Вьянка
Из-за дверей, почти не служивших препятствием громкому звуку, полился тревожно-печальный мотив «Реквиема». Он притягивал и завораживал настолько, что Павел поддался, опустил телефон и прикрыл глаза. Да, пусть скрипки вольются в душу, наполнив её невыразимой тоской; пианино так напоминает первые капли осеннего дождя. И даже лёгкая электронная обработка мелодии нисколько не портила поистине великолепной работы Мастера.
Звук Ада резко, но довольно удачно влился в общий трагический мотив. Не ожидая ничего подобного, Павел ошеломлённо уставился на закрытую дверь и коснулся ладонью металлической поверхности. Она вздрагивала и гудела от мощных, рвущих душу звуков, грубо претендующих на свою уместность в этом творении. Но, Боги! Моцарт бы тоже офигел, хотя… кто знает.
Пальцы на «автомате» набрали номер, но покуда не отзвучали последние всхлипы пианино, завершавшие мессу, пришлось слушать унылые гудки, а потом…
– Ты пришёл, – отозвался слегка уставший голос.
– Аня, что это было? Что сделали с Моцартом?
Она помолчала, словно вникая в смысл вопроса, и ответила с привычным для неё сарказмом:
– Кажется, его отравили.
– Я про музыку.
В дверях щёлкнул замок, заставив Павла моментально, словно от горячей плиты, одёрнуть руку, и в открывшемся проёме возникло лицо женщины лет сорока. Не прерывая телефонный разговор, она взглянула на гостя и хитро заявила в трубку:
– Это новый жанр. Называется «дабстеп». Обработка классики. Мне нравится. В отличие от того, что принёс ты, это хоть порывает меня встать и двигаться. Что ты так смотришь?
– Под это можно двигаться? – удивился он, прерывая телефонный диалог и пытаясь отыскать в глубине её серых глаз намёк на розыгрыш.
Анна хмыкнула и, бесцеремонно ухватив гостя за рукав, втащила в прихожую. Ещё мгновенье и он, не успев разуться, оказался в зале уже сидящим в глубоком кресле, а хозяйка серой птичкой метнулась к компьютеру.
– Нет, пожалуйста, не надо! – скривился он, услышав первые аккорды «Реквиема».
– Я тебе станцую.
– Аня, пожалуйста! – но скрипки уже летели, грозя вот-вот обрушиться на голову невыносимым ревущим звуком. В ожидании их, танцовщица нежно вальсировала, а потом резко рухнула на колени и, поддавшись грубой власти музыки, словно впала в транс. Руки механически извивались, в тон ритму вздымалась грудь, но Павел не смотрел на танец. Его взгляд был прикован к безумно-отрешённому лицу Анны. Не выдержав, он поднялся и, вздёрнув танцовщицу на ноги, сжал в объятиях.Так они и стояли, пока не отзвучали последние аккорды.
– Реквием по моей мечте, – прошептала Анна, вдыхая приятный, ореховый аромат его пальто. Жаль, что так пахнут не все мужчины. А этот... он вообще особенный и... странный.
Он ласково погладил длинные волосы Анны и, склонившись к ушку, шёпотом сообщил, что её мечта о карьере великой танцовщицы действительно умерла. Причём сразу, как только она попыталась её воплотить.
– Но ты сказал, что я хорошо танцую танго.
– Когда я веду, – парировал он. – Ни с кем другим у тебя бы просто не получилось. И ещё…дорогая моя Анна, если ты каждую свою почившую мечту будешь отпевать в сопровождении этого… дабстепа, то я тоже умру.
Она вскинула голову, уловив в его взгляде холод синего зимнего неба.
Да, чёрт возьми, Пашка же совсем не выносит резких звуков и прочего скрипа-скрежета, но что делать, если сегодня Анна не ждала его. Хуже того, она знала, что он не придёт после недавней ссоры. Три дня ни одного звонка – такое кого угодно доведёт до истерики. А когда закончились слёзы, обида вылилась в агрессию. А теперь…
– Я противная, Паш, – в лице Анны отразилась провинившаяся девочка. – Я тебя мучаю.
