Когда Ванька пропал, мир как будто не заметил этого. Все следы его существования быстро исчезали, словно затирались огромным мистическим ластиком. В его квартире поселился незнакомый человек. На работе о нем никто не вспоминал. Из всех баз он просто исчез, даже в списке уволенных его не было. Просто был человек и нету. Даже Петька, когда я спросила у него, не сразу вспомнил, о ком я говорю. По его лицу было видно, как медленно и тяжело вытягивается ниточка воспоминаний. А вспомнив — удивился, как мог так прочно забыть всё за одну ночь.
Война в космосе была приостановлена силами России. Флоты прочих стран держались в своих пространствах, не высовывая нос за пределы, но и мы никого не атаковали. Только редкие налеты авиации обеих сторон поддерживали флоты в тонусе. На море дела обстояли совсем по другому. Подобно голодным зверям, подлодки шныряли по океанам, охотясь на всё, что движется. Появляясь из ниоткуда и снова уходя во тьму. В глубины. И лишь немногие знали, что это просто средство оттянуть то, что уже предрешено. Ультиматумы выдвинуты, планы известны. Нужно было только успеть. Успеть закончить работу к часу «Х». Все начальники только и твердили о Байконуре. Туда был тайно перенесен противоракетный щит Москвы. А через некоторое время туда отправили и нас.
Каждый день мы встречались с ведущими учеными всех стран, какие только согласились участвовать в проекте. Русские, индийцы, китайцы, арабы, европейцы, африканцы... Небольшое количество таких разных людей, занятых одним делом, легко нашло общий язык. Там же были собраны представители всех правительств, деятели искусств и искусствоведы, наиболее уважаемые учителя и проповедники основных мировых религий. Все они искали общий язык. Не только генный пул готовился к полету. Семя не выживет и не прорастет, если будет только зародышем, зародышу нужны защита и запас сил. Для нас это означало создание множества принципиально новых машин для выращивания человеческих зародышей в автономных условиях, для обучения новорожденных людей, для адаптации окружающей среды. Но жемчужиной Ковчега была информационная база — множество эксабайт систематизированной и взаимосвязанной информации, абсолютно надежное программное обеспечение, тестируемое лучшими тестировщиками человечества на лучшей аппаратной основе с запасом прочности более тысячи лет беспрерывной и бесперебойной работы. Система, способная регенерировать себя как физически, при наличии материалов, так и информационно, при потере некоторой части информации. Поистине это было самое совершенное творение человечества.
Как ни странно быстрее всего договорились представители различных религий. Они решись внести все данные о всех религиях, но не в открытую часть базы, доступную всем по поиску, а в закрытую, доступную только по прямому запросу, или самой базе для своих внутренних целей. Так планировалось решить вопрос об истинности. Каждый верил в то, что верна именно его религия и соответственно Бог не оставит её в забвении. Так вопрос, который много веков не могли решить теоретически, решили экспериментально. Времени на споры уже не было.
Позиционное безумие длилось вот уже почти год. К зиме пришли дурные вести. Внезапная атака объединенных флотов противника парализовала наших. Нанести серьезный ущерб и тем более уничтожить флот они не могли, но с повреждением орбитальных доков наши руки в плане мгновенного контрудара были связаны. Только несколько разведывательных Шеньджоу союзников оказались способными летать на дальние расстояния. Они стали нашими глазами и ушами. И то, что мы видели и слышали, нас удивило. Вся космическая инфраструктура противника эвакуировалась, а то, что забрать с собой было не возможно, уничтожалось. Попутно совершались налеты на наши исследовательские базы. Большинство из них не продержалось этот месяц, пока шло восстановление доков. А потом началось страшное и величественное. Разъяренный зверь, поднявшийся с колен, отправился мстить. Что происходило там в пространстве я представляла себе плохо, но несколько ночей небо озарялось яркими вспышками. Флоты сшиблись где-то совсем недалеко от Земли. Это был первый и последний космический бой в истории человечества, каким мы его знаем. Тактики и формации флотов, разработанные специально для этой битвы или адаптированные для трехмерного пространства морские, могли бы стать основой для новой тактической науки. Но новой науке не суждено было появиться. Через три дня нам сообщили, что бой закончился и оставшиеся корабли противника обратились в бегство. Группы Фрегатов еще долго потом вылавливали отдельные корабли, а кулак из четырех линкоров уничтожил доки противников полностью. К весне кроме нас в космосе не было уже никого.
