Чувствую, что меня несут куда-то по коридору нашего дома, периодически опуская носилки на холодный бетонный пол, отчего мою спину пронизывает холод, вот я уже в машине, сознание периодически теряется, куда-то везут?…
Машина скорой помощи трясется и дребезжит, отзываясь тупой болью в моей голове. Скорее бы в больницу…
- Сделайте что-нибудь, - мысленно прошу я, ощущая в голове туман и тупую боль.
- Заносите.
- Что с ней?
- Вроде бы как инсульт. – Слышу я разговор.
Но меня последняя фраза не пугает, я в забытье и ничего не понимаю. Врач приемного покоя небрежно двигает мои руки и ноги.
- Работают, это опять с компьютерной болезнью привезли. - опять кто-то говорит и я пытаюсь понять сказанное.
- Куда ее?
- Все занято!
- Везите на первый, там есть место, и моя больничная каталка загромыхала по бетону.
- Куда вы везете, тут мест нет. - Звучит женский голос.
- Сказали, есть место, туда и везу. – говорит мой упрямый муж.
Вот опускают на кровать, все плывет куда-то… и только шум в голове.
- Быстро систему.- Кричит, очевидно, медсестра и я проваливаюсь в небытие…
Когда я открываю глаза, вижу много света, белые стены и железные кровати с больными на них.
- Ну что ожила? - Слышу вопрос соседки, кажется справа.
- Сколько же можно женщину мучить, шесть часов капаете, дайте ей передохнуть, всю кровь растворили.
- Нет, мне так хорошо. - Еле шепчу я.
Какая чистая и светлая палата, вот и доработалась, бедные сосуды не выдержали и возмутились, а как же быть с теорией, о больших заработках, по которой нужно работать в несколько раз больше восьми часов - человеческие силы безграничны! Все это ерунда и я тому пример. Чего я добилась своим безмерным трудом, лежу вот теперь на больничной койке…
С правой стороны от меня расположились пожилая женщина, будто бы бывший медик, целый день возле нее хлопочет дочь. Возится и возится с матерью, протирает, моет, переодевает и кормит. Взяла отпуск, оставила на попечение мужа двоих детей, следит за ней и ночует рядом. Но она молодец, выносит судна за всеми и мне помогла по случаю. Я завидую женщине белой завистью, ведь ее так по особенному , любит дочь. Это я, очевидно, заняла кровать дочери - теперь ей спать негде, да и у медсестры заработок упал.
Врач при очередном обходе предложила им:
- Шли бы вы на второй этаж, там все же контингент поприличнее.
- Ах ты, черт, оказывается, я лежу в палате для малообеспеченных - недоумеваю я, и огорчаюсь от такого своего положения.
Мое здоровье возвращается в привычную колею очень медленно. Сегодня приходил с обходом невропатолог:
- Так, где больная Машкова?
- Вот я, - как можно бодрее шепчу.
Врач оказалась хмурой и злой, очевидно у невропатологов так принято, они устали от своих нервных пациентов.
- Как себя чувствуете? На что жалуетесь?
- Я …, - пытаюсь сказать о своем самочувствии.
- Я сама знаю, – парирует она.
- Как руки и ноги?
-У меня, … от ее натиска я не могу сразу сообразить. Она двумя пальцами небрежно поочередно поднимает руки и ноги и бросает их на кровать.
- Так, все понятно. - И она, молча, без пояснений, выходит из палаты.
- Это был кто?- Недоумеваю я.
- Это была заведующая – невропатолог. – Поясняют больные. Шок от ее внимательности и приемов осмотра больных постепенно проходит. Да, это не врач - это шестидесятилетнее чудище в белом халате.
Мир перевернулся. Где я, что со мной здесь делают? Лечение мое сводилось к системам, никаких уколов, таблеток, обследований. Меня это начало беспокоить и при очередном обходе лечащего врача я поинтересовалась:
- Какими лекарствами вы меня лечите?
-Мы вам делаем замечательные сосудорасширяющие системы, невропатолог прописала вам таблетки, пусть вам родственники их купят.
- И это все? - Удивляюсь я.
- Почему вы довели себя до такого состояния, в ответ парирует врач.- Почему не лечились? Теперь, после такого приступа, вы будете восстанавливаться очень долго.
