Цитатник-напоминалка.
Коммунистическая идея благополучно умерла. Но как жить дальше? Совсем без идеи? О, нет, без идеи жить скучно и опасно. Мало ли какие разрушительные мысли могу прийти в голову народа. Только четкое обозначение границ, может удержать в узде граждан государства. И вот, словно грибы — начинают появляться идеи и идейки, претендующие на имя «Главной идеи народа».
Я не знаю, кто и когда вытащил на свет пресловутую «Русскую идею», но термин прижился, несмотря на то, что мало кто теперь может узнать в этой опустившейся и размалеванной даме ту самую идею, именем которой она названа. Но она греет умы народа, а следовательно — выполняет свою миссию «главной идеи», хотелось добавить «главной идеи года», ну, как там годовая королева красоты или еще что-то подобное. То, что побыло с нами год и ушло. Но, надежды подобного плана в данном случае — беспочвенны. Эта идея не только не покинет нас одновременно с боем курантов, но грозит остаться на долгое время, все больше опускаясь и дряхлея. Теперь уже начинает казаться, что у этой девушки наступил маразм и провалы в памяти, и провалы эти все будут увеличиваться, а равно как и ее претензии на умы своих адептов.
Из прозрачной и ясной, немного утопической идеи, столь любимой русскими космистами, мы получили теперь нечто туманное, как засиженное мухами стекло и уж совершенно неясное в плане реализации. Хотя носители данного монстра всячески требуют именно реализации и причем — немедленной. Давайте-ка пройдемся по основным пунктам работы В.Соловьева «Русская идея».
Итак — историческая справка:
«И затем, когда за этим „красным солнышком“ — так народная поэзия прозвала нашего первого христианского князя, — когда за этим красным солнышком, озарявшим начало нашей истории, последовали века мрака и смут, когда после долгого ряда бедствий, оттесненный в холодные леса северо-востока, притупленный рабством и необходимостью тяжелого труда на неблагодарной почве, отрезанный от цивилизованного мира, едва доступный даже для послов главы христианства[3], русский народ опустился до грубого варварства, подчеркнутого глупой и невежественной национальной гордостью, когда, забыв истинное христианство Святого Владимира, московское благочестие стало упорствовать в нелепых спорах об обрядовых мелочах и когда тысячи людей посылались на костры за излишнюю привязанность к типографским ошибкам в старых церковных книгах, — внезапно в этом хаосе варварства и бедствий подымается колоссальный и единственный в своем роде образ Петра Великого. Отбросив слепой национализм Москвы, проникнутый просвещенным патриотизмом, видящим истинные потребности своего народа, он не останавливается ни перед чем, чтобы внести, хотя бы насильственно, в Россию ту цивилизацию, которую она презирала, но которая была ей необходима; он не только призывает эту чуждую цивилизацию, как могучий покровитель, но сам идет к ней, как смиренный служитель и прилежный ученик; и несмотря на крупные недочеты в его характере как частного лица, он до конца являет достойный удивления пример преданности долгу и гражданской доблести»
А что теперь говорят нам — наши новые идеологи по поводу «чуждых цивилизаций». Думаю, что даже писать здесь это не стоит, для этого просто нужно пройтись по просторам Интернета.
Далее:
«Смысл существования наций не лежит в них самих, но в человечестве. Но где же оно, это человечество? Не является ли оно лишь абстрактным существом, лишенным всякого реального бытия? С таким же правом можно было бы сказать, что рука и нога реально существуют, а человек в его целом есть лишь абстрактное существо. Впрочем, зоологам известны животные (принадлежащие по большей части к низшему классу actinozoa: медузы, полипы и т. д.), представляющие в сущности лишь весьма дифференцированные и живущие обособленной жизнью органы, так что животное в его целом существует лишь в идее. Таков был и образ существования человеческого рода до христианства, когда в действительности существовали лишь disjecta membra вселенского человека — племена и нации, разделенные или частично связанные внешней силой, когда истинное существенное единство человечества было лишь обетованием, пророческой идеей. Но эта идея стала плотью, когда абсолютный центр всех существ открылся во Христе. С тех пор великое человеческое единство, вселенское тело Богочеловека, реально существует на земле. Оно несовершенно, но оно существует; оно несовершенно, но оно движется к совершенству, оно растет и расширяется вовне и развивается внутренне.»
Как мы видим основой «Русской идеи» было не желание отмежеваться от всего мира, а наоборот, слиться с ним ради развития человечества. Теперь же нас кормят «особой ролью русского народа, который имеет право подмять под себя всех». Второй крен — принятие в штыки всего «нерусского» и изящная манера клеймить представителей других наций и национальностей милым словом «враг».
«У нас он (национальный дух) нашел средство утвердиться, не отрекаясь открыто от религиозного характера, присущего русской национальности. Не только признается, что русский народ — народ христианский, но напыщенно заявляется, что он — христианский народ по преимуществу и что Церковь есть истинная основа нашей национальной жизни; но все это лишь для того, чтобы утверждать, что Церковь имеется исключительно у нас и что мы имеем монополию веры и христианской жизни. Таким образом Церковь, которая в действительности есть нерушимая скала вселенского единства и солидарности, становится для России палладиумом узкого национального партикуляризма, а зачастую даже пассивным орудием эгоистической и ненавистнической политики.»
То есть зачатки подобного безобразия уже были тогда. Что это — национальная черта русского народа? Или несостоятельность самой идеи? Следствие ее утопичности?
