Дом Карташевских в Петербурге в конце 50-х стал художественным салоном, в котором собирались литераторы и художники — Анненков, Жемчужниковы, Тургенев. Бывал там и Шевченко.
Здесь он заметил юную симпатичную девушку в украинском наряде с такими обольстительными формами, что красавец Тургенев, от которого млели все светские дамы, писал о ней:
«У госпожи Кар...ской находилась в услужении девушка малороссиянка, по имени Лукерья; существо молодое, свежее, несколько грубое, не слишком красивое, но по-своему привлекательное, с чудесными белокурыми волосами и той не то горделивой, не то спокойной осанкой, которая свойственна её племени»....
Карташевские всегда наряжали ее в национальную украинскую одежду с ожерельями на шее и лентами в косах. К тому же и говорила она певуче по-украински. Это было так волнующе — встретить в чужом Петербурге свою украиночку. Когда она прислуживала ему за столом, подавала одежду или приносила записки от господ, он всегда давал ей «на чай» серебряный рубль и одарял комплиментами.
Но вот летом он поехал на дачу к Надежде Забиле, сестре Александры Кулиш. И опять встретил там Гликеру. Но совсем другую Гликеру. Карташевские уехали за границу и оставили ее Надежде Забиле, которую считали образцом добродетели. Уезжая на дачу вместе с Александрой, они взяли с собой и Ликеру.
У Макаровых и Карташевских Гликерия была как член семьи. Ее даже звали на «вы». А здесь паны захотели поставить её на место. Заставляли и воду из колодца таскать, и полы мыть. Ее увлечение вышиванием и мастерство белошвейки считали глупой затеей и уклонением от настоящей работы.
И вот к Кулишам приехал Шевченко. Когда у Карташевских Гликерия встречала его нарядно одетой, расфранченной. А здесь увидел оборванной, непричесанной, в дырявых, мокрых туфлях. Он пожалел ее. Жалость и сочувствие переросли в любовь..
.
Что с того, что она такая молодая и еще ничего путёвого не видела и не знает. Он себя всё ещё чувствует молодым и симпатичным! Он научит ее смотреть на мир своими глазами и видеть то, что видит он.Об этих его встречах с Ликерой в Стрельне писала дочь Надежды Забилы, писательница Наталка Полтавка: «...Ликере тогда было лет с двадцать (19 авт.), но красивой в строгом смысле ее нельзя было назвать.
Так себе, приятная украинского типа девушка. Роста она была среднего, круглолицая, немного конопатая, кареглазая, рот маленький, уста пышные, косы густые, темно-русые... Фигура у нее, тонкая в талии и пышная в плечах, была очень красивая и Ликера это хорошо знала... Одевалась она всегда по-малорусски и хорошо знала белошвейное мастерство. Мать добавляет, что для простой дивчины она была чрезвычайно умна, хитра и ловка...
Рассказали ему о Ликерье всё, что знала недоброго, и стала его отговаривать, чтоб оставил свое странное намерение. Однако, как и следовало ожидать, Тарас не только не послушался этого дружеского совета, сказанного неосторожно, а еще и очень разгневался на мать, что она оскорбляет дорогого ему человека, и пылко ответил ей:
— Хоч бы и батько мий ридный устав из домовыны, то и його б я не послухав!
С тем он и поехал, очень раздражённый против матери..
Шевченко присел тут же к столу и сгоряча, экспромтом набросал известное стихотворение:
«Моя ты любо! Мий ты друже!
Нема нам виры без хреста!
Нема нам виры без попа,
Рабы, невильныки недужи»...
Как бы то ни было, а 27 июля Тарас сделал предложение Ликере. Об этом хорошо написала сестра Надии Забилы, писательница Ганна Барвинок (Александра Кулиш):
«После обеда приехал Шевченко и сделал предложении Лукерии... Вы вообразить себе не можете, до чего я была изумлена не тем, что он хочет жениться на горничной, а тем, что он избрал себе в подруги Лукерью!..
Как она холодно приняла его предложение, хотя через час все во дворе от неё знали об этом! Какая она интересантка! Как хочет стереть с себя то, чем интересуется Тарас Григорьевич. Ей хочется быть барыней, а он ищет простоты и родного слова; её мучит, что его сестра ходит в национальной одежде; спрашивала меня, в чём он был одет, когда был моим шафером, и лицо просияло, когда я сказала: во фраке...