Расстроенная и подавленная я погружаюсь в свою болезнь, теперь мы должны жить вместе с ней, долгое время. Прислушиваюсь к себе, ищу ответы на возникающие вопросы, как же это случилось, и вся измотанная, от своих мыслей, засыпаю.
Проснувшись, вспоминаю своего врача... Я думаю ей далеко за сорок, больных лежит много, как она помнит диагнозы всех и кому что назначила? При обходе в руках нет больничных карт, она там ничего не читает и не отмечает. Ее ухоженные длинные волосы ниспадают ниже плеч – как- то не опрятно для врача. Глаз я не вижу, она ими не смотрит, а почему-то они ушли вглубь себя и потерялись среди ниспадающей челки. Из-под короткого халата выглядывает дорогая ажурная юбка, на ногах великолепные кожаные босоножки и педикюр, вся она была ухожена, до кончиков ногтей и так хотелось, что бы так же внимательно она относилась и к нам, как к себе своим пациентам. И я, все не отрывала глаз от нее, пыталась лучше разглядеть ее глаза, что бы понять ее душу, но это мне так и не удалось.
На кровати слева у стены лежала Нина, ей было под семьдесят, она все больше сидела, поэтому лежачей ее было назвать трудно. Нина часто шутила и поглядывала сквозь стеклянную дверь в коридор, искала всем нам ухажеров из больных мужчин, ходивших мимо нашей двери в туалет.
- Вон смотрите, какой справный пошел, но ростом маловат, а то бы, я его зазвала к нам в гости. - Говорила она.
У Нины был диабет, ее тело распухло, и вводимые мочегонные лекарства не помогали. Она мучилась, и было видно, что ей тяжело, но она не сдавалась. На третий день моего пребывания я увидела, что ее кожа на конечностях стала становиться бурой. Врач приходя, безразлично спрашивала, как она себя чувствует, смотрела на темнеющую кожу и уходила.
Как-то, на смену заступил врач мужчина, увидев из коридора нашу Нину, он как бы полушутя спросил:
- Чего это у вас тут люди лежат - чернеют? Ответа не последовало. Проявив внимательность, он осмотрел ее, отправил на флюорографию, поохал и ушел. Зачем эта флюорография так необходима ей в данный момент? - Думала я.
Нине становилось все хуже и хуже, у нее начала лопаться кожа и из трещин сочиться жидкость и кровь. Картина была столь удручающая и жуткая, что не видевшему раньше такое человеку, становилось не по себе. Я забеспокоилась и стала просить медсестру вызвать к ней родственников.Пришел сын, простой молодой мужик.
- Ну что ты мам, я принес тебе новую рубашку, ты держись, а что врачи говорят, что-нибудь делают?
Мать со слезами на глазах смотрела на сына и в мыслях, очевидно, прощалась с ним. Смотрела долго и пристально.
- Мам, мне на работу пора, я пойду.
Вечером позвонила из Германии старшая дочь, что – то ей говорила, но она только просила прощения и плакала. Возможно дочь думала, что мать поправиться и опять вернется здоровой домой.
Весь вечер Нина стонала и вертелась из стороны в сторону. С дерматинового матраца сбилась простыня и все ее пеленки, она уже почти голым кровоточащим телом ползала по нему и тихо стонала, садилась, хваталась окровавленными руками за край соседней кровати, отчего простыня соседки пестрела кровью.
-Боже мой,- Причитала соседка. - Я не выдержу, я больше так не могу, у меня вся простыня в ее крови. Но она была лежачей больной и очень слабой, что бы изменить положение.
Мы все стали просить медсестру перевести ее в другую палату. Было сложно не согласиться с нами, обстановка накалялась и ее увезли к соседям. А мы остались рядом с этой жуткой агонией. Постепенно все уснули. Но мое бурное воображение не давало покоя и я невольно, стала последним спутником в ее жизни.
К утру, она уже почти перестала стонать, но еще вертелась, с трудом передвигая свое окровавленное тело. Никто из медперсонала к ней не подходил, все ждали конца, для них это было привычным делом. В три часа дня она в последний раз перевернулась набок и застыла в неестественной позе.
- Сестра, сестра, скорее, все кончилось.- Закричала я.
И тут забегали сестры, дежурный врач, и их работа по оформлению покойной была такой слаженной и четкой, что я наконец-то увидела работу людей заботливую, душевную, внимательную, но с покойной, а не с нами, больными. И почему мы еще живые, и очень больные, беспомощные так безразличны вам.- Думала я.
