БОЛЕЗНЬ
Опять я в нашем монастыре, как и не уезжала. Утром отстояла литургию. Служил новый священник, молодой, голубоглазый. Не видала его прежде.
- Где же отец Нестор? Ни в алтаре его нет, ни на исповеди.
Тревожно на душе. Слишком надеялась я на встречу, которая всё прояснит меж нами.
После службы кинулась в церковную лавку. Там всегда все новости знают и со мной делятся.
Послушник Валерий всё рассказал степенно, обстоятельно, с лицом жалостным. Видно, не в первый раз отвечал на расспросы обеспокоенных прихожан.
Оказалось, причина моей тревоги - далеко уже не новость.
- Отец Нестор в больнице больше недели. Камни в почках двинулись. Мучался, терпел, но не выдержал болей. Я вызывал ему скорую. На отца страшно смотреть было. Бледный, весь в поту, пополам скрюченный. Сразу забрали в больницу, в первую городскую. Сейчас лежит в нефрологическом отделении. Чада и там покоя ему не дают, бьются за право ухаживать и кормить.
- Ну вот, как же я к нему проникну. Уехавшую без благословения он вправе не принять вовсе. Больница – особый случай. Тут можно сослаться на режим и на ущерб лечению.
Конечно, вслух я своих опасений не высказала.
Первым делом разузнала у знакомых медиков, в чём нуждаются почечники, что следует потреблять.
- Вот, пить много воды, желательно обессоленной. До десяти литров в день.
Вспомнила, в лаборатории, где я раньше работала, есть дистиллятор. Дистиллят – как раз то, что надо!
Появляться в поспешно оставленном коллективе мне вовсе не хотелось. Бывшие сотрудницы (а коллектив был в основном женский) допекут расспросами.
Однако посещение прошло спокойно. На просьбу девочки откликнулись с добросердечием, дистиллятом снабдили и далее пообещали снабжать по потребности. На благое дело – всегда, пожалуйста.
Тяжело нагруженная бутылями с водой я отправилась в больницу.
Отец Нестор болел в отдельной палате. Духовные чада позаботились, собрали деньги на лечение с комфортом. Рассказывали, особенно расщедрилась одна из них, адвокат Майя, в крещении Мария. Как оказалось, она-то и получила предпочтение за благодеяние своё. Чаще всех была "допускаема к телу".
В тесном вестибюле перед палатой для вип-пациентов толпился возбуждённый народ, исключительно женщины, "сестры", мужчин я там не приметила. Типично женская, слегка скандальная атмосфера жёсткого соперничества (вас здесь не стояло), почти как в продуктовых очередях голодных девяностых. Ревнивые взоры обратились на вновь пришедшую меня.
Уж меня-то здесь, действительно, "не стояло".
Попыталась оценить свои шансы на допуск к болящему. Они казались крайне ничтожными.
Сестры гневливо спорили. Одна женщина, Тамара (я её хорошо знала, она некогда взяла на себя послушание уборщицы храма, и теперь воображала себя наделённой исключительными правами), сцепилась с вдовствующей Надеждой, скромной, даже робкой, как мне казалось раньше, женщиной. Муж её умер недавно при весьма подозрительных обстоятельствах. Поговаривали, был убит в разборках с мигрантами у себя на выстуженной зимней даче.
Буйная Тамара сорвала с Надежды платок, несколько расцарапав той лицо. С непокрытой головой Надя войти к духовному отцу не посмела бы.
За закрытыми дверями в палате отца Нестора распоряжалась Майя.
- Понятно, надо действовать через неё. Доложу, принесла, мол, жизненно важный дистиллят.
Сестры скоренько набрали её номер, и Майя тут же вышла забрать бутылки с водой. Я сразу узнала в ней девицу, что шепталась с отцом Нестором возле швейной. Молодая, чернявая, привлекательная, обликом не православная, скорее "турецкоподданная". Возмущение и ревность опять подступили к сердцу.
- И здесь она – соперница. Вот, резвая, привязалась!
Майя тоже меня узнала, но не удивилась. С деловитой озабоченностью подхватила бутылки.
Через приоткрытую дверь я увидела отца Нестора, сидящего на кровати. Он тоже меня увидел.
Дальше произошли чудеса, о которых я и помыслить не могла. Отец Нестор вскочил, забыв надеть тапочки, в одних носках поспешил к двери. Взял меня за руку и, отстранив оторопевшую Майю, втянул в палату.