– Не-а, это я тебя.
– Но ты всё равно не умирай, ладно?
– Попросила та, что и понятия не имеет о миге смерти.
– Ты имеешь?! – фыркнула Анна.
Холодные небеса в его глазах слегка затянулись туманом.
– Я был на грани, я знаю, что это такое: ещё дышать и видеть божий свет, и остро чувствовать, что скоро всё остановится, погаснет. Навсегда. Нет, на самом деле, жизнь будет продолжаться, но… уже без тебя.
Она прильнула к нему.
– Было страшно?
– Нет. А знаешь почему? Да просто ты так расстаралась, что вместе со всей болью и горестью прихватила и мои страхи. Я, конечно, выжил, но потом долгое время считался самым бесстрашным тхагаром.
– Кем? – рассмеялась Аня. – И причём здесь я?
– Да при всём. Скоро узнаешь, поклонница дабстепа. А пока… – Павел состроил рожицу измученного страдальца. – Так есть хочется.
– Я пирожков настряпала. С мясом. А ты останешься?
Он дурашливо кивнул.
Несмотря ни на что, эти двое не были любовниками. Павел оставался на ночь, засыпал, просто прижав её к себе, вдыхал аромат волос и кожи и нашёптывал что-то ласково-непонятное. Анна с удовольствием слушала постепенно затихающий голос и чувствовала себя счастливой – рядом с ним. В этом и заключалась их близость. После нескольких таких ночей, сравнив их с другими – без него – она вдруг отчётливо поняла, что нуждается в обществе Павла, как в глотке свежего воздуха.
И всё же сомнение нет-нет да закрадывалось в душу, стоило ему чуть задержаться по делам или вовремя не позвонить. В такие минуты Анна спрашивала себя: ну действительно, зачем черноволосому красавцу, которому едва перевалило за тридцать, встречаться с дамой далеко бальзаковского возраста? Она не богачка, чтобы привлечь к себе внимание, да и он не похож на ловкача жигало. В океане несбывшихся надежд и рухнувших ожиданий Павел возник в момент, когда отчаянье захлестнуло Анну, всё чаще наталкивая на мысли о пустоте и никчёмности жизни. Незамужняя, бездетная кассирша обычного супермаркета – чем тут гордиться?
А этот чернявый купил горшок с орхидеей и одну шоколадку, а потом подвинул к ней покупки и с улыбкой сообщил, что это ей – подарок. И не успела Анна опомниться, как странного дарителя и след простыл.
Такое бывает только в кино, думала она, но после смены голубоглазый красавец встретил её у выхода и предложил проводить. Торчащая из пакета орхидея послужила темой для разговора. Точнее, Павел говорил, а Анна слушала. И, как ни странно, «присевший на уши» молодой кавалер не был отторгнут, как многие из ему подобных. А уж потом, оставшись в тишине квартиры, женщина ощутила, что хочет слушать его голос. Всегда.
И Павел пришёл на следующий день, как раз к окончанию её смены. Анна, испугавшись внезапности давно желанных отношений, осторожно, опасаясь всё испоганить, спросила о его мотивах. Почему она?
– Я хочу быть рядом с вьянкой. Как-нибудь потом я объясню. Скоро.
И длилось это «скоро» почти три месяца. Анна так ничего и не узнала о Павле, кроме имени и возраста. Хотя, если судить по тем историям, которые он так любил приплетать по поводу и без, то ему, как минимум, было лет триста. Он называл себя каким-то тхагаром, а её – вьянкой.
