Умирало небо на закате...
Хотя, как можно понять, что именно закат властвует сейчас над миром? Серость. Однотонная серость кругом. Ни единого луча света. И умирающее небо над головой.
Умирание длится уже довольно долго. Эдакая медленная агония. Так старики, уже отжившие свое, не замечают, как год за годом истончается их плоть, высыхают кости и надежды на обретение бессмертия. Ежесекундно их тела рассыпаются на мелкие серые частицы, похожие то ли на мертвые клетки кожи, то ли на мелкий песок. Как разбитые песочные часы. Время, вырвавшееся на свободу из заточения, не щадит тех, кто так стремился посадить эту силу на цепь…
Откладываю ручку в сторону и читаю написанный выше текст. Корявый почерк – от дрожащих от холода рук. Прыгающие буквы – от недостатка света. Бело-серые снежинки, падающие с небес, разбиваются микрогранями о пожелтевший лист бумаги, протыкают наносантиметры некогда живой, деревянной плоти, сейчас усохшей, медленно продолжающей умирать в умирающем, агонизирующем мире. Настроение ни к черту. Комкаю листок бумаги и кидаю – комок летит куда-то в грязный, бело-серый сугроб.
Оглядываюсь. Кругом – только этот цвет. Белый до серости. Серый с оттенком былого величия белоснежности. Это снег, смешанный с пылью. Пыль сыпется с неба – и потому оно такого же оттенка, как и окружающая реальность. Где-то там, за несколькими десятками слоев пыли, облаков и туч – где-то там еще сохранился настоящий, живой, дышащий мир. Там – но не здесь.
Здесь – я. Здесь - ручка, чернила в которой по странной причине не замерзают и не кончаются. Изредка находимые желтые листы бумаги, девственно чистые либо исписанные немного, наполовину или почти полностью – тоже здесь. И… звериный рык. Раскатисто катится откуда-то издалека, умолкая, затихая. Выжидание.
Некоторое время сижу, замерев. Затем встаю и иду прочь отсюда. Отсюда? Куда? Зачем?
Вопросы без ответов – уже очень и очень давно.
Маленький город уже почти не здесь, но все еще цепляется своими жалкими остатками за какую-то иллюзию существования. Остовы домов, почти погребенные под серо-белой снежной пылью. Руины. Разрушение. Нескончаемый снегопад не стихает, словно бы задался целью спрятать уродства с лица земли, припорошить их, словно пудрой, слетающей с мягкой, розовой пуховки где-то там наверху.
Еще помню цвета. Но не здесь. Здесь – впервые. Как? Пешком. Далеко? Очень. Как я нашла это место? Не знаю. Наитие. Почему именно сюда? Я просто знала…
Пыль под ногами на удивление послушна и податлива – махнешь ногой, чтобы разлетелось-распушилось по округе – а она не слушается. Просто мягко поднимается на полметра в воздух, а затем плавно опускается, танцуя, рисуясь, словно заправская балерина старорежимная. Один из таких махов выбивает словно бы из-под земли какой-то объемный предмет. Вопреки закону танцующей пыли он отлетает далеко-далеко. Любопытство толкает вперед, поэтому приходится тащиться к месту падения таинственной находки и откапывать ее из неожиданно высокого сугроба.
Фотоальбом. Обложка, от которой остался плотный, местами проеденный до дыр сыростью и временем картон. Медленно и аккуратно открываю книжицу. Фотографии. Жизни, что была. Жизни, что больше нет и не будет.
Внезапная усталость наваливается, словно пудовая гиря, привязанная к ногам утопленника, и заставляет опуститься на непонятно как оказавшуюся рядом плиту. Камень. Холод. Руки скоро окоченеют окончательно. На мне из одежды – только футболка, да затертые до серости джинсы. Да теплые, добротные сапоги на шнуровке.
Почему так?.. Я и сама не знаю.
Здесь – нет времени. Нет света и тьмы, хотя каким-то шестым чувством безошибочно угадываю каждодневный восход и заход солнца. Интуитивно понимаю, где луна. Изредка обращаюсь к ней в импровизированные ночи. Просто, чтобы… Чтобы помнить. Чтобы помолиться глухим богам умирающего мира. Не с просьбой спасти. С просьбой…
Не хочется есть. Не хочется спать. Но холод… Холод – единственное, что донимает.
В минуты особо хорошего расположения духа, когда возвращается былая энергия, вернее, тень былой бодрости духа – тогда позволяю себе немного подумать. Почему до сих пор не встретилось даже намека на других выживших? Где взять теплую одежду? Почему сон не идет, и каким образом функционирует мой организм без еды? Что это за странное место?.. Доходя до ключевой фразы, включаются защитные механизмы личности: блокируются любые попытки разума докопаться до истины, в кровь впрыскивается выработавшийся в организме гормон пофигизма и успокоения… И я живу дальше.
Чужие лица на фотокарточках, в которых нет ни грамма правды. Измененная реальность, закодированная с помощью ноля и единицы, измененная до неузнаваемости с помощью последовательных электронных импульсов – былое наследие старого мира. Мира, который лгал всем и самому себе в первую очередь. Сладкие слова лжи, вылетающие из уст мировых лидеров. Красивые личики фотомоделей, стоящие целое состояние. Красивые речи ухажеров с дорогими прибамбасами в виде машин и домов, на деле не стоящие ни гроша, ни цента. Культ красоты, берущей начало во лжи. Тьма. Отсутствие света. Тогда мир хотя бы был биполярен…
Сейчас – тьма? Или свет?