Впервые я видела его без подрясника и даже не в чёрном, монашеском - в затрапезной синей футболке с молодёжной символикой и каких-то дедовских шароварах. Ореол и высокомерие посвящённого, которые так смущали меня в нём в последнее время, исчезли. Больной, усталый человек, слегка мешковатый телом, вовсе не осанистый и не величавый, каким он обычно виделся мне в рясе русского кроя, а особенно на амвоне в облачении иерея.
- Таня наша вернулась. Ну, здравствуй, голубушка.
Он перекрестил меня и ласково ( ну, истинный старец) погладил по голове.
- А я вот тут разболелся.
Лицо отца Нестора, бледное и слегка одутловатое, глаза, утратившие своё удивительное изумрудное свечение, теперь неприметно серые, без блеска ярких белков - с болью сердечной взирала я на все эти признаки болезни. Возле кровати - стойка для капельницы.
Отец Нестор поймал мой жалеющий взгляд, потом оглянулся на медицинскую мебель.
- Сейчас принесут лекарство, минут сорок капать будет. Неделю капают, по два раза в день, а я всё никак не привыкну, дёргаюсь, когда в вену иглу вставляют. Ты посидишь со мной? Надо бы следить.
- А Майя?
- Майе пора на работу, сестры под дверью очередь установили, кто будет у изголовья сидеть, но я тебя без очереди в помощь определил.
Он говорил об этом без иронии, как о чём-то само собой разумеющемся. Распри меж чадами за право ухаживать за болящим самого болящего не смущали.
- Поведаешь, порасскажешь, как съездила. Есть ли чем порадовать отца духовного, ослушница.
И улыбнулся добродушно.
Вот так, чудесным образом и разрешилась наша размолвка.
Видно, физические страдания смягчили властную непреклонность отца Нестора. Как ни цинично это покажется, мне его болезнь оказалась во благо.
Я носилась с утешительной и сладкой мыслью: " Теперь я смогу служить ему, быть рядом, быть нужной".
Всё складывалось счастливо до невероятности. Вскоре Майя уехала в загран. командировку в Арабские Эмираты, откуда звонила почти ежедневно. Остальные чада постепенно упорядочили свои посещения, снизили накал желаний и умерили претензии.
А я с раннего утра - вся в хлопотах послушания. Готовлю диетическую пищу, укутываю её, чтобы тёпленькой доставить, и бегом в больницу. Освобождалась лишь к обеду, утренние процедуры проходили при мне. Потом меня сменяли сестры, чаще всего Надежда или Ольга. Своевольницу Тамару отец Нестор в палату не допускал. Слишком много энергии она у него отнимала, слишком много требовала к себе внимания.
Палата на две кровати, но занимал её один отец Нестор. Все удобства, холодильник, большой стол, кондиционер. Мед персонал подчёркнуто уважительный то ли из-за сана, то ли из-за щедрости чад. На проведывающих и ухаживающих это тоже распространялось.
Труднее всего было приучить отца Нестора к диете. В монастыре готовили на мужской вкус: поострее да посолонее, да с перцем и с горчичкой. Чревоугодие там явно не считалось грехом. Предавались. Посты, конечно, братия соблюдала строго, мяса вовсе не ела никогда, но побаловать себя рыбкой, пирожком-конфеткой не опасалась. Оправдывались они несением иных многочисленных аскез плоти и души.
Бывало, что и капризничал мой подопечный, требовал нормальной вкусной еды, отказывался от преснятины.
- Завтра благословляю тебя купить кетчуп татарский, - говорил он мне со строгостью в лице и в голосе.
- Отец Нестор, что ж вы, как маленький, врачи запретили. Забыли? Камни оксалатные особо твёрдые от щавелевой кислоты. Её в томате много, - перечила я без опаски.
- Ну, хоть майонезиком приправь, принесли вчера, в холодильнике он.
И с просительным выражением протягивал тарелку опостылевшей овсяной каши.
- Нельзя майонез! Какой вредитель Вам его подложил?
После препирательств и твёрдых моих намерений позвать врача, всё-таки смирялся и с молитвой съедал, мне на радость.
Задушевными беседами и откровениями у одра болезни (а о них я втайне мечтала) отец Нестор меня не баловал. Иерархическую дистанцию держал, как мне казалось, без напряжения. И я держала. Что мне оставалось делать?
Продолжение следует