– История банальна до жути, – поведал Павел, когда Анна, гуляя с ним по двору, в очередной раз поймала на загадочном слове. – У одного женатого бога – не будем называть его имя – на стороне появилась дочь. Вот так неожиданно, представляешь? И росла девчонка, на удивленье, очень быстро и – о, ужас – походила на отца, чем откровенно его напугала. А ну как узнает ревнивица жена да устроит изменнику головомойку! Надо было что-то делать. И решил бог пойти на хитрость: увёз дочь от матери и наградил силой вьянки – почти бессмертной. Подобно птице феникс, она могла сгореть и снова возродиться, начиная новую жизнь не младенцем, как принято, а сразу юной девой. И о прошлой – сгоревшей жизни – ничего не помнила.
– И часто она того… – удивилась Аня. – ну, сгорала?
– Сначала через двадцать кер, то есть лет, а потом, по решению Верховных богов, доживала до сарантеи.
– Я тебя защекочу, если ты не прекратишь говорить загадками, – не выдержала Аня, прижимая Павла к столбику качели. – Не надо мне твоих сарантей! Хочу точно знать, сколько лет отвели этой вьянке.
– Ну, хорошо, – выдохнул он, – сорок.
Анна удивлённо усмехнулась:
– Да? Как мне. Но знаешь, покончить с этой жизнью в начале пятого десятка не так обидно, как в двадцать. Эти Боги верховники, можно сказать, облегчили решение её папаши. Кстати, а почему они вмешались-то?
Павел усадил её на качели, а сам повис на спинке, свесившись к ней кучеряво-чёрной шевелюрой. И так, не поднимая головы и раскачиваясь с пятки на носок, он и продолжил историю вьянки, причём всё с той же иронией. А Аня, поддавшись пленяющему звуку его голоса, закрыла глаза, по-своему представляя семейные неурядицы богов. Ведь ревнивая супруга таки узнала об измене мужа, а вскоре навела справки и о ребёнке. Как же её возмутило такое беспечное житьё-умирание вьянки, не несущее никакой пользы ни богам, ни другим живым созданиям. И хоть нерадивый папаша и пытался оправдаться – мол, девица своим возрождением знаменует перемены в их мире – богиню сие не убедило. Метнувшись к Верховным, она «присела» им на уши, требуя возложить на беспечную вьянку обязанности по отношению к земле и людям. Пусть умирает, пусть забывает, но не просто так.
– И с той поры, – вздохнул Павел, – юная красавица была вынуждена бродить среди людей, поклонявшимся старшим богам, забирая себе тяжесть их грехов и всяческую боль. А к сарантеи всё это сгорало вместе с ней.
– Господи! – Аня невольно взглянула на небо. – Да они сделали из неё какую-то помойку.
– Фу, как грубо.
– Зато правдиво. Бедная вьянка. Постой, а тхагар с ней как-то связан?
Павел кивнул.
– Расскажи!
– В другой раз.
И обещанье опять затянулось. На смену приятным прогулкам и нежным ночам приходили обычные будни, когда она спешила на работу, а он – по своим делам. Но теперь всё чаще в голове Анны невольно проскальзывала мысль о её схожести с жизнью вьянки: ведь незнакомые люди, сталкиваясь с ней на улице или в магазине, непреднамеренно «сливали» на неё свои горести и раздражение. Возможно, им становилось легче, а Аня… находила покой только в объятиях Павла. Если же его не было рядом, она ревела, много курила, а иногда и выпивала. В такие минуты ей хотелось исчезнуть, сгореть.
Собственно, из-за этого они и поссорились. Три дня одиночества грозили доконать Анну, но… Павел всё-таки пришёл. И, великие боги, они снова гуляли, как ни в чём не бывало. Он рассказывал ей о предстоящем полнолунии, однако шокотерапия дабстепом, похоже, не прошла для него даром. Павел часто оглядывался, вздрогнул от внезапно заскрипевших тормозов машины и, потеряв мысль, надолго замолчал. Тогда заговорила она – о всяких милых глупостях. Он слушал, улыбался и кивал, но когда они остановились и Павел собрался галантно подкурить ей сигарету, высокий пацан, шагая мимо, грубо толкнул его рукой в плечо. Молодой человек пошатнулся, но устоял.
