Ворона каркнула так неожиданно и сочно, что с подоконника вмиг точно ветром спуржило весь накрывший его с начала зимы слой снега. Она еще и дважды клюванула по стеклу, и собиравшая спозаранок Василия в воскресную дорогу супруга от неожиданности такой встрепенулась. «Фу ты, ведьма не иначе!» – наспех накинув на оголенные плечи халат, задумчиво глянула она в уличную темень блекло освещаемого торшером окна. Перекрестилась спросонья-испугу и повернулась с шепотком к мужу:
– Ладно, когда голубка или птичка какая добрую весточку на крылышках может принесть… Ну, а эта что накаркивает?
– Да не заморачивайся ты, Лидок, – рассмеялся надевающий полушубок Василий. – Возможно она хмельной пакости случаем наелась, вот и ошиблась с бодуна адресочком…
– Ты вот сам с радости, что впервой едешь на рыбалку, не перебери там этой «хмельной пакости», – чмокнула его в небритую для доброй приметы щеку уже повеселевшая супруга. – А то начнешь и сам покаркивать.
Экипированный под заправского любителя зимней рыбалки, Василий не без гордости взял свой саквояж и вышел на морозную улицу. «А температурка-то действительно за двадцать», – подумал он и, нарушая снежным поскрипом своих унтов рассветную рань, направился к стоянке заводского автобуса-старичка. Уже поджидающие коллеги по коллективному отдыху встретили его словно инопланетянина, подав лишь несколько окололитературных возгласов удивления. По ходу всей разухабистой дороги наполняли салон рыбацкими байками и анекдотами вперемежку с сигаретным дымком, по-мужски острили и хвастали своими рекордами улова самых баснословных величин. И всякий раз улыбчиво поглядывали на забившегося в угол некурящего новичка.
Он же их молчаливый интерес к себе расценивал как подобие обычной житейской зависти оставшихся в городе «бомжей». И, демонстративно устроившись на «фирменном» ящике-сиденье, подумал: «Вот, спасибо детям за такой подарочный кофр с набором рыболовного снаряжения… На такое, говаривают, даже крокодил охотно может пойти». Подхихикнул этой своей мыслишке, совпавшей с новой байкой соседа, и мысленно заключил: «С крокодилом пока тягаться не стану, а уж всякой малой рыбешки накидаю сюда точняком».
Подъехали к заснеженному озеру, когда его скрытая облачной ночью природная белизна уже начала обрастать признаками другого наступающего времени суток. С ожившими очертаниями прибрежного леса и вылетающим из его плена колким, набирающим силу ветерком. По предложению старшего группы все они дружно «остаграммились для быстрейшей адаптации с природой», и он уже с веселостью вошедшего в роль знатока сказал:
– Буранчик может начаться, братва, надо успеть клев поймать… И классно, что новичок сегодня такой клевый, без нашей помощи обойдется. Да, Василь?
– Я новичок да не лоху своячок! – приударил даже рифмой вдохновленный похвалой дебютант и демонстративно потащил свои доспехи на ледовую поляну.
«Тоже мне преподы с колхозными сундуками, – с брезгливой мыслью оглянулся он на сотоварищей по предстоящему лову. – Сейчас поглядим, кто кого тут уделает!» А они, вдохновенно докуривая каждый свою «марку», с ухмылками следили за действиями того. Видели сейчас в его силуэте мешковатого бурого медведя, который вальяжно протопал по заячьему следу и чуть, было, не столкнулся с летевшей навстречу вороной. Уклонил от нее свою голову в шапке-малахае и неторопливо стал обосновываться на облюбованном для промысла месте. С долгим сопением установил легкую пленочную палатку, просверлил там новеньким ледобуром лунку и стал открывать крышку ящика. Она скрипнула как-то, точно спросила:
– Ну и че будешь да-а-альше?
– Че-Че… наполнять тебя, вот че, – шепнул в ответ хозяин кофра, вытаскивая из него приготовленные дома снасти.
Разогретый таким непривычным для «барина» делом, вытер испарину с узенького, словно птичьего, лба и грузно опустился на седушку ящика. Несколько минут пребывания в подледной воде мормышки с крючочками, и раздался бравый голос Василия:
– Вот он, красавЕц какой… хоть сейчас селедочку делай!
«Во дает, новичок, уже и рыбину вытащил!» – в молчаливой зависти повернули к нему взгляды скорченные над своими лунками мужики. И увидели сквозь его пленку, как он возвращает в воду только что добытый трофей, громко при этом ему почти по-родственному приговаривая:
– Нет, окунек, я тебя отпускаю назад… с одним только желанием, чтоб пригнал мне сюда косяк других, да еще крупнее.
– Он никак звезданулся, что ли?! – с плевком пробурчал соседу по лунке расположившийся поблизости к Василию старшОй. – Тут еще ни одной поклевки, а он уже, бля, и «щучье веление» заказывает.