Моя работа к тому времени была окончена, и шла подготовка к старту. Пейзажи берегов Сырдарьи не очень радовали, и мы с Петей выпросились на неделю в Питер. Весна в тот год была ранняя, город дождей встретил нас солнцем и теплым ветром. Пару дней наслаждались большим городом после долгого пребывания в мало обитаемых степях. Я знала один ресторанчик на Лиговском, где можно было уютно посидеть.
Будний день, пустой зал, скучающие официантки.
- Слушай, Петь, давно хотела у тебя спросить, почему ты согласился жить со мной не расписываясь?
- Потому что я люблю тебя несмотря ни на что. Раньше я ни за что не пошел бы на такое. Это принципы моей веры. У нас всегда учили, что брак должен быть зарегистрирован, так люди заявляют, что они принадлежат друг другу навсегда. Но теперь, когда положение не позволяет, когда свадьбы стали редкой роскошью, мне пришлось выбирать между тобой и этим принципом.
- И почему же ты выбрал меня? - Я спросила будто бы в шутку, улыбаясь, давая тем самым возможность отшутиться и уйти от ответа, но надеясь на то, что он раскроется и скажет как есть.
- Да всё не совсем так. Просто я кое-что переосмыслил. Мы же с тобой оба верующие? - Его слова меня шокировали. В вопросах веры я всегда держала нейтралитет, а что там внутри лично у меня — ни кого не касается.
- Ну, про себя я так никогда не говорила. - уверенно и с некоторой напускной холодностью ответила я.
- А я смотрю на тебя со стороны и вижу, что да.
- Пусть так, если тебе так проще. - я взяла чашку кофе и поднесла к губам, вдыхая пьянящий аромат.
- Так вот твоя вера лучше моей. - Я молча удивилась. - Да, все правила, по которым живем мы — это сборник готовых ответов на разные случаи жизни. Мы выучиваем их, чтобы быть готовыми к чему-то, а на деле оказывается, что простые ответы хороши для простых вопросов, которые, к сожалению, жизнь задает редко. Но хуже всего то, что за всем этим мы часто теряем суть. В чем смысл того, чтобы жениться и выходить замуж? Да по большому счету чтобы защитить нас от нашей собственной испорченности. Чтобы мы меньше боли и зла принесли друг другу. Вот и получается, что суть всего — любовь.
- Ну, а если все-таки попытаться подать заявление, подождать сколько положено...
- Ты слишком ценный специалист, особенно сейчас. В ближайший год тебе брак не одобрят. И даже скорее всего не одобрят до конца войны. Ты прости, но я не верю, что у этой войны будет конец. Ждать для меня означало бы предать свою любовь. Но что гораздо хуже — предать твою любовь. И пусть это мои принципы, принципы, по которым я жил всю жизнь, если выбирать между ними и любовью... Нельзя разрушить основание, не повредив всего здания. И потому ты моя жена. Хотя мы и не зарегистрированы, я готов заявить всему миру, что мы принадлежим друг другу. И потому совесть моя чиста... так же, как и паспорт. - Он улыбнулся и поднял чашку кофе. Мы чокнулись, смеясь. И вместе с нами сквозь окошко ресторана смеялось солнце, отражаясь в чашках кофе-Белиз.
- Так ты говоришь, что война не кончится. - Он промолчал. Я ответила. - Я очень хотела бы тебя переубедить, чтобы дать надежду. Но я не могу убедить даже себя.
