;Он оставался в том приятном положении, лучше которого и не выдумаешь для русского человека, то есть, когда сам ни о чем не думаешь, а между тем мысли сами лезут в голову, одна другой приятнее, не давая даже труда гоняться за ними и искать их.; Гоголь.
...удивляйся тому, чему кажется все удивляться давно перестали...
Скажу сразу: мною движет интерес, и желание разобраться вместе с читателями в самой сути написанного Александром Ороевым. Одновременно с этим меня удивляют позы таких Ороевых, они совсем не прочь поболтать о большИх слабостях в чужих текстах (кресло-качалка, камин ..., может быть в тот момент их ступни согревают шерстяные носки грубой вязки, украшенные полосами цвета сочной калины...). Поясню, что под "чужими текстами" надо понимать, в данном случае, рассказы Юрия Буйды из книги "Все проплывающие". Меня удивляет, когда писатель в один момент превращается в человека с жадностью болеющего воспалением зависти к чужому таланту и успеху. Хотя я прекрасно понимаю, что происходит это не в один миг, а зависть существует не один век. Но, прочесть плоды САМОГО Александра Ороева для меня стало необходимостью; разобраться в каких корнях рождается писательская зависть и почему трудно признать чужой талант ( прочла все, что могла наскрести по сусекам интернета, -- спасибо прогрессу).
Рассказ "Вся правда о битве латышей с пермяками" я считаю показательным для творчества Александра Ороева и будет совсем неплохо сконцентрировать рассеяное внимание читателя. Надо предупредить заранее, что коротким обзором тут не обойтись и поэтому призываю вас к терпению. Итак, рассказ написан от имени якобы бывшего бича Андрея Кыпчакова, у которого имеется необъятная ширь души. Битва--это банальный, пьяный мордобой, причиной чего оказалась женщина. О ней Кыпчаков скажет: " А что касается Гали, то ведь это ее дело, кого она выберет, тот пусть ее и ... ".
Рассказ состоит из множества противоречий, начиная с того, что бывший бич повествует нам об этой истории и о своей жизни шаблонным сухим партийно-газетно-публицистическим языком, переходящим местами в хулиганский (типа --"тот пусть ее и ..."), одновременно с этим Александр Ороев стремится держать стиль сказания, легенды. Судите сами, вот одно из рассуждений Кыпчакова в тексте Ороева: "Сегодня ясно, что великий, могучий и прекрасный русский язык, где-то на грани 60-70 годов прошлого столетия слегка приотстал от исторического процесса. Застой в общественной и политической жизни отпечатался и на языке." -- (ну чем ни выдержка из чьего-нибудь доклада??) Рассуждение о великом и прекрасном, смешно читать на фоне скудного языка самого Александра Ороева, при этом красивыми шаблонными оборотами речи он безусловно обладает. Контраст с партийным языком составляет показная нелюбовь к комсомолу. К примеру: "Надоедливого комсорга стремящегося расширить поголовье союзной молодежи, за счет привлечения нас с Яном, мы быстро и грубо отшили ". А между тем, в наше время старый партийно-газетный язык совсем неудивительно видеть в современной художественной литературе, которая по большей части походит на собственную публицистическую психотерапию авторов. Неудивительно, -- ведь это писатели вышедшие из целой армии газетчиков (а другие воспитаны газетчиками) и пытающиеся перестроиться, подстроиться под новое время, новые вкусы читателя. То главное, чему их учили, было -- писать, а не читать. И жили они -- служили, не тужили. Как там у Ницше: "Я служу, ты служишь, мы служим"... Даю еще один пример из текста Ороева и тоже вызывающий у меня улыбку: "Потуги их вождей (речь идет о "дембелях") дать партии какие – то, вычитанные, скорее всего, из газет, нормы коллективистского поведения, закоренелые в своих давних злостных привычках обходиться в большинстве житейских ситуаций собственным мнением, колымские бичи высмеяли." Фуу-х, впору перевести дух!...
