Ночь. Крепкий сон. Скребущие звуки над головой. С потолка слышатся. Настойчивые. Кому бы надо на чердаке скрестись?
Что? На чердаке? Так не сон? Явь?! Просыпаюсь мгновенно, ухо в остро, второе тоже. Двумя ухами вслухиваюсь! Извините, в сей неразберихе неразберихистой неразберихисто написал. Двумя ушами вслушиваюсь. То есть просто ушами вслушиваюсь. То есть просто вслушиваюсь. Поправьте детей, читающих, чтобы знали, "двумя ухами вслухиваюсь" говорить неправильно, невежественно к языку нашему применять. Или "в языке нашем применять"? Ум-м-м! Да, пошли вы все, грамотеи! Вас ещё не хватало. Так не правильно. Этак неправильно. Грамоту мою проверяете или рассказ читаете? Я вам итак скажу, без утаительства - не важен я в грамоте. Зато, рассказать есть что у меня, для интересующихся.
Продолжу, а то, вон, уже, сколько воды лишней поналил. Прислухиваюсь, тьфу, прислушиваюсь! Скребётся! Сильнее и сильнее! Душа мурашками покрылась и в пятки... Сел. Думаю. Мужик я или не мужик. Если мужик, надо идтить проверять, какого чёрта на чердак занесло и раскорячило рогами скрестись о доски. Здоровенный чёрт, наверное, ишь как бороздит по деревяшкам! Чегой-то мне расхотелось быть мужиком, бабой, оно в таких непонятных ситуациях пужалистых, завсегда, пожалуй, сподручнее, безопаснее быть. Тыркай костяшкой пальца мужика меж рёбер болезненно, да, науськивай:
"Чёй-то, там такое, скребётся? Лихо, мож, какое? Проверить надобноть, а то, сюдыть проскребётся, а тутова я! Иди, иди, проверь."
Точь в точь, такое меж рёбер чувствую, слухом улавливаю. Упираюсь, пока колено мне в поясницу тоже не упёрлось и с кровати на пол не подвинуло, в поцелуе крепком пол и пятую точку мою личную не соединило.
Пришлось идтить. Оно, с бабой спорить, что утюг раскалённый целовать. Себе, здоровью своему дороже и болезненнее будет.
Оделся. Нож в карман. Топор за пояс. Фонарик в руки. Ружжо? Несподручно убегать, подумал, будет, если чё не так пойдёть. Цепанётся за что, спотыкнёшься, пальнёшь случайно, прокурора района завалишь вусмерть на шалаве какой, в проезжающей мимо дома околпаченной синими вёдрами чиновничьей машине или, вот, сынка его... мозги наружу вынесешь, соплями жиденькими на дорогой обшивке развесишь... Надоть ли такое случаю доверять? Знаемо и верно - не надоть! Ведь, сядешь натурально и не случайно. Не-е-е, ружжо не стал брать, от греха подальше.
Тихонечко, тихонечко поднимаюсь по лестнице к дверце чердака. Сам себя уговариваю, убеждаю, что тихонечко, на деле же, скрип во всю деревню ночную тишину за душу тянет надрывно. И, какая сволочь культяпистая, безрукая, в таком состоянии ступеньки содержит, не подогнанными, рассохшимися, пошатывающимися, подгнившими? Тьфу, а не хозяин!
Приоткрываю дверцу. Гляжу в щелочку. Что-то маленькое, тёмное шевелится, у бревна продольного, в длину дома вытянутого. Так часто шевелится и подёргивается, не дать, не взять, копает, стервец, потолок мой, дома моего. Скребёт, мерзавец!
Обида меня, за вещь порченую, исцарапанную, нужную, такая взяла, что сам страх от страха обиде перечить не стал, струхнул. Обида же попёрла тестом дрожжевым, распаренным, еле втискиваясь в проём распахнутой настежь дверцы чердака.
Маленькое, тёмное шевелиться перестало. Оглянулось двумя белыми огоньками. Подскочило, мелко пробежалось по поперечному бревну, относительно того, у которого скреблось. Посерёдке остановилось в свете луны, квадратным лучом от полной луны, через малое оконце, в чердак проникшем. Тут-то волосы у меня дыбом и встали, обида моя в проёме дверном застряла намертво, перед страхом извиняясь, его вперёд пропустила. Страх же с увиденного, ёкнул сердцем пару раз, пустил кожу холодной испариной и застыл в мышцах камнем. Ни взад телом, ни вперёд!
Смотрела на меня нечистая сила, во всём своём нами воспринимаемом виде. Как есть - хвост, рога, задние ноги с копытцами. Тельце лохматое, хвост с кисточкой, передние ноги-руки ладонями с пальцами за брёвнышко придерживаются. Глаза - белые, блестящие, без зрачков и донышка. Смотрит на меня удивлённо-изучающе.
Оно, никак, малец нечистой силы, смекаю минутой спустя, детёнок несмышлёный, гуляет сам по себе? При такой мысли меня и отпустило, размяк, присел: "Да, ты, братец, и не злыдень совсем, а страху-то на меня нагнал. Чем же доски потолка тебя привлекли? Или просто играешься? Мамка-то с папкой, где? О, лишнее ляпнул, не надо, не показывай, мне ещё от твоих шалостей отойтить требуется."
Вижу присел он тоже, слушает и показалось мне - улыбается. Улыбки не вижу, но чувствую благожелательность от него источается, тепло, любопытство исходит, самого меня бессознательно улыбаться заставляет.
В свете луны тенью сидит, контуром чётким очерченный, глазами светится. Осмелел я, решил фонариком себе подсветить, лицо ли, мордочку ли разглядеть. Когда диво такое ещё увидишь? Включил фонарик, луч в его сторону направил и пожалел тут же о содеянном. Только луч коснулся его, исчез он сразу. Был и нет. Выключил фонарь, в надежде, что снова появится. Не тут то было. Исчез. Не появился более.
Походил я, походил по чердаку, во все уголки заглядывая, себя ругая, дёрнул же чёрт на чёрта луч фонарика навести... и пошёл в дом, чувствами расстроенный о событии, не успевшем ясностью обрисоваться, сколь-нибудь начаться, но успевшем так скоро закончиться... Толком и не познакомились, не поболтали, а, какая ночь могла бы быть интересностями примечательная в дружбе с нечистой силой, пусть и маленькой.
Нечистая сила, нечистая сила! Неисчислимо раз такое предубеждение невежественное, людьми в меня поселённое, холодным потом тело моё окатывало, сознание ужасом сковывало. А, по правде сказать, и случая у меня не было, от встреч с нечистой силою, чтобы вред какой принесла мне она. Всегда миром расходились. Другое дело люди. Вот, где нечистая сила, самая страшная, душегубством не брезгающая, ни словом, ни делом обещанным себя не сдерживающая, не утруждающая. Вот, оно, где - нечистая сила! Вот, кому верить нельзя, кого опасаться надобно!