- Мне не нужна надежда... - он смотрел на меня прямо и сильно, мне пришлось отвести взгляд.
- Не говори глупостей, надежда нужна всем. - попыталась возразить я, но он уже смотрел куда-то мимо меня вдаль.
- Надежда хороша, пока ты жив. Пока ты еще здесь, ты должен надеяться, чтобы жить, но на грани жизни и смерти надежда теряет смысл и остается только любовь. Так что только на неё я и надеюсь.
- Знаешь, я никому об этом не говорила, но я — тоже. Может нам предстоит стать родоначальниками нового человечества на Земле. Может стоит изучить, как выживать в постапокалипсис и охотиться на крыс и тараканов?
- Нет. - Повисла короткая, но тяжелая пауза. Я занервничала, понимая, что мы думаем об одном - Если совсем начистоту — не думаю, что на Земле будут жить люди. Прятаться по подвалам, постепенно теряя человеческий облик и медленно умирая? Не хочу этого ни тебе, ни себе. Я хочу остаться человеком до конца и умереть как человек. - Я взяла его руку в свою.
- Ничто так не утверждает ценность каждого мгновенья жизни, как близкая смерть. Верно?
- Не думай о ней сейчас.
Из дневника неизвестного офицера ПРО
Май. Хочется в лес. Хочется почувствовать запах свежей листвы. Но вокруг степь. Боже, как я ненавижу эту степь. Сегодня в новостях тихо. Может, отпустят на недельку-другую в отпуск. Говорят, что некоторых стали отпускать. Хотя может это просто от того, что проект подходит к концу.
...Встретил сегодня какого-то араба. Тот странно улыбнулся. Похоже, что хотел со мной заговорить, но ко мне подошли по работе, а через минуту я уже не нашел своего несостоявшегося собеседника.
...В отпуск не отпускают, и даже наоборот, объявили полную боевую готовность. Неделю гоняли учебными тревогами. Под конец отработали всё до мелочей. Теперь пару дней совсем тихо. Араб снова появился. Русский у него очень ломаный, но понял, что его зовут Абдула Аль Фарази (откуда мне знакомо это имя?), рассказывал что-то про демонов, которые затаились везде, чтобы убить мир людей. В общем по ходу он то ли надо мной пошутил, то ли считает себя пророком. Может, просто с катушек съехал на почве войны и религиозности.
...Сегодня передали, что на космический флот была ядерная атака из атмосферы, но космолетчики дали отпор, и такой, что теперь к ним не скоро сунутся. Правда друзья оттуда говорят, что держатся на пределе сил, но делают бравый вид. Араб снова приходил, говорил, что демоны оскалились и нужно крепко держать меч, чтобы дать им отпор и не погибнуть раньше нужного времени. Мне сразу подумалось про час «Х», но это как-то наивно.
...Сегодня начались атомные бомбардировки. Ударили по Москве. Говорят, что теперь там огненное озеро. Противник явно рассчитывал на то, что там будут ПРО и не пожалел зарядов. Следующий подобный удар они себе не скоро смогут позволить. Всё командование здесь под нашей защитой. Мой новый друг Абдула сказал, что демоны обезумели и начали вырываться из ада, так что скоро в аду будет спокойнее, чем здесь.
…Наконец наши дали первый залп. Заряды к Юпитеру ушли без препятствий. Противники заявили, что знали о наших планах ударить по их колониям в космосе и эвакуировали их. Наши ответили, что и не думали бомбить колонии. При очередной бомбардировке погибли пара наших сотрудников в отпуске под Питером.
...Полетели заряды в обе стороны. Планета буквально горит. В некоторых местах, говорят, уже наступила вечная ночь. Я начинаю соглашаться со своим другом Абдулой. Сегодня у нас объявили траур по погибшим. Их портреты висели на проходной исследовательского центра. К нам тоже прилетала пара гостинцев — сбили еще на подлете. Ребята в Плесецке, говорят, тоже держатся бодрячком. Китайцы, уже выпустили весь боезапас и теперь ударили флотом и авиацией. Под шумок запустили ещё партию зарядов к Юпитеру.