У неё разыгралось воображение: “пиду на злисть дивчатам Карташевським, щоб воны збисылысь!” Потому что, когда её сватал какой-то повар, то девушки Карташевских отговорили его жениться, что это недостойная пара; а тут вдруг выйдет она за сочинителя и полупанка, как она его называет...»
В письме к Варфоломия Шевченко 22.08.1860 Тарас пишет: «...Я вот собрался жениться... Будущее подружие мое зовется Ликера — крепачка, сирота, такая же наймитка, как и Харита, тильки розумниша за нейи, грамотна и по-московскы не говорить.
Она землячка наша с под Нежина. Здешние земляки наши (особенно барышни), как услышали, что мне Бог такое добро посылает, то немножко поглупели. Криком кричат: — не до пары, не до пары! Это им кажется, что не до пары, а я хорошо знаю, что до пары!..
Обручимся мы после Покровы...
План дома,который сделал для себя Шевченко.
«Поставлю хату i кiмнату,
Садок-райочок насаджу,
Посиджу я i походжу
В своїй маленькiй благодатi… »
Осень в 1860 выпала ранней. Уже в августе Кулиши вернулись в Петербург. Наталия Полтавка вспоминает: «Мы переехали в город. У Ликерии здесь была отдельная комната и Шевченко стал уже посещать не нас, а только свою невесту. (У нас же собственно в это время бывал редко —забегал днём). Приходил он, случалось, часов в 11-12 ночи, когда мы уже были в постелях, посылал за пивом и в сладких беседах со своею «любою дивчиною» просиживал далеко за полночь...
Тарас помолодел на глазах. Вон гляньте на его автопортрет того времени с усами, что вдруг из седых стали черными и чем-то перепуганными глазами с огромными зрачками. Все его мысли поглотила Ликера. Он уже решил, что судьба, наконец, улыбнулась ему. Кончается его одиночество, он женится, поедет на родную Украину, поставит там дом и будет жить, как все, окружённый многочисленными детьми, которых родит ему Ликера.
Он даже писать стихи перестал, хоть еще продолжал рисовать для заработка. Целыми днями он ездил с Ликерой по магазинам. Чаще всего бывал во французском салоне мод, где купил ей простой, но изысканный, в малорусском стиле, белый наряд. Они фланировали по Невскому проспекту и все встречные раскланивались с ними, как с почтенными господами. У Ликеры даже голова кружилась от гордости.
Он нанял ей репетитора.Ему нравились ее успехи в освоении письма. Но вот однажды вечеринка закончилась рано. и он вернулся он к Лукерье. Двери были заперты, значит, Ликера уже легла. Он тихонечко, своим ключом открыл двери и увидел — полуголую Ликеру в объятиях репетитора.
От нервного напряжения у Тараса схватило сердце, и почти весь сентябрь, вплоть до 6 октября, он проболел.(Говорят,чтоочень пил в это время) 6 октября к нему зашёл громадовец Федор Черненко. Он увидел на мольберте портрет Ликеры, на который Тарас перед этим смотрел. То есть он все еще любил Ликеру.
Он шлет ей записки с просьбой встретиться. Но здесь уже Ликеру занесло. Она отвечает на его записку своей, преднамеренно безграмотной: «Послушай Тара твоеими записками издесь неихто не нужаеца...» . Слуге Тараса Федору, что пришел с запиской, сказала, что согласилась на брак только из-за денег...
Он написал Надежде Забиле извинения за то, что не поверил ее рассказам о Ликере и попросил ее сжечь перед глазами Ликеры все вещи, что он ей подарил и купил в приданое. Надежда Михайловна ответила, что эти все вещи, по словам Ликеры, та вернула Тарасу. Тогда Тарас пишет Николаю Макарову 9 ноября: «Друже мой единственный! Когда бить, то нужен бить так, чтобы болело. А то не поможешь, а только навредишь.
Ликеря солгала перед вами, передо мной и перед К.И. За это она должна хоть украсть, а послать (вот имени неизвестного) в Чернигов на цель известную. Кроме вещей, которые я вас просил сжечь при ее глазах, нужно, чтобы она заплатила за квартиру 14 руб., за ключ, ею потерянный, 1 руб. Еще раз прошу вас, яко искреннейшего моего друга, зробыть, как умеете, и швидче. Аминь».