Анекдотично в этом рассказе, выглядит и то, что услышанные Андреем Кыпчаковым, в разных местах нашей необъятной Родины, варианты пересказа этого мордобоя (битвы, легенды -- у Ороева ) записаны им в сорока восьми экземплярах (!). Можно только ужаснуться узости умственной деятельности (но не забывать про ширь души) бывшего бича, да еще с наклонностями журналиста, ни собирателем же фольклора он был. Еще смешнее то, что пересказы этой истории услышаны им из уст людей неинтеллектуальных. И это на фоне сорока восьми "конспектирований"! -- это он!-- вместе с Ороевым конечно, еще рассуждает об интеллекте своих собеседников?! Да, ситуация довольно комичная. Дословно: " а все они не были интеллектуалами, были стихийные западники и такие-же стихийные почвенники ". Что это? Абсурд? Или высокомерная ирония самого Ороева? Но почему автор иронизирует, когда сам же пишет тривиальности? Скорее всего мы видим личные, человеческие проявления характера автора, которые просочились на строчки рассказа. А может все эти "улитки" только для современного читателя смешны? А если Ороев старой закалки сталинист? То под словом интеллектуал он понимает совсем другое. Под словом интеллектуал он понимает человека функционера, человека работающего либо в цензуре, в области культуры, либо в органах правосудия и финансовых структурах, то есть это люди причастные к власти. Вот тогда нам будет ясно, кого Кыпчаков вместе с Ороевым считают интеллектаулами.
Вообще, я думаю у Александра Ороева был прекрасный сюжет для написания юмористического рассказа, но он решил пойти по "серьезному" пути романтизации жизни бича. Но не будем спешить и продолжим.
Можно еще подумать, что рассказ "Вся правда о битве латышей с пермяками", это своего рода тоскливая и современная память о горьковской пьесе "На дне". Тоо-оненькая такая память (пьеса ведь написана о босяках). В связи с первой постановкой "На дне" Станиславскому даже пришлось организовать целую экспедицию на Хитров рынок, для изучения особенностей поведения бывших людей. Исследование жизни босяков закончилось довольно интересным и курьезным, в некоторой степени опасным для жизни происшествием, о чем можно прочесть в воспоминаниях Станиславского. ;Религия босяка -- свобода; его сфера --опасности, грабежи, приключения, убийства, кражи. Всё это создает вокруг них атмосферу романтики и своеобразной дикой красоты. ;-- пишет в своих воспоминаниях Станиславский. Вот и у Ороева бич представлен романтиком,-- носителем своеобразной, -- дикой красоты. Заметьте, что Станиславский называет босяков бывшими людьми.
А Ороев настойчиво подает нам бича как романтика-шахматиста-книгочея,-- настоящего человека, -- который едет за туманом и за запахом тайги, и который пустился в забег во всю ширь собственной души. Одновременно с этим его влекут конечно приключения.
Любознательный (а в таком похоже многие писатели нынче не нуждаются--смешно, но-- факт) читатель конечно знает кем был бич на самом деле. Он знает, что в советские времена не принято было писать и говорить о многомиллионной армии людей, освободившихся из лагерей и работавших в различных экспедициях. Он знает, что именно их называли бичами, да и сами они себя так тоже именовали. Часто расшифровывали аббревиатуру «бич», как бывший интеллигентный человек. Хотя само слово «бич» - это дословный перевод с английского «берег», "пляж", так называли отставших от своих судов матросов, которым до возвращения судна приходилось коротать время на берегу, бродяжничая и подрабатывая в портах. Меткость выражения ассоциировалась с плетью с длинным ремнем, или бичом, что подчеркивало жесткий характер и бескомпромиссное поведение деклассированного советского элемента. Прошу обратить внимание на слово "деклассированный". Карательная политика советского государства способствовала тому, чтобы сложилась эта прослойка из числа осужденных, отбывших наказания и освободившихся по сроку. Статьи у всех – тяжкие и особо тяжкие, о чем мужчины не распространялись. Им, выпущенным на волю, податься было некуда. Квартиры – отняты, семьи – потеряны, на приличные должности их не принимали. Это были люди виновные и невиновные, отсидевшие в лагерях разные сроки. И вот, отверженные властями, друзьями и родней, они уходили работать (очень часто со справкой в кармане вместо серпастого и молоткастого) в многочисленные производственные геологические, геофизические, геодезические и лесоустроительные экспедиции. Никто из обычных, вербованных рабочих или комсомольцев-романтиков, или книгочеев-романтиков не выдерживал невыносимо суровых будней. Бичи это люди не имеющие ни флага, ни Родины Такой человек (топя горе своей жизни в вине, а на Колыме в спирте) никогда не будет владеть парийным языком, и не будет пускаться в рассуждения об эпохе застоя, ориентирах общества, о великом разнообразии этносов и народов. Его не будут волновать проблемы занятости масс. Свой срок в лагере он уже отсидел от звонка до звонка и поиск смысла жизни, -- совсем не та тема которая его занимает.
