- Евгения Павловна, камамбер закончился…
- Как. Он. Может закончиться? Аркадий, как? – процедила Женька прилизанному официанту, склонившемуся к ее бриллиантику. - Как камамбер, ха-ха, может закончиться? – повернувшись к гостям, пожала она обнаженными плечиками.
Сан Саныч старался поменьше смотреть в ее сторону. Женькино платье цвета морской волны, из которого, как из прибоя, она пробилась уже на четверть, и голубая жилка на шее, и непослушный локон – всё создавало эффект полной и окончательной нефертитности; и ничего, кроме этого дурацкого слова, в голове у Сан Саныча больше не помещалось. Он впервые видел свою одноклассницу в роли светской львицы: то она расхахатывалась с какими-то смутно знакомыми ему знаменитостями, то журчала за столом быстротечной беседой, то, моментально леденея, выстрелами глаз гоняла по сверкающему залу свою несметную обслугу.
Сан Саныч просто сделал вид, что не заметил этой оплошности с закупкой важнейшего разносола, а Боря помахал Женьке вилкой в знак своей полной поддержки, мимикой выказав абсолютное неприятие ситуации окончания сего неизведанного им деликатеса.
- Да, мальчики, за всем нужно следить, за всем, - прощебетала Женька, отрезая малюсенький кусочек чего-то розового и, скорее всего, невероятно дефицитного. – Так тяжело найти ответственного человека. Вот так, чтобы сказать ему – камамбер! И он бы без слов все понял, да, Борис? Камамбер?
Она улыбнулась и, приоткрыв губки, осторожно вложила между ними свежеотрезанный кусочек. Боря проводил его в последний путь пристальным плотоядным взглядом - от едва заметной родинки в уголке Женькиного рта до самых глубин ёё бирюзового декольте. Сан Саныч сжал зубы и случайно стукнул ножом об вилку, как музыкант, хлопающий в тарелки в конце арии.
- Ошень плохо, когда тебя понимают плохо, - предъявила свою мысль дама, расположенная справа. Именно за ней, по этикету (ну, и еще благодаря быстрой подсказке Женькиного взгляда) и должен был ухаживать этим вечером Сан Саныч.
Дама называлася Ильзой. Блондинка в глухом бежевом платье без рукавов, она была представлена и как управляющая Женькиной гостиницы, и как лучшая подруга всей ёё, Женькиной, жизни. Острые скулы и прямые волосы, заправленные за четко очерченные крупные ушные раковины, логично сочетались с полным отсутствием косметики, а глубоководный немигающий взгляд осматривал все предметы, включая живых людей, долго и основательно. К этому нужно было еще прибавить полное и окончательное вегетарианство. Об этом Ильза предупредила сразу, еще до того, как мужчины произнесли свои имена: Боря с именем отчеством и с поцелуем холодной кисти, а Сан Саныч в два слога, по-простонародному.
И еще у этой женщины были острые локти и безупречно прямая спина. Это окончательно низводило и так маловыполнимую ухаживательную миссию горбящегося Сан Саныча до уровня откровенно провальной.
- Ильза Генриховна, а как понять, когда вот, не «плохо», а, наоборот – «хорошо»? Вот что постояльцу в гостинице хорошо? – в отличие от Сан Саныча, Боря боролся за право каждой женщины на мужское внимание. И боролся он - решительно и беспощадно, отдавая этой борьбе всего себя, всю свою душу и, конечно же, все свое закаленное в этих боях тело. - Давайте я вам подложу этих стебельков кучерявых, отодвиньте локоток, Ильза Генриховна.
Быстро освоившись в этом шик-блеске, Борис ловко управлялся на два фронта, не забывая, впрочем, и о тыле в своей тарелке. Кроме ножа с вилкой, он держал сложенную салфетку, которой раз за разом промакивал губы, и кусочек хлебушка, которым вымакивал подливку, и еще, не выпуская из пальцев все это богатство – умудрялся прихлебывать вино и регулярно подливать его дамам.