Сегодня вечером ко мне пришла подруга, принесла букет чудных хризантем, было очень приятно и радостно. Муж принес мне красивое домашнее пастельное белье, одеяло и одежду. Я вся ожила и любовалась весь вечер букетом. После тяжелой ночи, это был настоящий праздник.
Утром, когда вошла заведующая, ее лицо озарила улыбка.
- Ой, как же вы женщина попали на первый этаж, вы должны быть на втором, давайте я вас переведу.
- Нет, спасибо, я уж как-нибудь тут добуду.
Ночью привели молодую странную и пьяную особу - перерезала себе вены, но слегка. Дышать от ее перегара было невыносимо. Она выспалась и к утру сбежала, заняв у больных на такси. Утром пришел участковый и стал нас выспрашивать, куда она делась?
- Проснулась, протрезвела, и след простыл. - Сообщили мы.
Нам было не до этой пьянчужки, которая не попадала в рамки нашей душевной скорби. Она была за чертой человеческого горя и боли и мы про нее как-то сразу забыли.
Прошел еще один день на больничной койке, устав от ужасов нашей палаты я начала изучать вид из окна, он как раз выходил на двери в приемный покой. Скорые помощи приезжали одна, за одной, кого-то вносили, кто-то кое-как заходил сам. И тут, я увидела поток больных, настоящий поток из больных с которыми нужно было справиться, каждого посмотреть, поставить диагноз и оказать необходимую помощь. И тут до меня стал доходить смысл профессии врача стационара, сколько же нас много, а они одни. Они не могут разорвать свою душу на всех нас, они не могут сочувствовать нам всем, их тогда не хватит, они не выживут.
С каждым днем я все больше проникалась уважением к людям в белых халатах, я все больше понимала их.
Я уже понемногу стала ходить и отправилась проведать женщину, которую перевезли в соседнюю палату. Она была одинокой из далекой деревни, соседи вызвали скорую помощь, увидев ее лежащую в огороде. Наверное, от повседневного недоедания и одиночества она выглядела изможденной и печальной. Умер муж, а затем за ним и единственный сын. Когда санитарка, моя полы, зашвырнула ее тапочки далеко под кровать, она сделала ей замечание:
- Я ведь их не достану.
- Ничего, прейдет дочь и достанет. Санитарка сказала это так, между прочим.
- Да нет у меня дочери, нет никого! - Сказала сквозь слезы больная.
На завтра, когда санитарка утром протирала полы, она аккуратно подвинула тапочки на место и стала оправдываться, за вчерашнее свое поведение.
- Да я вчера киселя несвежего напилась, болела.
Вскоре мою одинокую знакомую все же посетил молодой человек, и когда я вновь зашла ее проведать и угостить абрикосами, ее глаза посветлели.
- Племянник мужа приходил, - сообщила радостно она.
Эта ночь выпала на редкость тихая. Затихли больные, разбрелись медсестры и дежурный врач. Казалось, наконец наступил покой в этой мясорубке судеб. Где-то среди ночи начала звать на помощь наша бывшая соседка, но почему-то долго никто не приходил, и я услышала свое имя.
- Лена, помоги мне, Лена! Я еле вышла из палаты и увидела ее лежащей возле двери. Она беспомощная, с очередным приступом невыносимой боли, отчаявшись увидеть врача, звала меня.
- Моя хорошая, я сейчас кого–нибудь найду. Я обошла весь коридор, но тщетно. И тут я услышала шаги врача, спускающегося со второго этажа.
- Доктор, помогите, больной плохо, - взмолилась я. Он строго посмотрел на меня:
- женщина, вы вообще кто такая, чего вы тут бродите, вы больная? Вот и идите, болейте в своей палате, а здесь больница, все кричат и стонут, а то я вас быстро выпишу.
На меня словно вылила ушат грязи. Все мое я, не успев взбунтоваться, осело и обмякло, шок сковал все мои мысли. Внутренний протест был парализован, и я заплакала от своего бессилия, лежала и плакала, я ничего не понимала, где добро и где зло, где хорошо и где плохо. Все как-то было не по-людски. Кто я, Всевышний, чтобы судить их, почему я права в своих суждениях, но я так воспитана своими родителями, школой, наконец! Под утро я уснула.
