милиньк, каждому ведь своё… А ты, дочк, от чего мужа-то спасала?
– От чего? – эхом повторила и Алина. Элегантная женщина тяжело вздохнула:
– От инфаркта. Здоровенный мужик, никогда не болел, в проруби зимой купался – и вдруг инфаркт… Помните лето, когда леса горели? Сегодня жарко, а тогда страшное палево было. Потом дожди прошли, дышать полегче стало, все думали, слава Богу, пронесло…
Голос женщины дрогнул, она торопливо потянулась за сумочкой, достала носовой платочек.
– Мы с мужем тогда с дачи вернулись, сполоснулись, поужинали и к телевизору сели. Я и не заметила, как задремала. Вдруг чувствую, что-то не то… Хрип какой-то… Вскочила, как ошпаренная, а муж-то на диван повалился и еле дышит. Я к нему. Что? Что?
– У меня, мать, рука болит. И на грудь словно кто камень навалил… Дышать даже больно… Пожалуй, зря я столько дров наколол, можно было и на завтра оставить.
Я к телефону, «скорую» вызывать. Про такой камень давно наслышана. Только наша «скорая» не такой скорой оказалась. Через сорок минут приехала. У мужа к тому времени боль появилась, ни валидол, ни корвалол не помогали. Приехавшая фельдшерша померила давление, послушала пульс, сделала два укола и велела лежать. Якобы скоро всё пройдёт. Ничего страшного. И со спокойной душой уехала.
– А к нам в деревню «скорая» иногда и не приезжает... – тихо вздохнула бабушка.
– Поездий день-деньской по таким пробкам… Да ещё в жару! – пробормотала кондуктор. – И что дальше было?
– Муж задремал, а у меня на душе неспокойно. Сижу рядом и плачу тихонько. Если что, как без него буду? Вся наша жизнь перед глазами прошла… Вдруг слышу, муж вновь хрипеть начинает и меня зовёт. Говорит, сердце болит, сил нет терпеть. Я бегом к телефону, номер набираю, а руки дрожат, плачу, кричу в трубку дурным голосом. На этот раз «скорая» приехала быстро. Но как увидела я фельдшера, сердце куда-то вниз покатилось. Мальчишка лет двадцати или чуть старше… Что он умеет… Он ничего делать и не стал. Сказал, что не довезёт мужа до больницы. Так и сказал, а в глазах – слёзы… Я – в крик… Крестом в дверях встала: не пропущу! Делай, делай хоть что-нибудь! А он на меня смотрит и сам чуть не плачет:
– Я попробую… Не уверен, но попробую… Наша кардиобригада не приедет… Сломались… Попробую ещё позвонить… В такую жару даже машины не выдерживают.
Парень поговорил по мобильнику и повеселел.
– Если поможете мне, есть шанс. Нам бы до бригады продержаться…
Дальше всё было как в тумане. Спросите меня, что я тогда делала, отвечу – не помню. Когда приехали врачи, мужу стало легче. Но его ещё какое-то время приводили в себя, прежде чем увезли в реанимацию. Слава Богу, всё обошлось. А парнишке тому, фельдшеру, начальство нагоняй устроило. Он, оказывается, слишком смелым оказался, сделал, чего не должен был делать. Но я ему так благодарна! Муж больше месяца в больнице пролежал. Меня сначала к нему не пускали, а потом врачи и медсёстры смирились. Лишь окрестили настырной бабой. Да Бог с ними, главное – муж под моим присмотром был. Я и теперь за ним по пятам хожу, слежу, чтобы чего лишнего себе не позволил. Как получше себя почувствовал, решил, что всё обошлось. О дровах и о грядках вспомнил. Я ему такие дрова показала! Пусть шкатулочки свои режет, если скучно, да цветы на балконе поливает. Дети огородом занимаются, мы иногда в гости приезжаем. На шашлыки. Но за мужниной диетой я тоже слежу. Вот на рынок еду, творожка и сметанки ему купить…
– Приехали уже, – засмеялась кондукторша.
И действительно – приехали. Автобус подъезжал к нужной остановке.
– Как это я… Просмотрела, заболталась… – засуетилась женщина, подхватывая сумочку и шляпку. – У меня проездной…
Она торопливо шагнула к двери. В салон вошли новые пассажиры. Они шумно рассаживались по сиденьям. И вскоре автобус тронулся с места, оставив элегантную пассажирку на остановке.
Алине и старушке предстояло выходить на следующей. Бабушка встала, передвинула свою сумку ближе к двери, достала из кармана кофты ветеранское удостоверение, показала кондуктору и тихо сказала:
– А ты, милиньк, не переживай, что у тебя таких серёжек нет. Ты и без них хорошая. Вон глаза-то какие голубые. Прям незабудки.
– Скажите тоже… – засмущалась кондукторша и улыбнулась, хорошея на глазах.