2
На улице возле аптеки прогуливался молодой человек. Он прохаживался взад-вперёд, заложив руки за спину, что-то тихонько напевая. Чем не объект для испытания.
– Стоять! – приказал Григорий, подойдя на два шара к молодому человеку.
Тот замер. Григорий вспомнил навыки армейского деда, и от предвкушения закололо в кончиках пальцев.
– Так, – протянул он, глядя на жертву, – отвечать по форме. Кто такой, из какой части?
– Студент Сидорчук, – отрапортовал молодой человек, – ленинградский государственный университет.
– Слушай мою команду, студент Сидорчук, напра-во.
Сидорчук повернулся.
– Плохо, рядовой Сидорчук, движения должны быть чёткими, без гражданской расхлябанности. Нале-во.
Сидорчук стал в исходную позицию.
– Уже лучше. Напра-во. Шагом марш. До тополя и обратно.
Сидорчук вышагивал до тополя и обратно, а Григорий подбадривал его весёлыми замечаниями.
– Выше ногу. Шире шаг. Подбородок тяни.
Сидорчук был послушен, как автомат. Он старательно тянул ноги выше, шагал шире и тянул подбородок. Григорий хотел категорическим императивом мотивировать студента Сидорчука к бодрой строевой песне, но в это время из аптеки на крыльцо вышла девушка.
– Олег! Ты что делаешь! – удивлённо воскликнула она.
– Хожу, – ответил Олег, не отнимая прямой ладони от виска.
В этот момент он, проходя мимо Григория, отдавал ему честь.
– Разговорчики в строю, – задорно громыхнул Григорий. – Нашего полку прибыло, – и он глянул на девушку третьим глазом.
Ольга и Олег студенты последнего курса. Он психолог, она историк. Скоро они поженятся. Распределение в Горький. Трудные годы. Свой бизнес у Олега. Работа и ещё раз работа бухгалтером на фирме у Олега. Улучшение положения, покупка квартиры, рождения дочек-близняшек – настоящих ангелочков. Снова трудные времена, уже из-за дефолта, снова подъём, поездка в Турцию… На этом судьба Ольги обрывается. Обрывается в воде.
Ольга, между тем, сбежала с крыльца.
– Олег, ты что делаешь! – она пыталась остановить жениха. – Олежек, дурак такой!
Григорий перевёл глаз на Олега и стал читать его судьбу с момента смерти Ольги. Он стал попивать. Чем дальше, тем больше. Бизнес пришёл в упадок. Его пришлось продать. Потом ушла квартира. А девочки, бедняжки девочки… Григорий закрыл глаз.
– Ольга и Олег, – приказал он, – подойдите ко мне.
Они повиновались.
– Откуда вы нас знаете? – вопрошала Ольга, ещё не успевшая проникнуться силой убеждения Григория.
– Слушайте и внемлите, – Григорий возложил руки им на головы, – в году 99 ты, Ольга, и ты, Олег, – вы не поедете в Турцию.
Этого показалось Григорию недостаточно, чтобы изменить судьбу симпатичных молодых людей, и он продолжил:
– Ты, Ольга, при первой возможности начнёшь ходить в бассейн и научишься плавать. Повторите.
– В году 99, – говорили хором они, – мы не поедим в Турцию.
– При первой возможности, – говорила Ольга, – я пойду в бассейн и научусь плавать.
– А теперь идите. Будьте счастливы. Забудьте обо мне, но помните, что я вам приказал.
Они повернулись и пошли прочь деревянной походкой, но с каждым шагом движения их становились естественней.
Григорий проводил их глазами до перекрёстка и двинулся в противоположную сторону.
В будущем Ольги и Олега имелись странности, незнакомые Григорию понятия. Дефолт, например, – что это такое?
Рассуждая о превратностях судьбы, Григорий не заметил идущего навстречу старика и налетел грудью на его подставленное костлявое плечо.
– Куда прёшь, – кричал дед, приступая к Григорию и размахивая костылём, – фронтовика толкать.
От сотрясения или от чего другого непроизвольно открылся третий глаз, и Григорий невольно заглянул в помойную яму – судьбу Кужевелова Владлена Антоновича, 1921 года рождения, члена партии с октября 1942 года, незаменимого винтика репрессивной машины.
В действительности Владлен Кужевелов никогда не был на фронте. С семнадцати лет он служил в органах на невысоких должностях, и всю войну он охранял советскую власть от внутренних врагов в системе ГУЛАГ. Сколько поломанных судеб покрывали чёрными пятнами, как струпья, его ауру, сколько оборванных жизненных нитей свисало с его мрачной души.
Смерть вождя он воспринял как предательство, как личную трагедию. И не ошибся. Захватившие Кремль враги ударили в горячее сердце сталинской вселенной – по её внутренним органам. Кужевелова выкинули из системы, как щенка, нагадившего на пол. Ожидая часа возмездия, Кужевелов затаился на гражданке, а ненависть к врагам, смешанная с многолетним упоением повелевать людишками, излилась издевательствами над беспрекословной женой, над забитой дочерью и сыном. Совсем недавно сын забрал у бесноватого отца мать и сестру, а объектами ненависти палача стали соседи, да случайные прохожие.
Старикан продолжал наседать, брызгая слюной из вонючего рта. Григорий отступил на два шага. Последнее видение судьбы: Кужевелов висел в грязном туалете.
– Брось костыль, – тихо и внятно произнёс Григорий, – стой, где стоишь.
Кужевелов отбросил костыль и остановился. Он страшно вращал глазами, не понимая, почему он подчиняется этому врагу народа и вредителю.
– Какой ты фронтовик, – отчитывал Григорий деда, – ни дня не был ты на фронте. Стрелял ты только по своим.