...Доставили несколько плазмоидных установок, которые успели эвакуировать из института исследования шаровой молнии. Говорят — в помощь нам будут. Ходят слухи, что начали в некоторых местах лопаться литосферные плиты. Абдула снова в своем репертуаре, говорит, что демонов так много, что земля не может выдержать их. Никак не могу понять, смеется он, или всерьез. Вот уже, говорят, второй день, как доставляют оборудование от нас в орбитальные доки. Нам требование — продержаться до конца. Я не понял, а что будет после?
...Сегодня было много гостинцев. Опробовали плазмоиды. Машинки хорошие, действуют красиво. Любители фантастики прозвали их Харибдами. Жаль, что их мало. Будь их столько же, сколько и наших дзотов — можно было бы держать оборону до второго пришествия.
...Говорят, что Плесецк разбомбили, теперь флот будет действовать только на имеющихся запасах. Мы держимся. Устал.
...Абдула пришел попрощаться. Говорит, что скоро настанет конец, после чего демонов изгонят во тьму. Мне даже жаль, что мы этого, похоже, не увидим. Последний груз на старте. Все заряды выпущены, большая часть в нас.
...Как некстати плазмоидная установка сгорела от перегрузки. Остальные две на грани. Дзоты поливают небо не переставая. Смотришь ночью и видишь стену огня.
...Груз ушел во время моего последнего дежурства. Еще одна «Харибда» не выдержала.
...Это, наверное, последняя моя запись. Враг бьет по дзотам. Говорят, что ядерных зарядов не осталось ни у кого — все в воздухе. Еще пару часов и человечеству конец. Ночь уже повсюду.
Из дневника космоадмирала Алексея Стукова
...Ковчег доставили и собрали. Юпитер «горит» по плану. Через восемь часов эскадра с ковчегом выдвигается на задание.
…Снялись с якоря раньше на два часа — обезумевшие люди с земли запустили по нам несколько ракет, отбиваться нет сил.
…Флот ушел, но доки попали под удар. Впрочем, это уже не важно, Земля замолчала. Она больше не выглядит хоть сколько-то живой или вообще пригодной для жизни. Ни одного огонька, ни одной вспышки, ни одной радиоволны.
...Вышел сеятель сеять... Вот и мы сеем сейчас новое человечество. Надеюсь, что эти всходы окажутся лучше прежних плевел. Это жатва? Или просто все мы оказались плевелами?
...Наш конвой движется быстро. Ученые молодцы. Эта штука, которую мы сопровождаем, поистине поражает воображение.
...Ковчег достиг конечной точки. Думаем, что делать. Оставаться здесь нельзя, если новые люди нас найдут — всё антивоенное обучение псу под хвост.
...Может это попса, но даем полный ход к альфе Центавра. Возвращаться всё равно некуда, а оставаться нельзя. Один линкор и несколько фрегатов направились к Земле, чтобы сесть в последний раз. Никто не был против, главное, что это не нарушает нашего плана.
...За пределы солнечной системы. Это самое дальнее путешествие, в которое когда либо отправлялся человек. Жаль, что этого никто не увидит и никто не оценит. Может быть это оценит Вечность?..
