Этот посёлок, скудный на зелень, но богатый пыльными ветрами и ярким солнцем, для меня навсегда останется символом жизни до веры… В этом мире можно было жить, но пустота бывала невыносимая…
На самом деле без Бога жить невозможно. Но человек до осознания этого – младенец умом. Душа всё понимает и пытается объяснить необъяснимое, но не может, и тоскует…
В этом посёлке я прожила несколько лет. Остро-ярких, сочных и… пустых. Помню, как нередко хоронили моих сверстников, мальчишек, погибших из-за бешенной езды на мотоциклах. Гоняли они, конечно, без шлемов… Бывало, пацаны спьяну тонули в коварной каменистой речке, что делила посёлок на две неравные части. Погибали в драках, от поножовщины… Смерть ходила рядом, обыденная и пугающая, отвратительная и удручающая, и о ней старались не говорить и не думать…
Однажды меня удивили одни похороны. Вернее, не они сами, а моя реакция на них. Хоронили какую-то незнакомую бабушку с нашей улицы. Я вышла посмотреть на процессию, и почему-то пошла вместе с малочисленной толпой. Так плакала, как редко в жизни… С каким-то облегчением и упоением, словно вот, нашелся повод поплакать открыто и всласть. До сих пор помню ощущение тоски и …облегчения…
В этом посёлке у отца был друг. К нему я приглядывалась внимательно и настороженно. У отца, в принципе, друзей не было никогда. Первым и лучшим другом его была моя мама, с которой они жили так плотно, были поглощены друг другом, что даже нам, детям, порою не находилось места в их тесном мире.
Нами, детьми, это воспринималось как норма… А друг был внешний, и я всегда подозревала, что они с отцом - «для пользы дела», и активно друг друга используют. Слишком они разные... Когда общие дела исчезнут – вся их «дружба» рассыплется в пыль.
Друга назовём Борис. Был он плотным, кудрявым, широколицым… Приезжал к отцу всегда шумный, пропахший одеколоном и кожаным ароматом его удобной машины. Они начинали оживлённо разговаривать, Борис заполнял собою одновременно все комнаты нашего маленького дома. Я от него не пряталась, он меня просто не замечал. До поры, до времени. Когда он, через несколько лет, обратил на меня свои очи, я сразу поняла, что и тут он ищет практическую пользу: подрос сын, нужна была хорошая и удобная невестка. К счастью, нашли партию получше, чем дочка простого поселкового учителя. Да, я была симпатичная, и, по словам родителей, «из порядочной семьи». Но мы, к счастью, были бедны, и Борис нашёл для сына более выгодную партию ...
О сыне его, Максиме, позже расскажу. Так вот, я сначала не могла понять, зачем Борису мой отец? Какие дела их связывают? Но потихоньку открылось. Отец был заядлым охотником, у него были свои излюбленные места, солонцы, «сидьбы»… Всё это он, по широте душевной, открыл Борису, и был страшно удивлён, что друг начал ездить по этим местам… без него… Меня, настороженного подростка, это ничуть не удивило… И то, как повёл себя Борис во время аварии… И не шокировал случай с лисой…
Однажды зимой Борис привёз отцу замороженную лису, попросил, чтобы тот снял шкурку. Сказал, что лисица вчера попалась в капкан. Когда отец растаял трупик лисы, по дому разошлась страшная вонь. Шкурка стала разлезаться под пальцами… Похоже, что бедная лисичка погибла очень давно и лежала невесть где в тёплом помещении, почти разложилась… Тогда впервые из уст отца прозвучало возмущенно-растерянно: «непорядочно». Практически, это был приговор. Но связи, пусть и не совсем дружеские, сразу не рвутся.
После этого случая отец взглянул на своего приятеля под другим углом. А случившаяся позже авария вовсе открыла отцу глаза…
У Бориса много было «полезных знакомств», и однажды он подкатил к нашему домику не на своём уютном автомобильчике, а на огромной военной машине. За рулём сидел молоденький солдатик в зелёной форме.