- Гоздь не долшен испыдать… дисконтэнт, - начала набирать обороты Ильза, - Гоздь не долшен, ай фьинк, ошитать, никогда и нишего ошитать, гоздь не долшен иметь, - она щелкнула сухими крепкими пальцами, – риджекшшен. О, о - отказ! Один гоздь зовсем не ел золь…
- О, иметь отказ! Ферштейн, - согласился Боря, – я бы тоже был зол.
- Завой, Бориз... – Ильза икнула.
- Да ну, зачем, Ильза Генриховна…
- Завой, Бориз. Ик! – Ильза стукнула по столу сухой ладошкой.
- Ууу-у, - неуверенно затянул Боря.
- Завой, Бориз! Отель Завой в Гельзинки – это перфекд, зупер перфекд! И-ик. Когда я работала в Завой, один гоздь… И-ик!
- А, Хельсинки, понятно. По глоточку красного? - Боря проворотом кисти дважды подрезал капельки на бутылочном горлышке.
- Шурик, надо ёё по спине похлопать, - наклонилась к однокласснику Женька.
- Так пройдет, - передернулся Сан Саныч.
- Правильно, не хлопай, Саня, козлёночком станешь. Вон пусть Аркадий по службе отдувается.
Прилизанный часовой за Женькиным плечом слегка скосил взгляд на Бориса. Тот в ответ тоже по-молодецки расправил плечи, кивнул и показал официанту большой палец: осанка у Аркадия и вправду была гренадерская.
- Один голос в зупе! Ноу репью-тейшэн! И-ик. Один голос! – обеими руками Ильза воздела вверх нож, как копьё.
- Жанна Дарк! Святая!– воскликнул Боря. – Выпьем!
- Волос, - шепнула Женька. - В супе.
- Я понимаю, - кивнул Сан Саныч. - Настоящий парикмахер не знает, как и, главное, зачем живут лысые люди, – наклонился он к ее уху ради заезженной шутки.
Она прыснула в кулак и стрельнула в него лукавыми лучиками. Та же чертовка, скакнуло его сердце. Та же чертовка, Женька-жменька, с которой они, три пацана и две девчонки, пили в парадном портвейн перед выпускным. С ней всегда было легко, всегда весело, всегда интересно. Та же чертовка. Только морщинки в уголках глаз. Хотя… у нее всегда были эти морщинки. И глаза у нее всегда смеялись.
- А что имеет каждый гоздь? Вы знаеде, Алекзандр? – Ильза обратила сверкающий нож в грудь Сан Саныча.
«Средь шумного бала, товарищ, заметь - ты гвоздь в одном месте не должен иметь» - ни к селу, ни к городу выскочило в голове у Сан Саныча.
- В Гельзинки каждый второй гоздь иметь… как это у вас говорят, иметь, иметь, – Ильза несколько раз подряд вдохнула и развела руки. Боря чуть отодвинулся, Сан Саныч поморщился и отвернулся и тут Ильза грохнула:
- Залопа!
- Я таких слов не говорил и не говорю. И даже не знаю, - открестился от ужасного сервиса Боря
- Жалоба, мальчики, жалоба! Ильза говорит – жалоба! - Женька схватила Сан Саныча за руку, - Все, выступление начинается, смотри, Ильзуня, смотри, - затараторила она радостно, - какая буся, какая пуговка, правда?!
Сан саныч выдохнул и посмотрел на Женькины плечи. Руку его она не отпустила.
Ильза сидела неподвижно, прямая, как дружба между мужчиной и женщиной; Боря раскинулся во всю ширину своих богатырских плеч; а Сан Саныч замер, вежливо наклонив голову – ну, прыгает собачка, ну маленькая, ну, чистенькая, ну и что?
– Посмотри, Ильзик, какой пируэтик, да? – моська довольно вяло скакнула через обруч на уровне табуретки и грустно оглядела банкетный зал. Соль выступления, по мнению хозяйки, состояла еще и в сложнейшей родословной и невообразимой редкости этой простенькой на вид псиночки: «шпиц Фердинанд и маэстро Михаэель» - так, чуть покраснев, Женька представила породистую пару выступающих. Сан Саныч поймал Борин взгляд: дворняжка, да? правда, расчесанная.
