Яшар Буняд
(рассказ)
Из цикла «Идущие на смерть»
- Чертово отродье!.. Что вы его убиваете?!.. Что он вам сделал?! Сукины дети!..
Первый удар оказался неожиданным. У меня потемнело в глазах, как только я услышал сдавленный вопль тети Наташи, проклинающей скинхедов, пинающих торгующего у самого входа в базар цветочника Джабраила. Моя шапка скатилась по фруктовому лотку прямо под ноги. Фрукты и овощи, которые я только что аккуратно сложил, вмиг взлетели в воздух вместе с ящиками. Казалось, будто по базару прошелся ураган. Затем первый, второй…, пятый… Удары сменяли друг друга так беспощадно, что я еле успел свернуть куртку и прикрыть голову.
- Наа! Получай, твою мать!.. Черножопый.. Получайте… Вашууматтть!..
- Цыгане несчастные.. Убь-юю!.. Наа..на!..
Не прошло и пяти минут как бритоголовые рослые молодчики завладели всем базаром; глухой стук завернутых в газету арматур, отголоски кулачных ударов, ударов обутых в тяжелые ботинки ног отдавались в моих барабанных перепонках с такой силой, что, казалось, прямо сейчас мой мозг взорвется!
Свежие товары попадали под ноги. Пришедшие на базар покупатели переполошились и выбежали на улицу. В такую минуту даже отец не узнал бы родного сына.
В последнее время властные органы закрывали глаза на произвол националистских группировок и это, в свою очередь, развязывало им руки. Они совершали неожиданные налеты на территории, где жили и работали инородцы, сборище жестоких палачей демонстрировало свою силу «черным»; эти банды, состоящие из прошедших специальную военную подготовкуфизически сильных молодых людей, охваченных нацистским духом, не знали пощады ни к одному встречному. Разделившись по трое-четверо, они вмиг перевернули базар вверх дном.
С неба тихо падал снег…
Как только фашиствующие молодчики чуть отошли от нашего ряда, тетя Наташа укрыла меня за своим прилавком. Она шла на риск. Эта женщина, помогая мне, подписывала себе смертный приговор. Если бы хоть кто-нибудь из разъярившейся толпы, не имеющей дела со славянами, это увидел – ее, как и нас, тоже повалили бы на землю пинками. Ощутив свое бренное тело под защитой этой храброй женщины, я немного успокоился…
Я безпродуху обругал своего младшего дядю, которого не видал уже десять лет! Услышь он это – побил бы меня, как собаку. Хотя нет, будь он в эту минуту рядом, наверно, ничего не сказал бы… Я вволю излил душу – обругал его на чем свет стоит…
Эх, дядя, дядя… Разве твои предки, никогда не покидавшие деревни, жили хуже?!.. Говорят, моего деда повезли на войну прямо из деревни, усадив на арбу. Он рассказывал, что дошел до самого Берлина. Когда спрашивали как и откуда прошел, сколько немцев убил, он обычно отвечал: «Эй-богу, этот проклятый сапог так натёр мне ногу, что я и не заметил как оказался в Берлине». Каждый раз, когда бабушка купала деда, она осматривала его тело вершок за вершком и говорила: «Ай, Зулю, – дедушку звали Зульфугар, – будто не с войны вернулся, а с заседания колхоза… Слава Аллаху, на этом теле нет ни одной царапины!». А дед молчал. Не любил рассказывать о войне. А может, не было что рассказать?
По случаю двадцатой годовщины победы в войне деда наградили медалью; то ли за храбрость, то ли отвагу, точно не помню. Его ровесники собрались у моего старшего дяди, чтобы «обмыть»медаль. Школьный директор Алипашамуаллим опрокинув сто грамм, спросил:
- АйЗульфугар, вот и правительство тебя ценит, награждает медалью… Ну давай, расскажи нам о своем фронтовом пути, героизме.., хочешь в могилу с собой унести? Может.., ты был чекистом, был на секретном задании, а? Нельзя ли нам узнать?!
После долгих раздумий мой дед впервые с горечью и болью поведал о своей тайне, которую хранил в душе уже столько лет:
- Дорогие мои! Нет никаких секретов… С первого дня службы меня назначили помощником штабного повара, я оставался им до самого конца войны. Чистил картошку да лук.., рубил дрова, – сказал он растроганно, будто занимался самым грязным, недостойным делом. – А всё потому, что не знал языка… Знал бы немного русский – был бы на передовой, убивал бы немцев!