Когда я проснулась, Петька еще спал. Мои длинные золотистые волосы переплелись с его рыжими прядями и солнечные лучики теперь играли цветами от светло-желтого до красного. Пусть спит, ему нужно отдохнуть после того, как мы веселились вчера. Лучи восходящего солнца рисовали на стенах цветы и линии с занавесок. Я вышла на балкончик. Пожалуй впервые за всю жизнь я была по-настоящему свободна. Свободна от стереотипов, которые строили мою жизнь, свободна от всякого долга перед кем бы то ни было, кроме человека, которого выбрала сама, свободна от осознания собственной вины и несовершенства. Это странное слово «свобода». Я всю жизнь стремилась к ней, искала её, а оказалось, что я даже не знала, что это такое. Я искала её в одиночестве, но не выдержала. Я искала её среди хиппи и нашла свободу путешествий, свободу любви, но свобода путешествий — состояние внешнее, не освобождающее душу; свобода любви... Пожалуй об этом стоило подумать глубже. Именно её я и нашла, однако оказалась она совсем не такой, как её обычно представляют. Любовь, освободившаяся от половых рамок, направленная ко всему сущему и получаемая от всего сущего — она меняет изнутри, освобождает, делает чище. Я стояла на балконе в одном халате, ловя освежающий ветер и теплые солнечные лучи. А у моих ног просыпался Питер. И как же это было приятно. Потом мне стало холодно, и я вернулась в комнату, в теплую постель. Петя обнял меня, согревая, и мы заснули еще на полчаса.
Встав и легко позавтракав, мы отправились на Финляндский вокзал. Два билета до Выборга и обратно. Совершенно пустая утренняя электричка. Мы смеялись, бегая друг за другом по безлюдным вагонам. Лишь несколько грибников улыбались, глядя на нас. Когда объявили станцию «Зеленогорск» я крикнула:
- Стой! Выходим.
- Но почему?
- Мне так хочется. Ты не против?
- Нет.
Городок оправдал свое название. Он буквально утопал в зелени. Жилые районы то и дело прерывались парками. Дальше и дальше по городу, мимо трогательного памятника бабушке, мимо старинной угловатой кирхи к возносящемуся к самым небесам белоснежному собору.
- Я хочу исповедоваться. - Заявила я.
- Я — тоже.
- Ты ж протестант! - Я легонько толкнула его в грудь.
- Всё равно. — Его лицо стало таким серьезным, что я не решилась ни спорить, ни шутить дальше.
В соборе был полумрак. Шла служба. Где-то наверху пел хор. Обилие ростовых икон создавало впечатление, что храм полон людьми. На исповеди у аналоя стоял старичок священник с добрыми улыбчивыми глазами. Я исповедовалась первой. Вслед за мной подошел Петя. Я не слышала слов, но когда Петька начал говорить глаза старика лишь слегка изменились. Похоже было, что они беседовали, и беседовали довольно долго. После чего старик накрыл Петю епитрахилью и перекрестил.
Когда мы выходили из храма, так и хотелось расспросить его что и как, но было чувство, что нельзя сейчас нарушать тишину. Этой тишиной и благодатью дышало всё моё естество. С моей второй половинкой творилось то же самое. Позже в электричке он рассказал, что прошел через чин отречения от ересей. В этом не было ничего сложного, так как ни одну из упомянутых ересей он и так не считал правильной, и потому был присоединен к православной церкви. Мне всё это казалось очень странным, но я слушала молча, не перебивая и не торопя.
Выборг встретил нас таким же солнцем. Мне очень хотелось провести Петю по тем местам, где когда-то я бывала сама. Начали с Монрепо. Парк утром буднего дня был практически безлюдным. Поэтому несложно оказалось, раздевшись перейти на остров мертвых, чтобы забраться на вершину и вблизи увидеть, прикоснуться к капелле Людвигштайн. Построенная здесь, на самой вершине острова-скалы, возвышающаяся даже над облепившими остров деревьями она казалась белоснежным венцом. Спустившись ниже по острову мы спрятались в одном из разрушенных гротов, чтобы слегка перекусить принесенной с собой едой. Было что-то волнующее в том, чтобы находиться здесь в запретном месте, и было что-то священное в том, чтобы быть здесь вдвоем. Отдохнув еще немного в гроте мы спустились в низ по тропинке к калитке, которая когда-то перекрывала вход на остров с ныне не существующего моста. Каменные ступени уходили вверх к капелле почти от самой воды. Отсюда мы еще полюбовались парком. После чего, снова раздевшись, пока никто нас не видел перебрались обратно в парк.
