На фотографии – я на практике. В руках у меня нивелир. На обороте моя подруга оставила шуточную надпись:
«СУ-2. Десятник товарищ Попович за исполнением служебных обязанностей. Работала на потоке мастером каменных работ. Сим удостоверяю 20/VII-49. Нонна Сучкова. На сем фотоснимке изображена т.Попович во время нивелировки приусадебного участка во время обеденного перерыва»
ДРУЗЬЯ
Наши студенческие перемещения по Москве были, по выражению нашего старшего товарища:
«Дурной собаке семь верст не крюк».
Я попала на Арбат и познакомилась со всей семьей Люды: с ее роскошной мамой, тихим папой и младшей сестренкой Таней. Мама Люды, Людмила Михайловна, первым браком была замужем за пожилым греком, который ее безумно любил. В память о нем осталась только фамилия Люды, куда он пропал, никогда не говорили. Второй муж мамы Люды, Ковалевский, был хорошо образован и неплохо устроен на работе. Его отец когда-то был священником в Елоховской церкви, от него у них осталась большая квартира на Старой Басманной улице. Отец давно умер. Теперь им принадлежала только одна комната в этой квартире. В этой комнате никто не жил, вся семья жила в огромной коммуналке на Арбате. Объединить две этих жилплощади было почему-то нельзя: никто тогда не менялся и не съезжался. Однажды Люда мне показала ту комнату на Старой Басманной. Это была большая светлая комната с окнами, выходящими на улицу. Хорошо было бы пожить отдельно от родственников, но в тот момент это было невозможно.
Как-то я пришла к ним утром. Людмила Михайловна, надевая узкую юбку на ночную рубашку, грозно спрашивала своих:
«Кто пахал в шкафу? Я только вчера убрала!»
Вопрос остался без ответа.
В квартире на Арбате, где они жили, в середине коридора была ванная комната, которую по ночам занимал их сосед. Он укладывал на ванну настил из досок и поводил ночь в общей ванной. Днем этот настил стоял в коридоре. Такая жизнь у него возникла в момент, когда его сын привез с фронта жену. И ночью в комнате стало невозможно разместиться всем домочадцам.
Еще мы посетили церковь. Наш институт был рядом с ней, и мы во время лекций слышали звон во время богослужений. Когда мы вошли в храм, мы буквально утонули в огромном объеме и множестве ярких украшений, иконы были в окладах. Полотенца, искусственные цветы. Это был Богоявленский патриарший собор в Елохове. Так я впервые попала в действующую церковь. На праздники в храм стекались тучи народа. На Пасху при посещении вечерней службы, было столько людей, что выйти из храма можно было только утром. Наши иногородние девочки провели в церкви всю ночь. Экзамены у нас продолжались до начала июня, до Троицы. Говорили:
«Кому Троица, кому «двоица».
Костя, которому мы помогали с учебой, жил в глубине Доброслободского переулка и отлавливал нас после посещения бани, и мы понемногу занимались с ним. В первый раз мы с Людой попали к Косте еще зимой. От квартиры родителей ему досталась небольшая комната. Он сам сделал ремонт, оклеил стены светлыми обоями. На стенах висели портреты его родителей. На окнах белые занавески. Стол был накрыт скатертью. В углу стояла наряженная елка. Я всегда жила в чистых квартирах, и меня это не удивило, но Люда была сражена. В первом семестре Костя сдал все экзамены. В нашем институте была прекрасная библиотека. Старинные книги на руки не выдавали, но можно было взять их на несколько часов для занятий в стенах института. Для занятий были специальные аудитории. В кружке по истории искусства, где я занималась, архитектор, который вел занятия, сам выбирал темы для рефератов и в библиотеке подбирал книги. Тема об инженерных сооружениях Леонардо да Винчи была для меня новым предметом. Когда я досрочно сдала экзамен по истории искусства, папа ехидно отметил:
«Ничего удивительного, ты же до четырех лет сидела на книгах по истории искусства».
Папа имел ввиду, что когда я была маленькая, мне клали на стул стопку книг, когда сажали за общий стол. Я тогда тихо сидела и слушала взрослых, разинув рот от восторга.