Утром лечащий врач вызвал врача - лора для больной Катюши, у которой от высокого давления кровь шла носом. Она лежала смирная с ватным тампоном в носу, он был весь в крови, и его было необходимо менять. Когда вошла к ней врач, то сразу последовал из ее уст поток брани:
- Кто меня звал, опять вы? А знаете, что я сегодня 120 человек приняла, а вы тут с тампоном, сами не можете сменить. Зачем меня без конца вызываете! Катерина вся затряслась:
- Это не я, это доктор, я сама бы, только бинтов и ваты нет.Но лор продолжала ее ругать и срывать с раздражением тампон с лица больной.
- Почему вы так обращаетесь с больной, у нее вся повязка в крови. – Начала защищать я, забыв о прошедшей ночи.
- А вы еще кто такая? – Обернулась она ко мне. Но увидев мой решительный вид, замолчала и только продолжала бубнить себе под нос. Тут на каталке привезли бабульку - божий одуванчик, лет восьмидесяти пяти - москвичку, это явно было видно. Рядом семенил муж, тех же лет – еврей. Он выглядел потерянным. У бабушки отказали ноги сразу, резко. Они приехали на дачу на лето и когда разгружали вещи, случился приступ. Ведь беда приходит неожиданно и некстати. И вот теперь, потерянные в чужом провинциальном городке, одинокие и несчастные, они вверили свою судьбу этой районной больнице.
Бабуля была красива и своенравна, она постоянно требовала от мужа внимания.
- Укрой мне ножки – холодно, нет, открой - уже жарко. Положи их набок, нет, положи прямо. Пить хочу, нет, уже не хочу. Бедный заботливый муж, от состояния безысходности метался над кроватью и выполнял все ее прихоти. Когда она затихала на минутку, он присаживался на кушетку в коридоре и дремал. Под утро, вымотанный вконец, он задремал и упал лбом об пол, но быстро подскочил и побежал опять к жене. Я смотрела на эту семейную пару и завидовала женщине, которую так оберегает муж. Я злилась на ее нетерпимость и эгоизм. Бедный ты бедный, до чего же довела тебя эта преданная рабская любовь.
На следующее утро, из Москвы приехала внучка, и, отпустив деда отдыхать на дачу, уселась рядом с бабулей. На удивление больная успокоилась и за весь день ни разу не попросила внучку о помощи. Вызванный к ней хирург нашел свою болезнь, велел отправить больную в хирургию, и нам больше не довелось увидеть такого на редкость заботливого мужчину.
Как только освободили кровать умершей Нины, ее тут же заняла больная, почему-то с тем же заболеванием. Она была такой же комплекции. И мы начали переглядываться между собой, второго случая мы не переживем. Я начала молиться в душе за ее здоровье. Но она была во всех своих проявлениях так на нее похожа, что пришлось смириться. Галина, как ее звали, была лет шестьдесят пять, такая же грузная, и почему-то все ее рубашки собирались у нее на животе, от этого она постоянно светила своим голым задом. Ладно бы только нам, а то ведь и на весь коридор, через открытую дверь, где гуляли мужики, так и не попавшие к нам в ухажеры. Своим приходом она сообщила нам, что счастлива, пообщаться с нами, так как сидя дома одна устала от одиночества. Назначенные ей лекарства она не пила, а прилежно складывала на тумбочку.
- Буду я ваши мочегонные пить, потом в туалет забегаешься, а мне тяжело ходить, как-нибудь так выживу. – Ворчала она. Мы пытались ее вразумить пить лекарства, намекая на последствия, но она нас не слушала.
Галина зорко следила за нами и ловила момент открытых глаз. Тут же цепко хваталась за них начиная вести нескончаемую беседу. Поэтому приходилось лежать с закрытыми глазами и даже имитировать храп, она догадывалась и ворчала.
Боже мой, как разнообразна и пестра в своем проявлении наша жизнь. Сегодня утром привезли бабулю восьмидесяти двух лет. Она была сухопара и жилиста, аккуратно и сосредоточенно стала раскладывать свои вещи по местам. Что-то пошло в тумбочку, самое дорогое под подушку. Из сумки вынимались узелки разных размеров, и все они были нужны. Бабуля жаловалась на голову:
- Что-то меня шатает, и голова падает куда-то, а я за ней. - Сокрушалась она.