Сам дебютант, не обращая на них внимания, вскоре снова дернул вверх конец удочки и стал снимать с крючка рыбью пасть. Поднял перед собой длинного, почти в две ладошки, окуня и пробасил:
– Офигеть, како-о-ой экземпляр! Какие ж вы отзывчивые на просьбу новичка-рыболова, даже жизни своей не щадите!
Голос такого успеха долетел теперь и до сидящих поодаль сотоварищей. Искоса поглядывая на дебютанта, сначала молча приблизился к его палатке один, затем второй, третий… Заскрежетал под острыми металлобурами более чем полуметровый лед, и «рабочее место» Василия стало обрастать новыми лунками. «Ишь, как хвастливые корифеи новичка обкладывают, без смеха уже и поучений», – сохраняя подобие нахохленного вороньего вида, подумал он и опять с возгласом непревзойденного удачника вскинул вверх свою удочку. Это его действие напрягло теперь и других. И обутого в высокие, парализующие движение, пимы усача, и закрывшего лицо неприятно синюшным башлыком долговязого… Но каждый, все ближе и тише подбуриваясь с насупленным видом к дебютанту, думал сейчас об одном и том же: «Что за день такой черный, неужели сплошной облом?!» А он, словно запрограммированный на свой алгоритм, по-прежнему оглушал эту все более мрачную тишину очередными возгласами рыболовной удачи.
Их надежда проблеснула лишь с появлением полуденного солнца. Но оно посмотрело на отсвечивающую бликами палатку, которую взяли в кольцо уткнувшиеся в лед мужики да зияющие позади них лунки, и чуть не рассмеялось. Эта созданная ими картина напоминала сейчас доживающий на том берегу аул со сторожевой юртой в центре развалин. «Хоть одну мужички пользу природе да сделали, кислороду рыбкам добавили», – с подмигивающей сквозь облако улыбкой мысленно заключило небесное светило. Слегка порадовало рыболовов своим присутствием и снова нырнуло, подобно ускользающим от лунок рыбкам, за все более плотную облачность предстоящего снегопада.
– Харэ, мужики! – с разочарованием в голосе скомандовал ледовый старшина. – Пора отчаливать, а то нас здесь вместе с этими лунками может замести… Под дружный писк не пойманных окуней.
Все понуро один за другим, словно вереница траурной процессии, подошли к «ПАЗику». Потоптались молча и стали размещаться в его маленьком, похожем на советскую кухоньку, салоне. А Василий появился со своим скарбом, когда они уже накрывали здесь походный столик из двух «запасок», накрытых дээспэшной доской. Дебютант тоже быстро сориентировался и добавил к их выложенной закуске приготовленную женой селедку.
– Тыльки прикиньте, хлопцы, а! – рассмеялся коротыш-водитель с полтавскими корнями. – Вин уже успив и окуня засолыть… В реале нас вмистья с рыбками на крючки свои посадив!
– Что ж, мужики, каждый начинает это дело по-своему: кто с сосульками под носом, а кто с ящиком фарта, – поднимая стопочку «белой», с нотками сожаления произнес старший. – Вот Ваське сегодня подфартило. Выходит, он не только деталь может выточить ювелирно, но и точку лунки рассчитать… Пьем за твою точность, братан. И не зазнавайся.
За второй и третьей рюмками пошел разбор причин их «прокола». Снявший с головы башлык долговязый сейчас уже словно развязал сам язык и сразу обвинил самих рыб, которые на этот раз «оказались наиболее умными и не пошли на клев». Но все тут же глянули на дебютанта и сообразили: а его-то они обхитрить не смогли… Тогда бросил на обеденный круг свою мыслишку малоразговорчивый усач, назвавший виноватой в такой постыдной неудаче «смурную с ветродуем погоду». А третий так махнул на него рукой, что едва не выронил граненую тару, и заявил:
– Да брось ты, бывала погода и хужее этой… Все дело, пацаны, в Васькиной палатке. На еную окунь и попер, как тот кот на валерианку.
– Ну, и раскатал ты, работяга, свою губу за счет заводского профсоюза! – урезонил его главный. – Возьми мы все, бля, еще и такой с собою груз, пришлось бы к нашему «ПАЗику» и прицепище искать.
– А можэ все проще будэ? – опять съехидничал запустивший движок водитель. – Можэ то след самогО «косого» привел его к тим окуням дюже прожорливым? Тэпэрича вот успокоились в его ящике-то…
Бурлящая в речах и смешках компания, словно по мановению ударившего снегом в автобусные окна ветра, вмиг замолчала и устремила взгляды на Василия. У кого-то аж заурчало в желудке, и внезапно наступившую тишину как будто пробурил голос старшего:
– И то правда… как же они в том коробке «успокоились»-разместились те окунЯ?.. Давай, дебютант, показывай!