…Иногда мне кажется, что это мой персональный ад…
Рычание как будто бы приблизилось, но все еще звучит отдаленно. Раскатистый вой безумно одинокого существа разносится под умирающими небесами, не достигая звезд. Но я слышу.
Перелистываю страницы, меланхолично переводя взгляд с одного лица на другое. И вдруг что-то толкает в грудь, заставляя остановить хаотичный бег страниц. На меня смотрят двое. Мужчина и женщина. Их лица спокойны, без оскалов знаменитой улыбки далекой, погибшей страны. Они стоят полубоком друг к другу, рука мужчины на талии у спутницы. Левая рука женщины покоится на груди мужчины, взгляд направлен прямо и чуть-чуть левее – в ту точку, с которой был сделан снимок. Одета пара просто, без изысков, но элегантно. Со вкусом.
Из-за пределов тишины, установившейся повсюду, в умирающий мир проникают звуки шелестящих на ветру веток. Дует легкий ветерок. Закрываю глаза и втягиваю запах прохладного летнего денька. Недавно прошел дождь, соседи косят траву, а откуда-то доносится запах свежеиспеченного хлеба. На грани слышимости шумит вода. Большая вода.
Улыбаюсь. Калейдоскоп эмоций, нахлынувший по непонятной причине, иссякает, растворяется, уходит прочь. Но образы пары, от которой веет давным-давно забытой силой и величием, теперь оживают в сознании. Попытаться потянуться немного назад, чтобы зацепиться, вытащить наружу как будто бы забытое, нарочито засунутое в дальний угол что-то – но нет.
…Что же мы проебали…
Ладонь автоматически проводит по фотографии, поглаживая шершавую поверхность, смахивая налетевшие с небес снежинки-пылинки.
Встаю, аккуратно закрываю альбом и кладу на плиту. И прочь.
Прочь отсюда.
Несколько посветлевший мир снова облачился в старую, всю в прорехах шаль из уныния, покоя и бесконечности.
Прочь.
Ноги ведут к замерзшему большому водоему, кто-то зовет его морем, кто-то – озером. Далеко впереди угадываются очертания бетонных блоков разрушенной АЭС.
Холод окончательно доканывает, усталость снова молотом обрушивается на плечи. Падаю.
Снежная пыль – как пуховая перина. Лежать – одно удовольствие.
Резкий рык сзади. Закрываю глаза и слышу, как с клыков громадной, черной масти твари капает слюна. Бешенные, налитые кровью зрачки вперились в валяющуюся неподалеку фигуру двуного существа. Шерсть стоит дыбом, когти выпущены. Кажется, рывок – и…
Ничего не происходит. Интенсивность рыка спадает.
Кое-как поднимаюсь на колени только для того, чтобы снова упасть – на этот раз на мягкую перину шерсти моего косматого друга. Обычное дело – но его лапы подламываются, и мы оба падаем в сугроб. Никакого смеха – просто слабость. Мы ослабли.
Приподнимаюсь, давая возможность ему устроиться поудобнее в снежной яме, и сама прислоняюсь, придвигаюсь ближе. Рычит. Запускаю пальцы в шерсть – он это любит. Рычание сменяется тишиной.
Поворачиваю голову в сторону АЭС. Странным образом притягивает взгляды это по-настоящему мертвое место.
Мы встретились здесь не случайно, верно? Просто я помню, где ты живешь. Жил. Существуешь? Существовал? Не важно.
Путь был долог – но он преодолен. Наконец-то. Холод временно отступает – кутаюсь в его шерсть, словно в шубу. Все еще поглаживаю его густой мех и говорю что-то. Наверное, звучит глупо и странно. Но он слушает. Потому что нет у него никого, кроме меня. А у меня – кроме него.
…Закат потух за горизонтом.
На небо выплыла луна…
Хотелось продолжить рифму. Но продолжение стерлось.
Скоро и мы сотремся, исчезнем с поверхности, из пространства, из упоминаний этого мира. А затем – и мир вслед за нами.
И даже если так…
То у меня одна просьба к мирозданию, к богам всевышним.
Не оставляйте его здесь одного.
…Мы долго смотрим в одном направлении.
Потом бок зверя уплывает из-под меня. Хватаюсь руками за шерсть, слишком резко, за что чуть не получаю клыками по пальцам. Усталость не проходит. Друг тоже еле держится на своих четырех.
Время пришло. Время высыпалось до микронной частицы песчинок, летавших внутри закупоренных половинок соединенных меж собою сфер. Время кончилось. Для нас. Для этого места.
Неожиданно ласково смотрю на своего мохнатого побратима. Головой указываю направление на бетонные блоки на том берегу. Неожиданно чихает. Неожиданно смеюсь.
Как будто бы в пыли – в облаках? – проглядывает луна и звезды – теряю зрение? Короткий рык – и мы делаем первый шаг.
Первый шаг последней прогулки в сторону Вечности.
Идем. Идем со мной. Идем.