Дальше у нас по программе был замок. Музей-замок почему-то был закрыт. Тяжелые ворота были заперты, а в будке возле шлагбаума, перекрывающего путь на замковый остров, никого не было. Шлагбаум не был препятствием, и мы отправились на остров. Пройдя довольно долго по берегу под крепостной стеной, обнаружили небольшую тропинку наверх. Поднявшись мы оказались в одном из дворов замка. Прямо перед нами был вход в винный погребок, а за внутренней стеной возвышалась высоченная белая башня. Мы юркнули между двумя домами-стенами в другой двор к самой башне. За столиком у дверей башни сидел какой-то человек и дремал. Думаю, что это был смотритель, хотя кто знает. Когда мы были уже рядом с ним, он вытаращил глаза, но прежде чем успел что-то сказать, я положила на стол купюру, что дало нам возможность проскочить мимо него в башню. Снизу тот человек еще что-то кричал, но эхо так искажало слова, что разобрать их было совершенно невозможно, а потом его крик потонул в вое сирены воздушной тревоги. Узкая деревянная лестница вилась спиралью и льнула к стенам башни, мимо окон-бойниц, оставляя много пустого пространства внутри. Через несколько минут мы, запыхавшиеся и мокрые, были на самом верху. Под нами расстилался прекрасный старинный город. Отсюда, сверху, перекрикивая оглушительный вой сирены, я показывала Пете те места, где мы еще не бывали: рынок с круглой башенкой на площади перед ним, часовую башню со старинными часами, где-то за ней были развалины доминиканского монастыря XV века и острая игла башни ратуши. Вычурные дома, многие из которых помнили еще ренессанс, каменные мостовые, причалы с качающимися на волнах корабликами... Это было прекрасно. И тогда в небе появилась быстро приближающаяся точка. Происходящее казалось медленным. Там, где только что была черная точка возник и начал расти яркий светящийся шар. Маленькое солнце вбирало, втягивало в себя всё вокруг, поднимая с земли всё, что легко испарялось, а затем и всё остальное. Всё это проходило сквозь огненный шар и истекало сверху шляпкой огромного гриба, а прямо к нам по воздуху мчалось что-то невидимое. Все звуки вдруг исчезли. Я посмотрела на Петю. Он был так близко. Наши взгляды встретились, пальцы наших рук переплелись и губы сомкнулись в долгом, бесконечном поцелуе. Наверное та волна, что неслась к нам, уже прошла, а мы и не заметили её. Лишь что-то тёплое укрыло нас, как будто крылья ангела, а потом я почувствовала, что кто-то держит меня за плечи. Я посмотрела и увидела прекрасную деву в бело-голубом одеянии. Она отпустила нас и отступила на шаг. От неё исходили любовь и умиротворение. Она протянула ладони к нам, и мы, взявшись за руки, пошли туда, куда она повела нас. А вокруг уже не было ни башни, ни города, ничего из того, к чему мы привыкли. Только мы вчетвером: эта девушка, я, Петя и наш сын.
Кода:
Радость моя, вот и все.
Боль умерла на рассвете
В нежных перстах облаков
Розовым шелком струится
Еще не родившийся день.
Радость моя, вот и все,
Боли отныне не будет
Золотом плавятся горы
И вспыхнули реки -
Осанна -
И солнце взошло.
Все для тебя в этот день!
Горы, и реки, и травы,
Это утро - последний подарок Земли
Так прими его в Вечность с собой!
Плачь, слышишь - Небо зовет нас, так плачь,
С гулом рушатся времени своды,
От свободы неистовой плачь,
Беспредельной и страшной свободы!
Плачь, мы уходим навеки, так плачь,
Сквозь миры, что распались как клети
Эти реки сияния! Плачь!
Ничего нет прекраснее смерти!
Сергей Калугин «Радость моя» (фрагменты)