Он же, держа в руке кусок недоеденного хлеба, застыл в подобие массивно сидящего на рыбацком ящике натурщика для скульптора. Только вот лепить его сейчас никто не собирался. Каждому раскрасневшемуся от постыдной неудачи и выпитой сорокаградусной хотелось теперь лишь «зрелища».
– Давай-давай… покажь, стеснительный ты наш! Все ж рыбаки-охотники мира так скромно начинают… не боись, не заберем! – почти на перебой включились в мелодию настойчивого любопытства голоса остальных.
Но Василия все стремительнее и жестче сковывала иная мысль, которая сейчас точно вгоняла его в ту ледовую лунку. Он как будто уже хлебнул там морозно-чистой водицы и начал примерзать не только ко льду – к самому ящику. Подумал судорожно: «Выпили же, закусили… что еще им не хватает?» и, прижав к заду скользящий по движению автобуса ящик, почти взмолился:
– Не надо, мужики, его трогать… замок заклинило, полетит совсем…
– Да расклиним, братан… только слазь с него, бля… Ну, не понтуйся! – решительно пробасил старшОй и с дружной помощью вошедших в раж мужиков играючи скинул Василия с насиженного им кофра.
Одним щелчком открыл его крышку и… в том же согнутом виде застыл, словно парализованная внезапно ударившей зимой и свисающая сейчас с потолка оса. На ходу неожиданно заглох даже мотор. Сцену их всеобщего молчания, которую вряд ли смогли бы повторить самые лучшие артисты немого кино, с трудом разрубил лишь многоярусный и раскатистый мат. Стрельнувший канонадой двух языков аж в потолочную отдушину, он столь же стремительно опустился вниз и превратился в непривычно сиплый голос доныне басистого командира:
– Че ж ты, сука гребаная, натвори-и-ил… Где рыба-то?
– В-в-вы ж ее… вот только с-с-слопали, – промямлил интуитивно забившийся поближе к выходу дебютант.
– Ка-а-ак?! Припер от жены селедку и… ею же одне-е-ешенькой нас так отколбасил?! – теперь уже почти рявкнул шагнувший к нему рыбацкий бригадир.
И кувалдоподобный его кулак взлетел над головой вмиг превратившегося чуть ли ни в пушинку дебютанта. Еще недавно едва перемещавшийся медвежьей походкой, он теперь легко уклонился от удара и перекатился к самой двери автобуса. Разгневанный водитель тут же открыл ее своей рукояткой и рывком движения вывалил неугодного пассажира с матерным напутствием:
– Нэхай, пи…паскуда, доловит там себе окуньков ещэ трошки…
Проехали немного, и старшой скомандовал:
– Тормози, а то на крючок статьи УПК можем вместо рыб напороться… Наказывать надо в его же манере.
Едва уставший и слегка продрогший на морозе Василий виновато вскарабкался в салон, его заставили «раскошелиться». На изъятые у шутника деньги вскоре купили в приозерном селе три увесистых ведра рыбы и стали «по-братски» делить меж членами группы. Сам же дебютант быстро уснул и дальше ничего не видел. Не почувствовал даже резкого толчка машины, которая словно вздыбилась от удара в ее лобовое стекло. Выскочивший водитель вскоре вернулся под мужской смешок с проклятиями в адрес какой-то «птицы-дуры» и вновь ударил по педалям своего «скрипучего короба».
Очнулся дебютант лишь у дома, куда его с неожиданным для всех благородством сопроводил коротыш-водитель. Открывшая дверь супруга его уже не увидела, а только глянула на Василия и… прошептала:
– О, Божечки… Где ж ты так нарыбачился, трезвенник мой?
– В-в-все пу-пу-чком, Лидок… все там… навалом… п-п-пожарь…
Вывалив с трудом муженька из точно прилипшего к нему полушубка, она подтолкнула его улыбчиво на диван и добродушно подумала: «Ну, и как на морозе весь день без выпивки-то… Без этого, видать, и вправду не вытащить рыбку… из-подо льда». Тихо ухмыльнулась своему перифразу и взялась за ящик. С заботливой хозяйской мыслью забрать улов, чтоб не задохнулся там. Но едва открыла крышку, и почти взвизгнула:
– И-и-и что здеся?!... То ж… то ж кусок опять воро-о-оны!... А где окунЯ-то?
– С-с-сазал же… в ящике… с крючками. Т-т-ты лу… луче смори там, – сонливо пробормотал и тут же растворился в собственном, перенасыщенном морозным кислородом, храпе Василий.
Не смог толком ответить на ее вопрос и утром. Завидев небывало угрюмую жену, которая молча почти бросила ему на стол банку с огуречным рассолом, он мысленно напрягся. Обхватив руками голову, подумал: «Ну, и опустила меня, братва, за шутку… считай, до самой параши опустила». Тут же с опаской покосился на окно: нет ли опять той черной «провидицы». С тех пор, заслышав приближение ее голоса, он прекращает потчеваться даже самой лучшей рыбкой, которую теперь «отлавливает» для него в маркетах только лично супруга.