На улице было пасмурно, слегка накрапывал дождь. Обычно в такую погоду отец никуда не ездил. Но в этот раз он быстро собрался, и они укатили на охоту. Вечером солдатик привёз отца домой. Вернулись они не в лучшем виде. Помятые, поцарапанные. Слава Богу, живые. Бориса с ними не было. По словам отца, Бориса, со значительными ушибами, они увезли домой.
Голос у отца был весёлым, и никакого сочувствия к ушибленному Борису в нём не звучало. За ужином отец рассказал, как было дело.
Солдатик, как многие молодые водители, был неопытен, но горяч. Разогнался на мокрой от дождя трассе. Впереди был мост, и высоченная насыпь. Перед мостом он резко притормозил, а машину понесло юзом… Пока они крутились на пятачке перед обрывом, Борис распихал отца и солдатика в стороны и быстро лёг на пол в кабине. Двери у машины выбило. Отец мой и солдат вылетели с двух сторон, покатились под откос, закопались в песок и замерли на поросшем редкой травкой склоне. Отец рассказывал, как жутко, вращая колёсами, над их головами пронеслась военная машина и, подпрыгнув несколько раз, встала на берегу мелкой речушки. Оттуда, со стонами, вывалился Борис… У машины чуть помялась дверца, какие-то лампочки разбились, отец с солдатиком отделались лёгкими ушибами и ссадинами, а вот Борис пару недель отлёживался, лечился примочками от синяков по всему телу…
С его сыном, Максимом, мы общались ровно и скучно. Он был лет на пять старше меня. Я заканчивала школу, а он учился в институте, у него был свой круг взрослых друзей. Учился он хорошо и был, как сейчас говорят, «ботаником», в очках, погруженный в себя.
Мы могли поболтать о том, о сём, без особого интереса. Однажды Максим, на мои слова о том, что у его отца много друзей, резко ответил, что у отца нет друзей. У него только приятели. И это прозвучало болезненно, с нажимом.
Здесь нужно упомянуть маму Максима, жену Бориса, Ларису Фёдоровну. Это был единственный человек из семьи, который относился ко мне по-настоящему тепло. Она всегда была искренне рада, когда мы появлялись в их милой квартире. У них было очень уютно, на трюмо и на полках - множество статуэток, всюду – комнатные цветы… Из-за цветов царил полумрак, но не было мрачно – желто-оранжевыми были шторы, на стене висел нарядный ковёр… Включалась люстра, рассыпающая свет в рядах хрустальных фужеров в буфете… В комнате Максима до самого потолка высились книжные полки, и Максим со снисходительной улыбкой наблюдал, как я ахала, увидев очередное книжное сокровище. Уезжала я от них всегда со стопкой книг… На стене в его комнатке висела гитара и чучело дикой козы, которое когда-то сделал мой отец…
Подозреваю, что Ларисе Фёдоровне было радостно видеть, как я оживляюсь, видя книги, как мягко улыбается её любимый единственный сын, и мрачная тень, которой был обычно прикрыт их дом, куда-то улетучивается… О тени я сказала не зря. Очень быстро почувствовала, что в семейной жизни Бориса и Ларисы не всё благополучно. Во-первых, у них, у каждого, была своя спальня, в которые я ни разу не заглянула. Во-вторых, у них была какая-то невесёлая тайна, из-за которой Лариса сторонилась мужа, а он делал вид, что всё нормально. Они жили не в лад, каждый – своей жизнью, и мне было жаль Максима… Я жалела его, как маленького, хотя была младше… Похоже, что его родители тоже были замкнуты друг на друге, но со знаком минус, постоянно что-то хотели доказать друг другу. Их противостояние поглощало и силы, и внимание. Максим был один, хотя и мать, и отец по-своему любили его…
Думаю, что с подачи Ларисы Фёдоровны меня вдруг стали примерять на роль невестки. Семья зачастила к нам в гости, мы ездили за земляникой, на рыбалки… При этом нас с Максимом всё старались свести вместе, наблюдая издалека. Меня его присутствие не очень тяготило, но бывало скучно до зевоты. Я мечтала о мальчике из параллельного. Максим явно был занят своими мыслями…
Наконец Максиму стало не до поездок – близились госэкзамены в институте. А я и рада была, что оставили в покое.