Я подозреваю, что рассказ у Ороева является автобиографичным (это нынче тоже модно). Писателям (ведь позаканчивали же люди в свое время литературные институты и лит.школы)-- надо писать (ну не читать же других талантливых, в самом деле! [только не принимайте мои слова за рекламу Ю.Буйды, есть множество иных талантливых имен]). Я даже могу допустить, что Ороеву было неинтересно и неловко писать о романтиках-комсомольцах, к числу которых он принадлежал (раз имел партийный билет, был и комсомольцем) в свое время, когда колесил по необъятным просторам (уж сколько о комсомольцах писано-переписано -- скукотень...) и поэтому он придумал такой мягкий обходной маневр. Произвел такую вроде незаметную и невинную подмену, умолчал об одном племени бичей и задорно подменил его другим племенем. А если присмотреться? Не является ли это продолжением старого табу? -- не писать о том, что неприятно власти...
Александр Ороев разбил в своем рассказе бичей на три категории, -- это довольно витиеватое рассуждение, которое больше уносит нас в магическое нереальное, чем говорит о реальности. Там даже есть упоминание о чань-буддизме. Весь рассказ -- явная психотерапевтическая потребность писать для себя. Даже уточню: потребность писать не в стол, а писать под себя. Одновременно с этим видно, что Ороев не хочет говорить с читателем, хотя вроде бы и пишет своеобразную легенду для читателя. Это тоже большое противоречие, которое стоит рассмотреть подробнее.
А пока обратим внимание на третью категорию бичей, в которую автор вообще уложил вповалку всех гениев человечества. Нелепо? Но тем не менее Ороев пишет: ; Наконец, третья категория бичей - искатели гармонии и того, и сего, по отдельности и вместе. Это редчайший тип бича, в него, видимо, входят все гении человечества. Из фольклорных и литературных героев я отношу к этому виду Одиссея, Дон Кихота и того мужика из сказки, что жил, не ведая горя, да и пошел его искать, то есть ударился в забег во всю ширину своей души. Из исторических деятелей упомяну лишь Александра Первого и, извините, Льва Толстого. Почему - объяснять не стану, и так понятно. В конце - концов, великий бичевской афоризм гласит: “Если надо объяснять, то не надо объяснять”. Автор, естественно, наш человек.; Получается у Льва Николаевича и Александра Первого тоже не было ни флага, ни Родины? Поразительно как далеко могут заходить в своем сочинительстве писатели... Очень впору тут будет остановиться и на крылатой фразе: "Если надо объяснять, то не надо объяснять". Происхождение афоризма приписывают и Зинаиде Гиппиус, рожденной в1869 году ( она --поэтесса, критик, писатель, принадлежала к богеме )
Душа изранена, в крови…
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?
Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа,
Неумолимою дорогою
Идем — неведомо куда.
Приписывают этой фразе и "мандельштамовское" происхождение. Другие считают что она принадлежит Григорию Ландау (философ, критик, культуролог,публицист ) и звучала она так: "Если близкому человеку надо объяснять, то не надо оъяснять"(Григорий Ландау умер в тюрьме в 1941году). Некоторые уверены в авторстве Юрия Олеши. Так кто из них для Андрея Кыпчакова наш человек?-- совсем неясно. Какого из этих людей он причисляет к бичам?