– Ты офигел, что ли?! – огрызнулась Анна, заставляя нахала лениво обернуться. Презрительно сплюнув под ноги, он неприятно ощерился:
– Не кипятись, тётка.
– Геррлисс! – прошипел сквозь зубы Павел и сжал кулаки.
Конечно, Анна ничего не поняла, но судя по тому, как внезапно «сбледнуло» лицо пацана, сказано было что-то страшное и грозное.
«Это, наверно, какой-то особый язык, как у Толкиена», – подумала Аня, а вслух заметила:
– Думаю, он уяснил. Лично мне бы хватило и того, как ты зашипел. Ну что, Паш, идём дальше?
Он не ответил, но улыбнулся, игриво подняв к лицу сжатый кулак. Мизинец отогнулся и отвесил пару забавных поклонов.
– О, боже, – усмехнулась Анна, – тебе надо в комнату для мальчиков? Ах, ты мой хороший! Вон там, у выхода из парка, есть строеньице. Пойдём. Я тоже припудрю носик. И приготовь мелочь – там платно.
Павел кивнул, и они резво потрусили к небольшому заветно-зелёному домику с милой тётушкой у входа. Она что-то вязала и по-кошачьи грелась под последним осенним солнцем. Над её головой – чтобы не было лишних вопросов – висела табличка с ценой. Павел отсчитал мелочь за двоих, кивнул Анне и заскочил в дверь с буквой «М», а потом на слабеющих ногах ввалился в свободную кабинку. Красивое пальто полетело на грязный пол. Ещё послушная правая рука проворно отыскала в кармане перо; пальцы провернули колпачок, и наружу выскочило тонкое как игла лезвие. Один взмах, и плечо безвольно обвисшей левой руки оголилось до локтя, являя взору уже раскрывшуюся куколку паразита. Заползая под кожу, он протравливал для себя территорию, медленно, но верно парализуя жертву.
Да уж, а ведь в первое мгновение Павел и не понял, что хамоватый подросток не просто толкнул, а всадил в его руку проклятую куколку. Во второе… процесс уже пошёл. Хорошо, что он успел осадить пацана, но… тот ведь не ушёл. А Анюта... она рядом. Даже за стеной тхагар чувствовал исходивший от её души пылающий жар.
Мысли о вьянке придали сил и скорости: не чувствуя боли, Павел кромсал руку, вырезая паразита и все следы его обитания как гнилушку из аппетитного яблока. Огрызки рубашки послужили бинтом, а пальто – более-менее успешным прикрытием. Однако яд успел просочиться в кровь, и на улицу Павел вышел так, словно от души упился. Хозяйка уборной даже оставила вязание, любуясь его поистине штормовой походкой.
Анна ждала у выхода.
– А вот и ты, – но довольство на её лице медленно сменилось искренним испугом. – Паша, что случилось?
Тревожно заглянув в его глаза в поисках ответа, она не дождалась и прильнула ему на шею. И Павел почувствовал, как уходит боль, и прояснятся разум: вьянка исполняла привычную для себя, никому незаметную работу. И Павел, к сожаленью, не мог помочь и хоть немного взять на себя, облегчив её хрупкие дрожащие плечи.
– Всё хорошо, – пробормотал он, – успокойся, Анют. Ну, чего ты испугалась?
– У тебя кровь на пальто.
Всё-то она заметит! И что ей сказать?
– Я порезался, пока брился.
– Не смешно.
«Действительно» – подумал Павел, замечая на аллее – всего в нескольких метрах от них – высокого неприятного пацана. Сунув руки в карманы и злобно прищурившись, он неотрывно наблюдал за парочкой и, похоже, был готов в любой момент повторить попытку и устранить тхагара. Пока его сила охраняет вьянку, никто не посмеет подступиться. Одна беда – Анюта ничего не знает. История вьянки для неё как миф или сказка. Она воспринимает всё на обыденном уровне: то есть, если видит кровь на его пальто, то чувствует беду.