Борис перестал у нас показываться, а через год мы узнали, что сын его женился на Эвелине, дочери директора автопарка. Отец мой хмыкнул, что родство более чем выгодное. Я уловила нотку обиды в его голосе. Мне новость принесла облегчение, но почему-то снова от жалости к Максиму немного сжало сердце…
Пару раз мы пересекались с Ларисой Фёдоровной. Она явно охладела ко мне.
Мне вспоминается иногда строчка песни «мы были просто так, для красоты…». Гениальная, думаю, строчка. Потому что самые сердечные, самые нужные люди – они не для пользы, а для красоты… Чтобы было кого любить … Вот от своих детей разве ждёшь какой-то особенной отдачи? Нет, любишь их просто так…
Я потихоньку вернула Ларисе Фёдоровне все прочитанные и недочитанные книги, и общение затихло…
Отец тоже недоумевал, куда девалась горячая дружба Бориса. Умом он, конечно, всё понимал и мог объяснить, но сердце явно грустило…
Через два года всё успокоилось и позабылось. Но снова, вызвав потрясение, на пороге нашего домика появился Борис. Это был вовсе не энергичный холерик, с красным плоским лицом и пышной причёской. Это был постаревший, поблёкший толстяк с обвисшими кудрями. Он сказал только одну фразу:
- Максим погиб…
В следующий раз он привёз Ларису Фёдоровну, тоже смятую и выбеленную горем. А дом их чёрная тень накрыла плотно и навсегда.
Лариса Фёдоровна ушла в горе как в тёмный омут, а Борис ушёл из дома. Как-то приехал к нам с новой женой, рыжей, по-клоунски яркой, нелепой, увешанной золотом… Подумалось, что они с Борисом очень подходят друг другу.
Борис приезжал к отцу не раз… О Максиме он при нас не вспоминал. Но сын своим уходом из жизни выжег в его душе незарастаемую дыру. И наедине с отцом он всё выплёскивал, выплакивал своё недоумение: «Почему??? Слабак!!! Испугался жизни!!!».
Максим повесился на чердаке собственного дома, всё рассчитав, заранее приготовив. До этого он крепко ссорился с женой, которая оказалась не слабее его родного отца. И Максим, который привык быть ведомым, оказался между двух огней. С одной стороны жесткий, прагматичный отец, с другой – энергичная жена. «Слабые по закону эволюции должны уйти, - писал в предсмертной записке Максим, - Выживают сильнейшие. Я проиграл».
Кто проиграл?… Максим? Его несчастная мать? Его отец? Эвелина, которую Борис и Лариса яростно обвинили в смерти сына и во всяческих грехах, и она сделала аборт?... Маленький неродившийся сын Максима и внук Бориса?...
Посёлок обдувается ветрами, обжигается солнцем… Недавно в нём убили пожилого хирурга, врача. Грабители проникли в дом, а тут хозяин вернулся, себе на беду. Молодой преступник ударил хозяина молотком по голове, и добивали потом все вместе, пока не умер. Говорят, что молодой в своё время побывал на операционном столе, и хирург спас ему жизнь… Может быть это и выдумка, но то, что хирург вернул к жизни сотни людей – правда…
Как правда и то, что в посёлке этом маленькая православная община никак не может добиться начала строительства церкви… Во всех посёлках в округе хотя бы маленькие деревянные церкви есть, а тут – никак. Как страшно, пусто, бессмысленно жить без Бога…
Недавно мы с отцом, уже глубоко пожилым, а проще сказать – стареньким, вспоминали Бориса… Отец, при словах о нём, болезненно оживился. Всё-таки связывало их больше, чем просто приятельские отношения… Рассыпалась семья Бориса, развеялась, будто и не было…
А связь отца с моей умершей мамой – жива. Он всегда помнит о ней. Он мысленно разговаривает с нею, хотя её нет в живых уже четырнадцать лет. И Бог живёт в их душах, потому что Он – Любовь…