– Они были врагами, – из последних душевных сил старик сопротивлялся давлению пророка.
Ненависть ко всему, что существует под прохладным синим небом, на набухающей весной земле, как одеяло окутывала Кужевелова. Она была настолько плотной, что стала проникать в душу пророка.
– Кругом! – скомандовал Григорий, – до угла и обратно – бегом марш!
Старик повернулся кругом и побежал, заметно прихрамывая на правую ногу. На втором пробеге Кужевелова стали собираться зеваки, не могущие взять в толк, для чего старик в тёплом пальто и шапке бегает, и почему молодой парень командует бегом «быстрей! веселей!».
В толпе стали раздаваться возмущенные голоса о нынешней молодёжи, не имеющей почтения к старшему поколению, о падении нравов и о «куда смотрит милиция». Григорий резко повернулся к зевакам.
– Вам что здесь надо! – выкрикнул он с такой силой, что в толпе заплакал ребёнок, а в подворотне завыл бродячий пёс, – ступайте по своим делам!
И толпа мгновенно рассеялась. Кужевелов, тем временем завершив пятый круг, стоял по стойке смирно пред своим палачом. Пот катился с него градом, дышал он тяжело, широко раскрыв рот, со свистом и хрипом в изношенных лёгких. Он бы свалился на мостовую, если бы его не подпирала железная воля пророка.
– Иди дед домой, – мрачно изрёк Григорий, – но помни: каждому воздастся по делам его.
Кужевелов заковылял прочь, не вспомнив о трости, бормоча себе под нос: каждому воздастся, каждому воздастся, воздастся… И в голове его всё отчётливей проступало видение верёвки, как средство избавление от проклятой судьбы.
Григорий не заметил, как оказался в парке. Он бродил по асфальтовой дорожке, сидел на полуполоманной лавочке, а из головы всё не шла судьба деда. Этот старик совершенно затмил молодых людей у аптеки, чьи судьбы – так надеялся Григорий – ему удалось исправить. Исправить же судьбу старика не имелось никакой возможности, кроме возможности избавить его от судьбы. Григорий который раз про себя решил пользоваться вещим глазом в исключительных случаях.
«В конце концов, – думал Григорий, – судьбы людские – эта не моя епархия, а бога. Моя же задача…». И Григорий не смог найти даже приблизительного ответа: в чём состоит его задача.
Вздохнув, он полез в карман за сигаретами. Пачка была пуста. Мимо проехали, в движении колеблясь на досках, двое мальчишек в кожаных куртках.
– Эй, пацаны! – крикнул Григорий им в спину.
Они, остановившись, оглянулись. Один из пацанов оказался премилой девчонкой. Григорий приблизился.
– Чё надо, дед? – спросил мальчишка.
Григория умилил оптимизм юноши. Он рассмеялся, и с этим смехом судьба Кужевелова наконец-то покинула его.
– Я что-то смешное сказал? – растерянно обратился мальчик к девочке.
– Вроде бы нет, – пожала плечами девочка.
Григорий решительно не хотел воздействовать на них императивом, во всяком случае, в категорической его форме. Он решил мотивировать молодых людей другой формой.
– Хотите заработать?
– Ну да, – с некоторым сомнением ответил мальчик.
– Нас учат в школе, – назидательно, с лёгким кокетством в голосе, говорили девочка, – не заговаривать на улице с незнакомыми людьми.
– Так мы познакомимся. Меня зовут Григорий, – улыбаясь, пророк протянул мальчишке руку, – а тебя?
– Коля, – мальчик машинально пожал руку.
– Привет, Коля.
– Привет.
Молодые люди были ошарашены находчивостью Григория, а он протянул руку девочке:
– Григорий.
– Люба, – девочка легко коснулась руки Григория.
– Вы ведь всё равно катаетесь, – Григорий достал из кармана брюк сложенную вдвое тонкую стопку денег, – съездите на выход, возьмите мне в киоске пачку сигарет, – и добавил, максимально снижая категоричность, – если вы не торопитесь.
Мальчик глянул на девочку. Та пожала плечами, дескать – ты мужчина, тебе решать.
– Ладно, дед, гони бабки.
– Вот вам детки мои бабки, – сказал Григорий, отдавая мальчику пятёрку, – сдачу можете оставить себе.
Молодые люди, отъехав на десять метров, остановились и обернулись.
– Какие брать? – крикнула девочка.
– Приму, других там нет! – ответил ей Григорий.
Весна сегодня, что называется, решительно предъявила права. На голубом небе с редкими белыми облаками ярко светило солнце. Его лучи, свободно проникая сквозь голые ветки с набухшими почками, грели плечи и спину Григория. Он расстегнул куртку, подставляя грудь прохладному ветерку. Вокруг копошились, распевая на все голоса, мелкие птахи. Они строили гнёзда для потомства, для жизни. Благодать и покой были рассеяны в весеннем воздухе.
Молодые люди на скейтах неторопливо подъехали к Григорию. Они удивительно гармонично вписывались в этот солнечный день.
– Вот, – Коля протянул Григория две пачки Примы и полез в карман.
Григорий поднял руку в предупреждающем жесте.
– Уговор есть уговор. Сдача ваша.
– Я же тебе говорил, – улыбнулся мальчик девочке.
– Спасибо, – Григорию захотелось сказать что-то доброе, необязательное, чтобы не спугнуть их судьбы, – удачи вам, ребята.
– До свидания, – сказала Люба.
– До свидания, – сказал Коля.
– До свидания, – ответил Григорий.
И они покатили по парковой дорожке, весело щебеча о школе, о контрольной по математике, о всякой всячине, что кажется важной и значительной в пятнадцать лет.