Некогда давно я зарекся писать, но чуть ранее обещал одному человеку написать небольшой текст, в коем совмещу рассказ, в который вложил душу, с рассказом, который «дотерпел»…
Не каждый день я нарушаю данное себе слово, но, полагаю, могу позволить себе же сделать единичное исключение. Обещаю, это больше не повторится.
Говорят, лучше поздно, чем никогда.
С днем Рождения, Дориан.
-------
Безумие
Подчас даже самая шаткая надежда способна затмить разум и заставить верить в лучший исход... Но она неспособна повлиять на него. Ни надежда, ни вера в высшие силы не смогут ничего изменить. Чем больше веришь и чем дольше обманываешься пустыми надеждами, тем ближе подкрадывается безумие. Оно то приводит в ярость, то заставляет впасть в уныние... И так по кругу. Безумие творит ужасные вещи с любым разумом, даже холодным и расчетливым. Однако порой только безумие может заставить совершить невероятное.
Высокий светловолосый мужчина стоял перед операционным столом, на котором лежало неимоверно испластанное и измученное тело. Множество трубок исходило от него к различным медицинским приборам, заполнившим небольшое помещение. Некоторые из них были только доставлены в это место, и даже не со всех дисплеев успели снять защитную пленку, а некоторые были настолько старыми, что индикаторы на них едва горели.
Резко сдернув с руки окровавленную перчатку и кинув ее в кучу таких же на полу, мужчина надел чистую и прикоснулся к телу, лежавшему перед ним. Ладонь осторожно легла на большой уродливый шрам, шедший от груди до середины живота. Этот шрам был глубоким и неровным, с множеством швов, некоторые из которых были разорваны, а нити кровавыми иглами виднелись по краям. Ожоги от неисчислимых дефибрилляций покрывали грудную клетку и ее бока, особенно ярко виднеясь на ребрах.
Ненадолго замерев, словно боясь причинить лишнюю боль, ладонь поднялась к шее и поправила трубку, врезанную в горло, края разреза на котором уже потемнели от частой переустановки дыхательного аппарата.
Равномерный шум приборов наполнял комнату иллюзорным ощущением надежды. Они работают, они справятся. А если нет, то опять все по-новой...
- Черт! - едва слышно рыкнул мужчина, видя, что полоса сердечной активности вновь выравнивается, а аппараты начинают сигнализировать о необходимости принять меры.
С каждым разом надежда все призрачнее, а ярость в душе ставится почти ядовитой... Она отравляет мозг, лишая его веры во что бы то ни было.
Даже имея все необходимое, порой невозможно противостоять чужой судьбе. Нельзя остановить время, чтобы получить хотя бы несколько мгновений для более рациональных решений и действий.
Рафаэль уже почти не помнил, почему сейчас стоит над телом единственного человека, который когда-либо был ему дорог… Он не помнит, сколько извел донорской крови на бесконечные переливания, зато отчетливо знал, что только он может спасти… Как всегда. Как обычно… Но тело не поддается. Сердце останавливается, органы, сколько бы их ни менялось, сдаются некрозу и становятся бесполезны. С каждым разом мозг подвергается новым поражениям, но живет до последнего… словно тоже еще способен ощущать эту безумную надежду.
Новые ожоги от дефибрилляции на максимально допустимой мощности, новые разорванные швы и новые стежки рядом с ними, новая печень и новая кровь в уже истощенных венах… Чем ближе ощущение новой бесполезной надежды на чудо, тем ближе безумие, начинающее подкидывать мысли о том, что все еще можно исправить. Можно бесконечно хвататься за эти мысли и бесконечно растрачивать ценные ресурсы и время, но с каждым разом вера в свои собственные силы меркнет.
- Господи! – почти выкрикнул Рафаэль и упал на колени перед операционным столом. - Cпаси его!..
Он обреченно опустил руки и закрыл глаза, не желая больше видеть лужи крови на некогда белом полу и пустые медицинские контейнеры с ненужными и гниющими рядом органами. Уже не было сил смотреть на тщетность всего этого. Но так ведь было не всегда… Кровь останавливалась, раны затягивались, боль проходила… какой бы сильной ни была. Но сейчас эта боль, казалось, поражала все вокруг себя: тело, наполненное ей; чужие руки и разум, раз за разом пытающийся найти новый способ помочь.
- Господи, прошу тебя… Спаси его! – Рафаэль снял медицинскую маску и закрыл лицо ладонью. Он никогда не верил, что высшая сила существует, но сейчас отчаянно хотел верить и быть услышанным, потому что собственных сил уже было недостаточно.