Вот, что пишет И.С Аксаков о церкви. Да-да, о той самой русской церкви конца 19 века, которую сейчас нам подают как милую и патриархальную организацию, полную мучеников и нищенствующих ангелов во благо любимого ими народа.
«Наша церковь, со стороны своего управления, представляется теперь у нас какою-то колоссальною канцелярией, прилагающей — с неизбежною, увы, канцелярскою официальною ложью — порядки немецкого канцеляризма к пасению стада Христова... Но с организациею самого управления, т. е. с организациею пастырства душ, на начале государственного формализма, по образу и подобию государства, с причислением служителей церкви к сонму слуг государственных, не превращается ли сама церковь в одно из отправлений государственной власти, не становится ли она одной из функций государственного организма — говоря отвлеченным языком, или, говоря проще — не поступает ли она и сама на службу к государству?»
Ныне, никто не воскликнет с ужасом: Не поступает ли она на службу государству?«. Потому что именно на эту службу она уже поступила. И теперь суется туда, где ее совсем не ждут, забывая при этом свое основное назначение.
«Если судить по словам ее защитников, наша церковь уже не „малое, но верное стадо“, а стадо великое, но неверное, которого „пастырем добрым“ — полиция, насильно, дубьем загоняющая овец в стадо!.. Соответствует ли такой образ церкви образу церкви Христовой? Если же не соответствует, то она уже не есть Христова, — а если не Христова, то что же она? Уж не государственное ли только учреждение, полезное для видов государственных, — как и смотрел на нее Наполеон, признававший, что религия — вещь для дисциплины нравов весьма пригодная?.. Но церковь есть такая область, где никакое искажение нравственной основы допущено быть не может, и тем более в принципе, где никакое отступление от жизненного начала не остается и не может остаться безнаказанным, — где, если солгано, то солгано уже „не человекам, а Духу“. Если церковь не верна завету Христову, то она есть самое бесплодное, самое анормальное явление на земле, заранее осужденное словом Христовым».
«Религиозное и умственное освобождение России есть в настоящую минуту для нашего правительства дело такой же настоятельной необходимости, каким тридцать лет тому назад являлось освобождение крепостных для правительства Александра II. Крепостная зависимость так же была в свое время чем-то полезным и необходимым. Равным образом и официальная опека, наложенная на национальный дух России, могла быть благодетельной, когда этот дух был еще в детском состоянии; в настоящее время она может только придушить его. Бесполезно все снова и снова повторять, что наш национальный организм полон здоровья и силы, словно надо быть непременно слабым и больным, чтобы можно было тебя задушить. Каковы бы ни были внутренне присущие русскому народу качества, они не могут проявляться нормальным образом, пока его совесть и его мысль остаются парализованными правящим насилием и обскурантизмом. Прежде всего необходимо дать свободный доступ чистому воздуху и свету, снять искусственные преграды, удерживающие религиозный дух нашей нации в обособлении и бездеятельности, надо открыть ему прямой путь к полной и живой истине.
Но истины боятся, потому что она кафолична, то есть вселенская. Во что бы то ни стало хотят иметь свою особую религию, русскую веру, императорскую Церковь. Она не является ценной сама по себе, за нее держатся как за атрибут и санкцию исключительного национализма. Но не желающие пожертвовать своим национальным эгоизмом вселенской истине не могут и не должны называться христианами.»
И вот как после таких слов не задуматься? А не принесено ли уже все светлое и истинное в нашей душе в жертву национализму? И есть ли путь назад?«
И, наконец, как апофеоз всему сказанному и как несмываемая печать утопичности подобного проекта, мы читаем следующее:
«„Не добро быть человеку одному“. То же можно сказать и о всякой нации. Девятьсот лет тому назад мы были крещены Святым Владимиром во имя животворящей Троицы, а не во имя бесплодного единства. Русская идея не может заключаться в отречении от нашего крещения. Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований, всей мощи нашей империи на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трех главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно свободно и державно, не в отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы — вот в чем русская идея. И в том, что эта идея не имеет в себе ничего исключительного и партикуляристического, что она представляет лишь новый аспект самой христианской идеи, что для осуществления этого национального призвания нам не нужно действовать против других наций, но с ними и для них, — в этом лежит великое доказательство, что эта идея есть идея истинная. Ибо истина есть лишь форма Добра, а Добру неведома зависть.»
Теперь, вникнув в смысл той самой, исторической, первоначальной, если можно так сказать, русской идеи, нам остается только воскликнуть — "Хороша Маша, да не наша«.И никогда не будет нашей, потому что как Жар-птица — не дастся в руки. Много было идей у человечества, но они никогда не учитывали один единственный фактор, а именно — природу человеческую. Читайте «Город Солнца» или «Манифест коммунистической партии» — везде существует маленькая оговорка: мы должны воспитать «нового человека». А хотелось бы узнать, кто будет его такого нового воспитывать? Не те ли создатели идей? Не-а... Не будут они никого воспитывать. Свое дело они уже сделали — теорию накропали, а уж, воспитанием пусть занимаются те, кто эту идею принял. Только тем, кто перехватил идею и несет ее как жупел, заниматься чьим-то воспитанием неколи. У него другая задача, орать, срывая голос, об истинности своего учения и душить всех, несогласных с ним.
В данном случае, это не мои предположения. Со дня возникновения Русской идеи прошло уже больше ста лет. Она не была реализована до 17 года, она не реализована и теперь, когда со времени последней революции прошло уже 20 лет. Наоборот, как и положено любой утопии, она приобретает все более гротесковые и пугающие черты.