– Анют, давай к тебе, – попросил Павел.– Я тебе всё по дороге объясню, хорошо?
Она кивнула и, подхватив его под руку, повела к дому.
Но одно дело сказать, а другое… подобрать нужные слова и заставить Аню хоть немного поверить в свой дух и свою суть. Ведь от этого будет зависеть её безопасность, ну и… его жизнь, наверно.
Необходимую решимость и настрой Павлу придало то, что идущий следом пацан, а точнее, молодой и ловкий пулсатри, приступил к крутому рамозу. Простым языком – загонщик разветвлялся, выпуская на божий свет своих двойников-помощников. Оглянувшись уже на выходе из парка, Павел увидел целый квартет одинаковых пацанчиков, угрюмо шагавших за ними по всей аллее.
М-да, тут уж точно промедленье понятно чему подобно. И Павел, не сбавляя скорость, вывел Аню из парка, на ходу коряво, как позволял помутневший от яда разум, объяснить о грозящей ей опасности. Она же вьянка, вобравшая в себя за столько лет немало грехов и боли. Но некто желает позариться на эту нечистую «коллекцию», дабы воспользоваться ей в своих корыстных целях. Каких – Павел не знал, предполагая, что та может вернуться бумерангом к породившим её людям.
– Ты этого не захочешь – я знаю, – выдохнул Павел, укрывая Аню под сводом арки возле её дома. – Но как только придёт момент возрождения, ты ничего не вспомнишь. В твою новую жизнь войдут незнакомые люди и постараются стать ближе, чтобы высасывать из тебя невольную ношу вместе с твоими силами. Они как паразиты.
Аня тяжко выдохнула, глядя в серый выгнутый потолок арки.
– Паш, понимаешь, мне трудно во всё это поверить, – почти простонала она. – Ты же сам говоришь, что я ничего не помню из прошлых жизней. Представляешь, как я себя чувствую?
Он виновато прикрыл глаза, нежно уткнувшись лбом в её лоб.
– Представляю.
– И почему же ты не появился раньше? Хотя бы лет десять назад?
– Прости, но я не мог. Мне мешали.
– Эй, чувак! – раздалось вдруг поблизости, и чья-то рука нагловато хлопнула Павла по спине. – Прости, что прерываю прелюдию с поцелуем, но у тебя закурить не найдётся?
– Не курю, – выдохнул Павел, снова ощущая ядовитое жжение – на сей раз между лопаток.
Пацанов было двое – совершенно одинаковых. Аня испуганно охнула, и это придало тхагару сил: моментом сжав руки и развернувшись, он полоснул их невидимым клинком, как будто попав прямо по шеям – обоим сразу. Лица блезницов исказились от боли и, к великому изумленью Анны, оба парня попятились и… растаяли как дым. Но на смену им в арку уже входила другая зеркальная парочка. При виде их, Аня подхватила Павла под руку и побежала с ним к подъезду, на ходу приготовив ключ. Оказавшись за закрытой дверью, она поднырнула под плечо Павла и повела к лифту.
– Господи, – всхлипнула она, когда они, наконец, оказались за закрытыми дверями механического ящика. – Что же это происходит? За что мне это всё?
Павел уткнулся головой в её плечо и заметно дрожал.
– Ты не виновата, – выдохнул он. – Просто всем удобно решать за тебя – как будет лучше – с самого начала. Я пытался помочь, охранял тебя.
Она подхватила его лицо и, быстро взглянув в мутные глаза, впервые поцеловала в губы – с такой невыразимой любовью, что взгляд Павла тут же прояснился. По губам Ани скользнула печально-торжественная улыбка.
– Я заберу твою боль.
– Лучше выдерни. Там, на спине… въедается.