Приятели принялись его утешать, уверяя, что тот занимался самым важным делом – кормил голодных солдат!: «Не горюй. А мы думаем-гадаем что это Зулю сам не свой как с войны вернулся…»
Тогда я был очень мал и, хотя многого не понимал, всё-таки уразумел, что дед глубоко опечален. Именно тогда я дал себе слово выучить русский язык. Потому что у Советского Союза много врагов и в любое время снова может начаться война. Не буду знать языка – придется чистить картошку, как дед…
…Я еле дышал. Кажется, повредили легкое. Ощущал внутри странный жар, подступающий вместе с дыханием к ноздрям… Шум в ушах еще не улягся. Тетя Наташа стояла перед прилавком и прикрывала меня своим крупным туловищем, чтобы не заметили. Другой на ее месте давно собрался бы и ушел. Мы торговали вместе на этом базаре уже столько лет, напротив друг друга. Ни разу не спорили, не ссорились. Она говорила, что любит меня как сына. Еще говорила: «Вы – азербайджанцы очень уважаете старших… Двери рая всегда открыты для вас!»
Что я для нее сделал хорошего? Всего-то ничего… Одним из первых на базар утром приходил я. Потом приходила тетя Наташа вместе с мужем дядей Андреем. Прежде чем разгрузить свой товар я помогал дяде Андрею донести до прилавка бидоны с молоком и сливками, которые он привозил из деревни. Эта пожилая чета так меня благодарила, что, ей-богу, мне становилось неловко…
«Двери рая…» Где же эти двери, где?
Тупая боль в голове, пробравший до мозга костей холод выбили меня из сил. Так хотелось оказаться в теплой удобной постели… Из своего укрытия я заметил за тетей Наташей свою серую шапку, смятую под сломанными деревянными ящиками и превратившимися в месиво огурцами, помидорами, баклажанами. Мои уши и голова мерзли от холода!..
…Мы жили в деревне. Мне тогда шел седьмой год. Младший дядя только что вернулся из армии, кажется, из Свердловска. До того, как отправиться на службу, он был очень смуглым, как и я, как и мой отец. Мои тети говорили, что служба пошла Салиму на пользу: он, благодарение Аллаху, поправился, сошла с него жгучая смуглость! Они так долго и часто это повторяли, что дядя решил навсегда расстаться со своей смуглостью и переехал в Россию с концами.
Да, за неделю до поездки в Россию он отправился в Баку покупать билет и взял меня с собою. В нашем роду я оказался третьим забравшимся столь далеко мужчиной. После покупки билета дядя погулял со мной по городу. Он глазел на девушек в коротеньких юбочках, а я на большие витрины магазинов. В тот раз я впервые отведал мороженого и пирожков. И, кажется, перехватил лишку. Разболелся живот. «Мне надо в туалет», – сказал я дяде. Туалета поблизости не нашлось. Терпеть больше я не мог. Дядя надо мной сжалился и дал знак справить нужду в парке, в кустах…
Ну вот, совсем другое дело! Я зашел в кусты прямо как у нас в деревне, быстро стянул штаны, присел… и… ууйй…
Дядя почему-то отошел от меня, совсем отдалился, будто он мне и не дядя. Прохожие поглядывали на меня и что-то говорили на русском. Потому что в Баку почти все говорили по-русски, а я, не зная как и мой дед этого языка, их не понимал. Мне было жаль деда, чистившего всю войну картошку. А теперь было жаль себя…
Я облегчился, подтерся листьями куста. Хорошо, что им оказалась не ежевика!.. Застегнув ширинку, побежал к дяде. Смущенно спросил что эти женщины мне говорили? Он рассмеялся, ничего не ответил…
- Черножопые… Вашуматть!.. – всё раздавались и раздавались выкрики похожие на рёв раненного медведя. На базар будто бомба упала; лотки разрушены, изувеченные мужчины валяются на сырой земле и стонут от боли.
Думать об этом больше не стоило. Эта земля под моими ногами никогда не была по-настоящему моей, никогда! Мы ошиблись. Она не была нашей, даже когда мы говорили с любовью «Москва – столица нашей великой Родины», даже когда наши деды сражались плечом к плечу. Значит, мы сражались ради других. Может…
…Находились, наверно, и те, кто спасал свою жизнь бегством. «Дают – бери, бьют – беги». Будто что-то внутри меня оборвалось. По мере того, как остывало тело, ужесточалась боль. Поняв в каком тяжелом состоянии я нахожусь, тетя Наташа прошептала: «потерпи… еще чуть-чуть…». Боже, откуда у этих националистов вся их злоба, ненависть, агрессия?! Откуда берется в сердце внука того солдата, которого кормил во время войны мой дед, солдата, уничтожившего фашизм, вся любовь к Гитлеру? Может, нацисты тайно проникли в Москву, может, вовсе не их гнали до самого Берлина, а наоборот?!