- У нас сейчас супермодно такие вот выступления. Хит сезона, понимаешь?- шепнула она Сан Санычу.- Вот я и себе заказала. Из Риги. Самолетом.
Он посмотрел на Женьку и кивнул: да, хит, хит. Руку его она так и не отпустила, и от этой горячечной ладошки все как-то отодвинулось в пахучую розовую даль.
- Жень, нам нужно поговорить с тобой.
Она кивнула, не отрывая взгляда от мельтешения собачки.
- О делах, - пояснил он.
Она опять кивнула.
- Я могу заполнить четверть твоих номеров.
- Тсс, смотри.
Каждый раз, наклоняясь, он вдыхал ёё запах – такой сладкий и чуть резкий; и каждый раз сердце билось все быстрей и быстрей. Он знал, что, как курящий – чувствует едва ли четверть от всего этого богатства, и что ему, чтобы хоть что-то ощутить - нужно прижаться вплотную, уткнуться в шею, зарыться в эти волосы.
- Потом, Шурик, хорошо? Потом поговорим.
Она, и только она - всегда называла его Шуриком. Он не хотел, он так не любил - а сказать стеснялся. Шурик да Шурик. Ну и ладно. Шурик. Ни разу не назвала Сашей.
Собачка отмучила все свои падагрические коленца, Ильза вышла по своим внеземным делам, а на центр зала вынесли огромное блюдо под блестящей, как щит педантичного спартанца, крышкой. Рядом с кулинарным дивом улыбался такой же круглый и не по годам щекастый колобок в высоченном поварском колпаке.
- А вот это, ребята - Жюль, – с гордостью объявила Женька.
- Ого, такой здоровый! Грибной? – Боря почесал вилкой ладошку.
Публика, явно знающая толк не только в поросятах, воодушевленно зааплодировала, Розовощекий колобок, выкатив плохо пришитые глазки, отколыхал животом три поклона.
Блюдо из-под купола водрузили на треногу и повар, на удивление быстро и ловко, стал двумя ножами кромсать ломти розоватой плоти.
- А Шурик и Борик съедят у нас сейчас - по два кусочка этого мяска: за меня и за Ильзушу, да? Давайте, парни, пока Ильза наше мясожерство не видит, она этот запах просто не переносит, - Женька сверкнула глазами. – Так, мальчики - внимание, мальчики - это вкусно, мальчики - это готовится из специально выращенных по классической технологии японских коров вагю.
- Их поят коньяком Камю? – Боря шумно втянул щекотный мясной дух.
- Массаж, ограничение движения и да, действительно - некоторое количество алкоголя в рационе - пиво или саке - вас устроит, Борис?
- Да, Евгения Павловна, устроит. А можно мне в эти коровы записаться? Я смогу много саке выпить. Вплоть до полного ограничения движения.
- Борис Глебович, вам не понравится такая жизнь. Их подвешивают на вожжах в звуконепроницаемых комнатах. И откармливают так ровно сто семнадцать дней, - Женька, всегда такая отходчивая, уже не хмурилась. - И подают, кстати, с протушеной на пару красной бурбонской индюшатиной.
- С чувачатиной? – переспросил Боря.
Боря дошел до неплохой кондиции. Не отпуская салфетку, он перекидывал вилку и нож из руки в руку, как жонглер, умудряясь при этом хватать пальцами и закидывать в рот то маслинку, то оливочку, а то и новорожденный корнишончик.
- Вкусно? – улыбнулась Женька.
- Благодарствуйте, Евгения Павловна. И хлеба хороши, и зрелища – бесподобны. А уж щеночек ваш куда только не пролазил. Я вот думаю…
- Ржевский, молчать! – Женька отпустила руку Сан Саныча и, захохотав, хлопнула в ладоши. – Боренька, а вы знаете, сколько стоит этот померанчик?
- Шченок померанский шпиц весит пятьзот граммов и стоит пят тысяч долляр. Нэйм из цвергшпиц, - Ильза, не глядя, села на придвинутый Аркадием стул и двумя указательными пальцами заправила волосы за уши.
- А чего это он померанец? Он вполне живой.
- Бориз, стоп токин! Прехрашать чутить!
....продолжение следует.