Вернусь к теме нежелания Александра Ороева разговаривать с читателем. Рассказ у него "усеян" неопределенностями и уклонением от разговора. Видимо происходит такое противоречие из-за большого увлечения мистическим нереальным, шаманством и камланиями (что ярко подтверждают и другие его тексты). Кстати, Григорию Ландау принадлежат интересные слова, которые здесь уместно применить: "Иногда жажда мистики -- лишь тоска рационалиста по недоступной интуиции". Думаю такое своеобразное "сворачивание" вызвано и с давлеющей на автора урбанизацией. Всё переплетается между собой и вот, в рассказе мы с вами видим интересный эффект убегания от реальности, в том числе и от реального действа на данный момент-- письма. Это и "Почему - объяснять не стану, и так понятно" и "но не было покоя, ощущался постоянно какой-то зуд, какая-то незавершенность, какой - то недостаток уверенности в правильности жизни.". Что это за какой-то зуд? Что за какой-то недостаток уверенности? А это-- "любопытно было бы порассуждать о том", но ... рассуждать автор с вами якобы или не может, или нет сейчас времени..., или вообще не хочет. А это? -- "ничего не могу ответить", то есть, получается или сам для себя писатель многого не знает и не хочет знать, или он неоткровенен. Но писать он вроде бы хочет, а вот углубляться в разговор с читателем совсем не хочет, он не желает с ним проникновенной беседы. Читающему рассказ он предлагает остаться на поверхностном уровне, на котором стоит и сам. Много в тексте и разнообразных слов по типу "кое-какие", "какими-то", что тоже говорит о неопределенности. Прочитав такой, наполненный противоречиями рассказ, приходит в голову мысль: а может это и есть тот самый классический пример?-- когда автор всё-же и прекрасный, артистичный балагур великолепно обладающий устной речью, но, для искусства писать этого мало. Тут впору привести пару строчек Юрия Буйды: "Самое подходящее для России название – Когда-Нибудь. На худой конец – Как-Нибудь."
Простым методом сопоставления двух текстов, на одну и ту же тему, легко заметить скудность языка, и мышления одного писателя, и богатство языка с глубиной размышления, другого писателя. Темой является чтение книг.
;Ему как и многим, не очень испорченным образованием людям, нравился сам процесс чтения, читал он все что угодно, лишь бы буквы были. Недавно я тоже обнаружил у себя подобную странность, такое чтение очень выручает, когда не хочется думать о перипетиях настоящего дня. ;(текст Александра Ороева)
Тут и присутствие ироничного высокомерия (личной черты нашего автора),тут и уход от реальности, о которой я уже писала (" когда не хочется думать о перипетиях настоящего дня "). Только неболеющий чтением автор, на мой взгляд, может "смаковать" неумение читать (если только это будет не в сатирической форме, конечно). Ороев, сам того не замечая, пишет рассказ который может "выручить" читателя заимевщего привычку убивать своё время впустую.
Теперь приведу текст на тему чтения книг, написанный у Юрия Буйды:
;С утра до вечера он читал все подряд – книги, газеты, клочки бумаги с буквами: он был логофагом. Иногда он выбирался из-за конторки и, вдавливая костыли в скрипучий деревянный пол, начинал бродить по библиотеке, хотя это и было трудно: каждая комната почему-то располагалась на своем уровне, и чтобы попасть из одной в другую, приходилось преодолевать ступеньки. Он останавливался вдруг перед старухой, которая из недели в неделю являлась сюда, чтобы читать медицинскую энциклопедию на букву «В», и только на букву «В», и так продолжалось годами, до самой старухиной смерти, – и вдруг, растопырившись на костылях, произносил что-нибудь вроде: «Коммунизм уже существует. Можете называть это раем. Где еще вы встретите столько людей (он поводил плечом в сторону книжных полок), мирно сосуществующих в тишине и покое, где еще Гете мог бы встретиться с Гоголем, а Данте с Достоевским?»;
Если читатель не полный слепец, то он видит большую разницу в глубине мышления и умения говорить между Юрием Буйдой и Александром Ороевым. У Буйды мы видим авторскую "расшифровку" советского мифа о государстве, в котором жили самые многочитающие во всем мире люди. А у Ороева Кыпчаков (прошу не забывать про ширь души) являет собой тот яркий пример, который вышел из этого мифа о самом читающем во всем мире советском человеке. У автора нет потребности разбираться в советском мифе, как нет и умения этого делать.
Ороевский Андрей Кыпчаков много разглагольствует о душе, но не видит природу... В рассказе нет ни одного описания своеобразной красоты колымского края, зато виден интерес к язычеству. Не умеет и говорить он о человеке, видеть его личность и индивидуальность. Личность стерта за рассуждениями о лихом племени, об интернационале бродяг, она выскоблена и иссушена пивным балагурством. Простое бытописание и натурализм выступает на передний план может оттого, что внутренней глубины нет?-- ни у автора, ни у его героя.