- Ха… к кому ты обращаешься? – вошедший в палату человек усмехнулся. Он закрыл за собой дверь и подступил к столу. – Не ты ли сам занял его роль? Ты, словно тот самый Бог, решил столько человеческих судеб ради собственной прихоти.
Рафаэль обернулся и, взглянув в яркую зелень глаз собеседника, обреченно и тихо усмехнулся в ответ.
- Ты испортил столько ценных и необходимых другим людям органов, буквально украв их из под носа. Они ведь тоже ждали спасения, - зеленоглазый мужчина прошел мимо операционного стола, почти с сожалением глядя на лежавшее на нем тело. – Дэвид мертв… даже если ты снова заменишь все органы - он не проснется. Да, его сердце бьется, но потому, что эти аппараты качают его кровь и дышат за него.
Протянув руку к новому блоку питания с множеством кнопок и индикаторов и проведя пальцами по большому дисплею, этот мужчина отчего-то улыбнулся.
- Брэндон… я вырву твое сердце и пересажу ему, если ты хотя бы прикоснешься к выключателю, - вставая, бесцветно сказал Рафаэль, словно только сейчас, услышав разумный и резонный ответ на искреннюю мольбу, понял, что никто, кроме него самого, не сможет помочь. Как и всегда…
- Оно отравит его, - уже без улыбки ответил Брэндон, отчасти понимая чужое безумие.
- Я продал бы душу, чтобы спасти его, - ответил Рафаэль и осторожно положил ладонь на едва закрывшийся шрам, идущий от виска к затылку Дэвида. – Я продал бы сотни и тысячи чужих душ, если бы не хватило моей…
- В таких вопросах не торгуются, - проводив этот жест взглядом, Брэндон убрал руку от приборной панели. – Ты уже не поможешь ему, но сможешь помочь мне.
Рафаэль отступил на шаг от стола. Выдержав паузу, он отрицательно покачал головой:
- Я не стану помогать тебе, пока ты не привезешь новые органы и кровь, - заявил он, уже приняв свое безумие, и был готов бесконечно заставлять биться останавливающееся сердце.
- Сегодня больше не было доноров в центре.
- Значит найди. Есть списки, - холодно процедил Рафаэль и вновь надел перчатки. – Ты прав… Бог не может помочь. Я справлюсь сам… И пожертвую столько жизней, сколько потребуется, даже если эти жизни придется отнять.
- А ты не думал о том, что эти жизни кому-то так же дороги, как жизнь Дэвида - тебе? Кто-то так же готов отдать все, что угодно, за близкого человека?
- Мне все равно.
Уже пройдено и потрачено слишком много и поздно сожалеть. Безумие уже овладело мыслями и разумом, убедив в том, что есть только один единственный верный путь и куда бы он ни вел – нельзя останавливаться. Даже если есть высшие силы и наказание за грехи - эти грехи стоят того, чтобы заплатить за них.
Ради того, чтобы это жестокое и холодное сердце билось, можно совершить еще более жестокие поступки. Даже если его обладатель не проснется… оно должно биться. Ведь так гораздо спокойнее на душе… Он всегда здесь, в этой комнате. Всегда рядом… Так близко и доступно как никогда.
И снова все те же действия… Новые ожоги и швы, новая кровь… Новое легкое… новая трубка в горле и новая безумная надежда. С каждым разом эта надежда приобретает все более извращенные черты, но от этого становится только надежнее и реальнее.
Собрав все использованные инструменты и выбросив их вместе с остатками органов и старой крови, Рафаэль выключил яркую лампу над столом. Его пальцы слегка дрожали от усталости, но в нужный момент его рука всегда была тверда, как бы ни было тяжело превозмогать себя.
Рафаэль снял перчатки и мягко погладил Дэвида по бледной щеке, осторожно и не торопясь, как когда-то, чтобы не разбудить и не прогневить… Казалось, он и сейчас был готов отвести руку в любой момент и выслушать любые слова, но продолжал гладить по щеке, думая лишь о том, что бы сейчас сделал, если бы Дэвид все-таки проснулся? Улыбнулся ему, как всегда, и спросил, не болит ли от обезболивающего и снотворного голова?
- Конечно, болит… - сам себе ответил Рафаэль и, наклонившись к Дэвиду, легко поцеловал его в лоб рядом с темным швом на виске.
В разные моменты время течет по-разному… Если сначала каждая минута ускользала словно секунда и ее нельзя было остановить, то сейчас время будто замерло. Час? День? Сутки?
Подняв взгляд на аппарат поддержания жизнедеятельности, Рафаэль медленно выдохнул и закрыл глаза, продолжая видеть в этой темноте светящиеся цифры датчика, показывающего уже 51 час бесперебойной работы. Вероятно, именно это число принесло чувство притупившегося страха и блеклого счастья, и Рафаэль устало опустился на колени и заснул, опираясь боком о холодную стенку прозекторского стола, ставшего для него операционным.
