Не помним, сколько мы золы
нажгли за ночь десятилетий,
ледник подрезал все углы,
где дичь скрывалась, бредни, сети
вморозил в реку навсегда,
и мы забыли, что вода
текуча. Выживает лед
привыкший к холоду народ.
И мы поднялись. На упряжках,
под вой пурги, полярный свет
и всполохи корон мы тяжкий
оставили в любимых след.
Но заморозить их не дали,
храня божественный огонь
внутри яранг, глотая вонь,
мы их телами согревали.
И вот пещера, но обед
здесь не варили сотню лет.
Что за беда, наш Ангел светел,
Он – путеводная звезда,
и если нас никто не встретил,
то Гея с Сомой ждут всегда.
Они в объятьях вековых
хранят любовь, как первый стих.
Глубина память сохранила
жировика кадящий свет,
талант Борея, пики след.
На стенах выбил Он эпоху
до ледника, изобразил
охоту, фауну и флору
и тем потомков удивил.
Туман плейстоценовый, холод,
на Юг вытесняют зверей,
дышать невозможно, и голод
сажает на нарты людей.
Ледник наступает на пятки,
оленей уводит, бирюк.
Когда же в тепле и достатке
далёкий покажется Юг?
На вершине Отортема
поклонились мы тотему,
попрощались с колыбелью,
с местолюбием богов
и ушли с священной целью
отыскать в кострах снегов
первобытный след борейцев,
снегобитный их очаг.
Мы не думали, что Ельцин
Всё пропьет и всё отдаст
олигархам, что копили
двести каменных веков.
Что осталось? Только мили
впереди, да мести зов.
Вдоль по Вишере, путем
из бореев да к евеям,
мы по панцирю идем,
лед кострами греем.
Подо льдом бежит вода!
Жизни мать, сестрица!
Значит, рыба есть всегда,
будет нам ушица!
И блеснули топоры,
сети в лунки пропустили,
эх, дожить бы до поры
бура и квартиры.
Бело, как в первый день Творенья,
по времени должна весна
придти, и с нею птичье пенье,
но держит нарты крепкий наст.
Отъелся волк (теперь собака),
в упряжке с норовом бежит,
туман рассеялся, однако,
кристаллы солнце золотит.
Из ночи в день мы прикатили,
снова лемминг зашустрил,
мы на шашлык его добыли,
а там песец добавил сил.