Вот пример из текста Ороева: "Кто любит горы, кто родился в горах, тот знает наслаждение бегом спуститься с высоты по осыпи, когда шаги делаются гулливеровскими, чуть ли не в десятки метров, когда, набрав скорость, летишь вниз, ощущая, как ноги и руки начинают жить вполне самостоятельно от туловища, потому, что от огромного размаха движений, они подчиняются уже не воле хозяина, а силе инерции. Кажется, что вот-вот они оторвутся и пустятся на вольное житье. Дух при этом захватывает, туловище, не сдерживаемое в движении никакими силами, кроме сопротивления воздуха, устремляется вперед ног, которые все же цепляются в своем бешеном размахе за щебень, и нужно уметь сохранить равновесие, чтобы голова их не опередила, потому что упасть лицом в щебень, может быть и не смертельно, но и не очень приятно.
Но сейчас спускался кто-то очень медленно, едва переставляя ноги."
В этом затяжном (а автор любит такие тяжелые словесные клубни) воспоминании из детства, мы не видим никаких проблесков ни личности, ни души, о которой навязчиво будет пытаться повествовать Андрей Кыпчаков в течение всего рассказа. В описании спуска с горы автора занимают только внешние ощущения,-- сопротивление воздуха, бег, физическая ловкость. Это простое, близкое к спортивному воспоминание и совершенно поверхностное. Кто выше прыгнет, у кого сильнее ноги, да у кого крепче мышцы. Ну отбегали и отпрыгали они детьми: кто выше, кто дальше, да откатались на лыжах. Съели потом с жадностью корку колхозного хлеба, натертую чесноком и политую пахучим растительным маслом, цвета гречишного меда. А далее? Бегуны и Прыгуны задались поиском смысла жизни (не без посторонней помощи конечно) и захотелось тогда сделать им уже другой забег. Но красиво (романтично) это будет выглядеть, -- когда в ширину собственной души, -- усвоили ведь они, что таковая у них от природы водится (как волосы на голове). По-Ороеву выходит: простор, ландшафт способствовали поиску смысла жизни. Скукожились просторы и прекратилась романтика с её поисками смысла жизни, как и прекратились забеги в ширину собственной души (надо полагать душа тоже скукожилась?). По-Ороеву подумать, так в маленькой Японии живут вовсе бездушные и бесполезные твари, как впрочем и нынешние массы и этносы в России (тоже по-Ороеву).
Ох и утомила я читателя, но сказать честно, я и сама не бодра, и не весела. Итак, подхожу к заключению.
Читаем: "Недавно, перечитывая Рериха, узнал, что по древним поверьям, последняя битва народов, после которой наступит абсолютная гармония во всем свете, должна состояться на реке Катунь, то есть на родном моем Алтае. Так что «Битва латышей с пермяками», вероятно, не из самых судьбоносных для народов, что, впрочем, и подтверждено событиями 80-90 годов." Нет, вы только подумайте! Перечитывая Рериха! (перечитывал, но недавно узнал) Оказывается Андрей Кыпчаков, вместе с Ороевым, сторонник рериховской идеи объединения коммунизма с буддизмом!? ... Получается Ороев нас подводит к выводу: бичи -- это люди, похожие на буддистов: " это лихое, привычное к беспривязному существованию племя, интернационал бродяг, осознанно, или неосознанно, ищущих постижения. " --пишет в рассказе Ороев.... Все. Пора опускать занавес на эти абракадабровские письмена.
А читателю срочно необходим кислород в виде слов А.М. Пятигорского, которые он прочел на одной из своих лекции по философии буддизма. Я тут в Москве видел книжицу в ларьке, говорит Пятигорский, --"Буддизм для всех" (аудитория смеется). Зря смеетесь говорит, это большая проблема. А ведь Будда, продолжает Александр Моисеевич, в своей четвертой проповеди говорил: "Нет знания для всех, и нет истины для всех. Знание для того кто знает, а истина для того кто постигает".
И еще. В буддийские отшельники не брали: военных, солдат взявших обязательства, детей, рабов, купцов
погрязших в долгах. Т.е. тех, кто хочет за счет буддийского ошельничества освободиться от какого-либо гнета.