Людям свойственно верить в лучшее и то, что самое ужасное и плохое исчезнет, словно обычный ночной кошмар. Стоит только поверить, убедить себя… и этот кошмар перестанет пугать и угнетать.
- Сегодня я вернулся к своей основной работе… - ровно произнес Рафаэль, входя в палату и присаживаясь на невысокую кушетку, окидывая долгим и спокойным взглядом лежавшего на ней человека. – Психология всегда успокаивает меня… особенно когда беседуешь с проблемными пациентами. Они делятся самыми сокровенными мыслями, тайнами, переживаниями… Глядя на них я думаю, что их безумие не такое темное и глубокое, как мое.
Каждый раз, находясь здесь, он испытывал странное чувство полного удовлетворения.
- Один из моих пациентов, уже достаточно пожилой мужчина, всегда приходил и спрашивал, возможно ли помнить то, чего никогда не было? Возможно ли отличить реальность ото сна? – Рафаэль достал из кармана своего медицинского халата маленькую коробочку. – Он был одним из первых пациентов в моей новой практике… Тогда я только начинал, а ты отдал мне свою квартиру, чтобы мне было удобно вести дела в центре города… Кажется, это было так давно, что я уже тоже не знаю, было ли это на самом деле… Этот человек приходил каждую неделю и иногда за весь сеанс ничего не говорил… Потом он будто исчез и не отвечал на звонки… Но сегодня он вернулся… И поблагодарил за то, что я его слушал и не считал безумным… Кажется, он попрощался… И в знак благодарности подарил мне эту музыкальную шкатулку.
Держа в руках маленькую коробочку, Рафаэль медленно приоткрыл ее, боясь сломать. Она выглядела очень старой, но от этого казалась только загадочнее… Ее крышечка с глухим щелчком полностью открылась, и тихо заиграла приятная плавная мелодия. Она наполняла собой большую палату, расстилаясь по ней прозрачным саваном, постепенно затмевая шум множества приборов. Мелодия иногда сбивалась и начиналась с начала, но не теряла притягательности.
Рафаэль, слушая эту мелодию, ощутил необычно тяжелое чувство, словно что-то сдавило сердце… но оно быстро прошло; словно в одно мгновение смешалось чувство потери с осознанием бессилия.
- Знаешь, Дэвид… - он поставил шкатулку на панель аппарата искусственного дыхания и прикоснулся к холодной руке, - …не было ни дня, ни ночи… чтобы я не беспокоился о тебе. С самой нашей первой встречи я всегда переживал за тебя… Тебе было больно, но как только раны более или менее затягивались – ты уходил… Ты никогда не звал за собой, но я всегда следовал твоему пути… И ждал момента, когда тебя снова ранят… Ведь тогда ты придешь ко мне… Я всегда хотел защитить тебя, но кривил душой и радовался особенно глубоким ранам…
Приподняв бледную и почти закостеневшую руку, Рафаэль повернул ее ладонью к себе и приник к ней щекой, а после мягко коснулся губами, ощущая уже надоевший резкий запах медикаментов.
- Я так часто протягивал руку, чтобы коснуться тебя, но не успевал и ты исчезал… Но сейчас я… - Рафаэль усмехнулся и, сделав паузу, глухо рассмеялся, - …я поймал тебя. Ты теперь в моих руках.
Переплетая свои пальцы с холодными и бледными пальцами Дэвида, Рафаэль смотрел на них без сожаления. Вероятно, он получил то, чего желал… пусть и так. Порой безумие настигает от потери или отчаяния, а порой оно тихо затмевает разум извращенными идеалами. Такое безумие не тяготит, но и не радует… Оно просто замещает собой здравый смысл и реальность.
Рафаэль приподнялся и заглянул в лицо, некогда бывшее таким красивым, а сейчас изуродованное глубоким шрамом на виске, темными пятнами под глазами и неестественно бледной кожей.
- Но я так скучаю… - произнес он с несвойственными ему низкими, но при этом резкими нотами в его всегда мягком и спокойном голосе. Рафаэль наклонился и уже почти коснулся шва на виске дыханием, но остановился, слыша, как мелодия в шкатулке вновь сбилась и, чуть заскрежетав, смолкла. Он хотел обернуться и закрыть ее, но замер: мелодия вновь со скрипом заиграла, громче и четче обычного, свет в палате несколько раз моргнул и погас вместе со всеми аппаратами, а холодная и почти окоченевшая рука с силой сжала его ладонь.
Конец