В феврале в воздухе совершенно отчетливо запахло войной.
Это почувствовали даже те, кто принципиально не смотрит телевизор, и считают себя блаженными гражданами мира. Мира, гражданами которого им хочется быть, больше нет. Есть Европа, Запад и мы. Они против нас, а мы против этого. И есть еще наши бывшие "братские республики" намотанные на колеса жажды власти.
Пахнет. Пахнет даже не адской заварушкой, как в 90-ые, а пахнет серьезной и полномасштабной войной. Военные, даже бывшие, ловят этот запах раздувающимися ноздрями. Он им хорошо знаком и пробуждает натренированные инстинкты. Это состояние сродни куражу бойцового пса - возбуждение, которое внешне похоже на радость, не смотря на перспективу быть разорванным в клочья. У военных читается в глазах - мы не отдадим страну. Ценник под таким взглядом стоит кошмарный. Читаем - айфонно-кредитно-инстаграммной жизни конец. Семьям, детям, уютным квартирам - конец. Планам и надеждам конец. Всему конец. Первая же упавшая на территории страны бомба поломает хлипкий двадцатипятилетний хребет жизни, которую мы ждали весь двадцатый век. Войска "миротворцев" ее абортируют еще в утробе. Без права на вдох. Без права взгляда в небо.
Православные колокола колышут тени парада 41-го в едва оттаявшем московском воздухе.
Нынче кабаки полны людей. Не смотря на кризис и варварские увольнения. Это предчувствие. Если обедающей кошке слегка наступить на хвост, то она начнет есть быстрее. И чем сильнее нажимать, тем жаднее животное будет пожирать остатки. Понимаете, да?
Кризис. Экономика стреляет бесконтрольным концом хлыста, создавая сверх звуковые хлопки, в которых гибнут иллюзии стабильности. В этих маленьких взрывах репетиция настоящего ада.
Кризис. Мне хочется напиться и говорить о море всю ночь. В тяжелой трезвой голове стучит: кризис - это когда нас некому будет хоронить.
Обнимите детей и любимых. Может это спасет нас от пропасти.