Ликера осталась у разбитого корыта. Все эти подаренные вещи отобрали и самой приказали убираться. Она умоляла Карташевских взять ее назад служанкой, но они отказались...
Позже она вышла замуж за парикмахера Яковлева.
Лишь в 1904 году, после смерти своего мужа-пьяницы, Лукерья Яковлева-Полусмак, оставив детей в Петербурге, приехала в Канев и каждый день приходила на могилу Шевченко.
«Одевалась Ликера Ивановна всегда в черную, длинную, по косточки, юбку, платье или пальто. Носила черный муслиновый платок или черный шарф или черную шляпку. Была высокой, худенькой, довольно стройной даже в преклонном возрасте. Бывало выйдет на гору, поднимется на могилу, склонится на белый крест и плачет-плачет. И так весь день, лишь вечером идет домой». Варвара Степаненко (из книги Тарахан-Березы).
Посещая мемориал, в книге отзывов однажды, много лет спустя, она оставит отчаянную запись: "… мая 1905 года приехала твоя Ликера, твоя любимая, мой друг. Посмотри, посмотри на меня, как я каюсь... " Но было уже поздно…
Вот что вспоминает Татьяна Майданик: «Ходила она на могилу и летом, и зимой каждый день. Бывало, утром приходит — и целый день там... Прибежим вечером. — Тётя, тетя, вы ещё домой не шли? — Попрощаюсь да и пойду. Не трогайте здесь ничего, деточки. Обнимет памятник, наклонится к могиле низко, что-то говорит, мы едва слышим: — Прощай, Тарасе, голубчик Григорьевичу. Я уже пошла. Завтра приду, голуб мой. Зачем ты меня оставил? — И так каждый день...» (из книги Тарахан-Березы)
Приходила на могилу Тараса утром, ухаживала за ней, а затем садилась на камень перед его крестом и молилась, или сидела глубоко задумавшись. Не чувствовала ни жары, ни холода. Когда возвращалась в Петербург, мыслями оставалась там, в Каневе.
В 1910 году ее разыскал почитатель Шевченко Кость Широцкий. Он нанял фотографа, который сфотографировал эту, уже 70 летнюю женщину в пенсне и в накидке, сделанной собственными руками. Он первый записал ее воспоминания.
Вот как ее вспоминает Ядвига Бирюкова, у родителей которой жила в Каневе Ликера:
«Она шила всем белье. Белье было пошито исключительно хорошо... Помню, как она шила своим клиентам подарки. Шила такой зеленый круг из бархата на тарелку, а на нем делала елки из сукна и ягоды и ушастых заек. Расставляла их за кустами на той тарелке. Это было так красиво и нарядно. Мне казалось, что она целую сказку им дарит, и так я завидовала на эту аппликацию. А еще она шила петухи на чайники. Помню такого рябого петушка, которым я всегда любовалась. Он был сделан из байки в черный горошек и с красным гребнем...»
Гликерия умерла в феврале 1917года в богадельне для бедных в Каневе.
Она хотела, чтобы ее похоронили у подножья Тарасовой могилы. Даже последние деньги отдала каневской мещанке, чтобы та выполнила ее последнюю волю. Но та использовала их на собственные нужды. Не выполнила завещания. Похоронили Гликеру на кладбище той богадельни в Сельце.
Похоронили безродную, бездомную, одинокую. Осталось после неё только вышитое полотенце с петухами. То, какое так хотел иметь на свадьбу Тарас. Иногда посещал ее могилу Панас Бондаренко, которому она спасла жизнь. А внизу по дороге, нескончаемым потоком шли и шли к Тарасу его почитатели. И никто не знал, что здесь, на горе, лежит Тарасова невеста.
Пока фанатичная поклонница Шевченко Зинаида Тарахан-Береза, исследуя историю последнего пристанища Кобзаря, не узнала о искуплении грехов Тарасовой невесты. Потратила годы, но нашла ее могилу. Добилась таки, чтобы на той могиле поставили мраморную плиту — памятник невесте Тараса, которая жизнью искупала свою вину.
Стоит теперь над её могилой в Сельце мраморная плита. Но не видно с этого места Тараса..
Текст с иллюстрациями.http://maxpark.com/community/6782/content/2188539