Шагнув за порог квартиры, он беспомощно сполз по стенке и замер. Тогда Анна с мужеством военной медсестры сдёрнула с него пальто и огрызки рубашки, а потом с ужасом посмотрела на грязновато-бурую треснувшую куколку, впившуюся как раз со стороны сердца Павла. От неё во все стороны расходились зеленовато-синие ветви отравленных сосудов.
– Выдернуть, – сказала себе Аня и, не думая о дикости своих действий, со всей силы впилась ногтями в кожу возле куколки и рванула.
Несмотря на все свои порывы оставаться героем, Павел выгнулся и взвыл, а потом устало ткнулся в её колени. Аня меж тем прикрыла его рану своим платком и, стянув туфельку, с ожесточеньем превращала вырванный кровавый комок в лужицу.
– Не знаю, как там в твоей легенде, – восклицала она, – но в этой жизни я всегда следовала чужим решеньям и советам, и никогда – своим. Я делала ошибки, считая, что это истинно верно, иначе – никак нельзя. Это рок, да?
– Что-то вроде, – пробормотал он.
– А ты?
– Я был рядом. Однажды узнав вьянку, тхагар оберегал её при каждом перерождении.
– На очереди… новое? Мне сорок, Паш.
– Потому к тебе прислали пулсатри – загонщика. Устранив меня, он станет первым, кого ты увидишь при возрождении. Вы сможете легко найти контакт.
– И что же будет? Понимаешь, если сейчас я знаю, что может ждать вьянку в новой жизни, что там может не оказаться тебя, и кто-то другой, как ты говоришь, обманет, присосётся, то лучше…
– Времени не осталось, – выдохнул Павел.
– Значит, скоро? – испугалась Аня, но вскоре собралась, всем существом чувствуя наполнявший её жар.
Павел с трудом приподнялся.
– Они уже рядом, – заметил он, – но я не позволю им приблизиться. И ещё... Анют, теперь появился иной путь: некто открыл мне способ, как снять с вьянки приговор бога-отца и всех Верховных вкупе с ним. Ты больше не будешь впитывать грехи этого мира и станешь смертной, способной прожить полноценную жизнь до старости, умереть и возродиться, как все остальные.
Анна невольно скривилась как от боли.
– Это значит, остаться в этой жизни до её исхода, да? – она прикрыла глаза. – И на смертном одре страстно верить, что за гранью этого мира мне подарят шанс начать всё сначала? А если вера слаба? И ещё каких-то сорок-пятьдесят лет никому не нужной жизни… я не выдержу, Паш.
Он молча смотрел в её глаза, предоставляя шанс самой сделать трудный выбор. По лицу Ани потекли слёзы.
– Я вижу, что ты меня осуждаешь, – всхлипнула она. – Но если это шанс? Отыграть реквием по прошлому и начать всё сначала. Последний раз. Я забуду, но ты… ты же будешь рядом с вьянкой?
Павел кивнул.
В двери требовательно стукнули, а потом в узкие щели медленно вплыла сизо-серая дымка. Она потянулась к застывшей паре, но вьянка и верный тхагар ничего не замечали. Он впервые – в этой жизни – целовал её: сначала нежно, а потом страстно, словно жадно утоляя иссушившую жажду. В мысли Ани ворвалась мелодия Реквиема, скрипки взмыли, вздымая душу, а звуки Ада пробудили во всём её существе огонь.
Дымка дрогнула перед наступающим пламенем и, подобно напуганному зверю, рванулась к дверям. Вслед за ней, пробираясь в щели, повалил дым. Вскоре запах беды поднял панику на всей площадке, а на улице собралась толпа, с ропотом взиравшая на языки пламени, с треском вырвавшиеся из лопнувшего окна. И никто не видел, как из горящей квартиры на волю вылетел тёмный силуэт, напоминавший гигантскую крылатую саламандру. Она осторожно несла в лапах пульсирующий чёрно-красный цветок пламени – живую душу вьянки.