- Как же моя дача, ведь картошку полоть надо, да и огурчики пошли, не дай бог перерастут. Я смотрела на нее и поражалась, как она в свои восемьдесят два года умудрялась сама, одна, ухаживать за дачей.
- Что-то со мной случилось? Почему голова стала тяжелой? А дед, как же дед, он такой беспомощный.
- Так у нее и дед есть, какая же она молодец.
Когда всех позвали на обед, бабуля не стала сидеть в палате, как все мы, а пошла, поесть в столовой, устроенной для больных в коридоре. Отобедав она начала опять обустраиваться на больничной койке, стала заново все перебирать и видно что-то никак не могла найти.
-Что вы так упорно ищите? Вам покой необходим, нужно лежать.
-Она, чуть смущаясь, сказала:
- Челюсть.
- Какую челюсть,- не отставала я.
- Свою, я ее клала в подол в столовой, наверное, выронила или мужики забрали.
- А как же вы ели?
- Не помню.
- Как мужики забрали, зачем? - Удивлялись мы.
- А кто их знает, раз пропала, значит им пригодиться. И старушка опять начала обшаривать тумбочку, заглянула под кровать, вытрясла наволочку, но челюсть пропала бесследно.
- Украли, - недоумевала она. Мы попросили медсестру посмотреть в столовой, опросить обедавших с бабусей мужчин, но челюсть так и не нашлась. На расстроенную в конец соседку было больно смотреть.
- Как же я теперь, ведь не хотела ехать в больницу, это все племянница настояла.
- Рассуждала она.
Вечером пришла санитарка и начала с шумом шуровать шваброй под кроватями. И тут о чудо, в проход вылетели белоснежные зубы в розовой оправе.
- Дожились. - Возмущалась санитарка. - Уже зубами стали швыряться, чье добро? –
Не унималась она.
- Мое, - откликнулась бабуля, и счастливая, завязав в узелок, спрятала ее под подушку, как самую ценную вещь.
Многих больных проведывали родственники и друзья. Особенно любили Катерину, она была местной не из района, как большинство, поэтому в выходные ее атаковали, несли кучу вкусностей и гурьбой, собрав по палатам стулья, садились и вели беседу. Бурно обсуждали ее болезнь, рассказывали о своей жизни. И было столько теплоты и юмора в этих разговорах, что я невольно становилась их соучастницей.
Пришел мой муж, он был растерянный:
- А ты будешь ходить?
-Буду. – Заверила я. И с его плеч, упал тяжелый груз страха. Он боялся моей беспомощности, и было непонятно, боялся ли он за меня или за себя. Жизнь умела приносить сюрпризы.
Я шла за выпиской, осторожно ступая по ступенькам. Вот и он, заветный второй этаж. Да здесь было комфортно и больные, спокойные и ухоженные, и от этого сильно отличающиеся от нас, лежали на красивых простынях или чинно двигались по коридору.
Я долго ждала заведующую, но так и не дождалась. Пошла к старшей медсестре.
- А вот Ваша выписка, - сказала она, протягивая ее мне.
- А что же дальше, - удивилась я,- я же работать не могу, я очень слаба.
- Ну, тогда идите в поликлинику, берите больничный лист.
Я взяла выписку и начала ее читать, это была большая сказка о моей болезни.
Мне сделали флюорографию, (обязательное условие стационара), кардиограмму, исследовали на компьютере сосуды головы, меня смотрели специалисты, выдавали мне различное лекарство и почему-то от давления мою привычную дозу в два с половиной миллиграмма увеличили до десяти. Я читала и плакала от такого внимания ко мне, поэтому- то врач, и сбежала, боясь увидеть укор в моих глазах, значит не все еще потеряно, осталась капля совести в глубине ее души.
Может быть только здесь, в этой районной больнице, я поняла душу местных людей, болея рядом с ними, я не была приезжей, почему-то они мне все стали родными и близкими, мы были объединены одной болью. Мне было очень жаль этих местных женщин, которые привыкли довольствоваться малым. А больница, такая большая и светлая, чистая и комфортная, так хотелось внимания в ней от медперсонала, и очевидно хорошо, что у меня не было денег, а то лежала бы я на втором этаже и не написала бы этого рассказа.