Мой учитель истории поговаривал, что если бы не бакинская нефть, Сталин не смог бы одержать победу в войне… Может, нацисты мстят нам за нефть?! К черту этих нацистов…
…Моя служба прошла в Амурской области. Мне выпали испытания. Я еще больше окреп, возмужал. В воинской части русские составляли большинство. Удивительно, у нас обругавшего твою мать пыряют ножом и отправляются на отсидку, а тут через каждое слово все, от командира до рядового, разбрасываются этим ругательством и не считают это зазорным, будто всё в порядке вещей… Однажды разозлившийся командир, чей приказ я выполнил не вовремя, обругал мою мать грязными словами. Мне почудилось, что он оскорбил ее действием прямо у меня на глазах! Я так врезал лейтенанту, что тот пролежал неделю в госпитале.
Начальнику штаба доложили всё как есть. Он промолчал и даже не стал меня наказывать…
…Снег, начавшийся в морозную декабрьскую ночь, сейчас почти перестал идти. Пронзающая воздух как пуля грязная матерщина доходила до моего слуха быстрее, чем глухой отголосок кулачных ударов. Пронзительные крики, от которых волосы вставали дыбом и стенания беспомощных мужчин были еще хуже. Казалось, небо и земля сошли с собственной оси. Я обхватил голову руками и спрятал ее между колен. Я себя ненавидел! Я ненавидел всех! За свою беспомощность, бессилие… За то, что не смог постоять за честь наших матерей и сестер, молящихся вдали, совсем далеко в эту минуту за нас.А еще я ненавидел себя за то, что знал этот язык, за то с какой любовью и азартом его изучал! Не надо было обращать внимания на сожаления деда… Эх, лучше чистить картошку, рубить дрова, чем понимать эту грязную ругань… Выкинуть бы из головы женщин в парке, брезгливо на меня посмотревших… Не желать бы избавиться от смуглости как мой дядя! Эх, если бы…
После случая с лейтенантом со мной обходились осторожно – боялись меня. Время в армии замирает. Казалось, прошло не два года, а двадцать лет. Когда я вернулся в деревню, которую видел во сне каждую ночь, отец раздал мясо жертвенного барашка. Мои дяди созвали всю деревню и родственников из Баку на праздник по случаю моего возвращения. Гуляли ровно месяц…
«Утром за табуном, а вечером в стойло», – лишь эта мысль крутилась у меня в голове. Колхоз, деревенская жизнь быстро мне наскучили. Теперь мне снились сосновые, березовые леса, Лена, с которой я встречался на «самоволке». Сны уносили меня на своих крыльях далеко-далеко, подальше от илистых, грязных улиц. Мама догадывалась. Нашла подходящую девушку и хотела меня «захомутать» – бедная женщина боялась, что я сбегу, как и дядя… Бедная мама, я сбежал к дяде до того, как она смогла воплотить свою мечту. Немногого она хотела – чистую непорочную невестку, пять-шесть внуков, вот и все дела! А я сбежал. Посыпал землей родной очаг, не оросил эту ниву. Вот бы знать что она сейчас делает?.. Сидит у калитки, утирает слезы старческих глаз, смотрит на пути-дороги, что отняли меня у нее. Может…
Мне было больно дышать. Когда горькие слезы стекли на губы, я вздрогнул; горячими были горькие слезы. А тело охладело как лёд – как вода из нашего колодца.
Я вернусь! Как только уберутся эти сволочи, соберу манатки и отправлюсь прямиком к маме! Мысли в голове спутались и обрывались. Что у меня есть, кроме этих воспоминаний, затерянных в памяти? Кто я? МИГРАНТ – чужой человек, шепчущийся со своим прошлым среди людей, которых всю жизнь считал родными! Я заключен в тиски этого слова…и ничего другого… Мама, я не подставил свои плечи под груз твоих забот!..
Как только объявилась милиция, вернулся и дядя Андрей. Тетя Наташа воодушевилась: «Где тебя носило?!», – прикрикнула она на мужа, зашла за прилавок, взяла меня под руку и подняла: «Быстрее, помоги усадить в машину.., ему совсем плохо…»
…Меня везут по залитому светом больничному коридору на каталке. Нет, я будто бы лечу по длинному туннелю. Лицо тети Наташи охвачено паникой. Мне чудится, что рядом с ней знакомые люди… Лучи слепящего света, вонзающиеся сверху в мои глаза, то разгораются, то гаснут… Мама, я в этом туннеле с тех пор, как украл улыбку с твоих уст и сбежал. Осталось совсем немного… Скоро ты обнимешь сына, погладишь его по голове… Мама, я так и не избавился от смуглости, ей-богу, остался таким же жгуче смуглым, как отец… Лишь волосы поседели, мама…
Веки наливаются тяжестью. Что-то садится мне на грудь, что-то… тяжелое, как камень…
Туннель такой длинный!..
Куда делся свет, слепящий мои глаза?..
Ма-мааа?!. Это ты?.. Я иду, иду, обними меня…
2002