В нашем институте спортивный зал был постоянно открыт. Приходили девочки с разных курсов и разных факультетов. Я могла присоединиться к любой занимающейся группе, но только на занятия, не на выступления. Выступали они только своей группой. Я любила выступать, но в тот момент не пришлось. На лыжах мы катались в Сокольниках, там была лыжная база, где выдавали лыжи и ботинки. На все лыжные мероприятия я приходила одна. Старт найти было легко, а финиш находился не всегда. На какой я тогда набегала разряд, я не знала. Со временем это стало известно, но к тому моменту мне это было уже не так интересно. Весь первый семестр, пока девушек не освободили от военного дела, я занималась строевой подготовкой. Мы шли строем по Доброслободскому переулку, по булыжнику, то есть ребята шли, а я бежала следом. Когда я оказывалась совсем далеко от строя, спереди кричали:
«Реже шаг, наша маленькая девочка отстает!»
НАРАВНЕ С МУЖЧИНАМИ
Одной из рабочих профессий, которую мы должны были освоить до окончания института, была сварка. Группу сварщиков комплектовали из нескольких человек. Я опять попала с мужчинами. Никакой спецодежды нам не выдали. При моей подготовленности к предмету могли загореться и волосы, и одежда. Выдали щитки, электроды и металлические пластинки. Сначала показали, как держать электрод и вести его по пластинке. Самое главное, чтобы электрод не прилип пластинке. Тогда надо все выключать. Рядом со мной работал Додик Баранов из Перми, тихо трудился, а потом показал мне свою пластинку с письмом ко мне. Большим мастером сварки я не стала, но зачет заслужила. По всем статьям мы должны были быть наравне с мужчинами. Единственное место, куда нас никогда не приглашали, это пивная в подвале углового дома на Разгуляе.
В качестве общественной нагрузки я была агитатором во время выборов и между выборами. В качестве объекта мне выделили жилой дом около церкви. Определить, когда был построен этот дом и для кого, было невозможно. На доме совсем не сохранилось ни следов окраски, ни каких-либо украшений. На каждом этаже по две квартиры. Лестницы без освещения. Из моих подопечных я запомнила двух сестер. Старшая, полная женщина, жила у сестры, а прописана была в другом месте. Младшая была худая, неопределенного возраста, разговорчивая и суетливая. Перед выборами я пришла сообщить, где пройдет голосование. Она мне стала показывать, что к празднику, то есть к выборам, она сама убрала комнату, с потолка сняла паутину:
«Если бы людей позвать, сколько надо было бы заплатить, а я сама все сделала».
Когда я вышла на площадку, из противоположной двери высунулась соседка и стала мне шептать:
«Они в церковь ходят!»
В восемь открывались пункты для голосования. Первой проголосовала женщина в нитяном платке, завязанном на спине, она быстро подошла ко мне и поклонилась в пояс. Я испугалась, что кто-нибудь увидит, до чего я доработалась.
ШЛЯПЫ
Наши родители и соседи старались как-то нас приодеть. Как ни странно, но шляпы – это первое, что появилось в свободной продаже. Первой купили шляпу мне. На Сретенке в угловом доме был подвальчик, где продавали шляпы. Мне купили шляпу темно-синего цвета с плоской тульей и полями из обычного шерстяного материала. Один раз я гордо шла по Сретенке в мамином пальто в талию и в новой шляпе и почувствовала, как кто-то меня преследует. Я ускорила шаг, но у входа в подъезд мне пришлось обернуться, и я услышала:
«Тьфу, пропасть это ты!»
Это был папа.
Люда всегда имела свои причуды в моде, модны были амазонки, и у Нины Дорошкевич была малиновая, а у Люды – бархатный высокий васильковый берет. Однажды мы небольшой молодежной компанией разогревали на кухне картошку «в мундирах», и на кухню выплыла Фаина. В руках она держала что-то большое. Это что-то оказалось очень красивой шляпой со страусовыми перьями:
«Я уже устарела, а вам подойдет!»
Но нам, к сожалению, это тоже не подходило. После просмотра заграничных фильмов, стали носит шелковые косынки, завязывающиеся под подбородком, цветные и белые. У меня была белая косынка. Меня называли.
«Особая московская с белой головкой».
Водка была двух сортов: с белой головкой – первый сорт, с красной – второй.
(продолжение следует)