Эта история началась ещё в армии, а закончилась на гражданке. Служил я тогда в городе Канске. На дворе стоял 1987 год. В стране потихоньку начиналась талонная система на дефицитные продукты питания с определённым лимитом.
Тушёнка, сгущёнка, как и сосиски с копчёною колбасой, были дефицитом номер один. Хотя ту же сгущёнку, к примеру, делали в Филимоново, что рядом с Канском, в Назарово, что между Ачинском и Ужуром. Но в магазинах её днём с огнём было нигде не найти! В Ужуре делали сервелат. Но его могли себе позволить из простых смертных лишь те, кто работал на мясокомбинате. Да и то с помощью воровства. Знаменитую абаканскую тушёнку — наверное, самую лучшую тушёнку в Союзе, которую теперь благополучно уничтожил «Мавр», пихая в банки вместо мяса говядины жилы бизонов и всякую дрянь,— доставали — опять же с помощью воровства — те же работники Абаканского мясокомбината. Ну и так далее, и тому подобное по всей нашей Родине — СССР! Кто где работал, там и тащил! Будь то гвозди или кирпичи!
Появились талоны и в армии. И вот однажды некий полковник из нашего управления приказал по талонам не обслуживать холостых и разведённых офицеров и прапорщиков.
А я всегда был правдолюбцем. К тому же ещё и настырным! Подхожу к нему, руку под козырёк, обращаюсь, как и положено, по уставу и спрашиваю:
— Почему, товарищ полковник? Мы что, хуже других?
А он мне в ответ: мол, питайтесь в офицерской столовой. Я ему:
— В офицерской столовой надо платить за приготовление пищи и за то, что за тобой посуду уберут да помоют. Да ещё и побегаешь после такого приготовления. Даже я и то лучше готовлю!
— Всё, Любомиров! Выполняйте распоряжение!
Заело меня. Ну, думаю, я найду на тебя управу! А, по слухам, он на генеральскую должность тогда собирался и лампасы уже примерял.
Вечером в тот же день в офицерской гостинице написал я по этому поводу письмо в газету «Красная звезда». Замечательная была газета! И собрал четырнадцать подписей офицеров из разных частей нашего управления.
В финале полковник остался полковником, получив за самоуправство служебное несоответствие.
Тогда, в «хреновой Совдепии», можно было правду найти и поставить на место зажравшегося начальника, невзирая на звания, ранги и должности!
Зимой в том же году я был уволен в запас.
А месяцев через восемь я приехал в город Ужур, где служил ещё до перевода меня в другое подразделение Канска после развода с женой. Привёз с собой в рюкзаке больше двух ящиков вина. Тоже, кстати, был дефицит! Потому как более двух бутылок алкоголя в руки на одного взрослого человека тогда не давали. А приобрёл я такое количество (что там скрывать), пользуясь своим служебным положением, так как работал замначальника ППЧ-15 на КИСКе, в УПО УВД Красноярского крайисполкома.
Сели мы в офицерской гостинице военного городка с моими бывшими сослуживцами-офицерами — и давай на грудь принимать да вспоминать дела давно минувших дней!
Да так разошлись, что дежурная прибежала и хай подняла! Штучка была ещё та! Мы про неё многое знали. А я не люблю, когда кто-то на меня пасть разевает, да ещё когда я поддатый! Тут у меня вообще башню клинит!
Ну и сказал я в нецензурной форме, что о ней думал и знал! Красочно так! Со смаком! Кое-что и ребята припомнили.
Вылетела она из комнаты, упала на телефон и сдала всю нашу компанию со всеми её потрохами местной милиции, что относилась к военному городку.
Предвидя развитие такой ситуации, разошлась компания от греха, а я с наглой рожей сел на лавочку возле подъезда и жду, когда менты припожалуют. Тем самым вызываю огонь на себя. Мужикам-то служить, а я уже на гражданке! Что мне терять?
Те себя ждать не заставили. Нарисовались. И один из них, в звании старшего лейтенанта, с которым я когда-то конфликтовал, так просто расцвёл, увидев меня!
— А-а! Прапорщик Любомиров! Ну наконец-то! Прошу в отделение!
Приводят. Он мне лист бумаги даёт, авторучку и предлагает с чистою совестью и душой покаяться перед командованием нашего управления.
Ага, думаю я, так эта сволочь ещё не знает, что я уже дембельнулся! И решил я на этом сыграть!
Беру бумагу, пишу рапорт на имя того самого высокопоставленного офицера, что остался полковником. И всё честь по чести ему излагаю. Мол, я, такой-сякой, командир первого взвода в/ч номер …, находясь в нетрезвом состоянии там-то и там, скандалил и дебоширил, в нецензурной форме оскорбил честь и достоинство советской гражданки, дежурной по офицерской гостинице. Красиво, ярко пишу! Краски сгущаю. Себя оговариваю. А внизу — дату и подпись. Всё как положено! По закону! Листок старлею передаю.
Начал он читать — аж лицо просветлело! Глаза заблестели! Прочитал и смотрит на меня как на полного идиота. Как будто я сам себе смертный приговор написал! От удовольствия чуть не мурлыкает. Белы рученьки свои потирает.
— Ну вот и всё! Любомиров! Давай собирайся на гауптвахту!
У меня от счастья аж в груди заболело! Но вида не подаю, что провёл дурака! Наоборот, я ему говорю:
— Слышишь, старлей! Видишь, я по гражданке одет? Давай лучше меня отвези в вытрезвитель! Ну что тебе стоит? Не сдавай на «губу»! Будь человеком!
А он, губошлёпик, куражится:
— Не-е-ет! На губу-у! А завтра тебя приятная встреча с таким-то полковником ожидает!
А это как раз и был тот полковник, что получил служебное несоответствие из-за меня. Я глаза опустил, сдерживаюсь из последних сил, чтобы не расхохотаться! И пошёл за ним к «воронку;».
Ну, привозят меня. В дежурку ведут. А я по дороге Бога молю, чтобы дежурный по гауптвахте знакомец мой был!
Видать, услышал Всевышний! Заходим, а там мой бывший замкомроты Серёга сидит! И глаза таращит на нас! Понять ничего не может, что происходит!
Старлей с сержантом стоят впереди, я — сзади и семафорю Серёге: мол, молчи, молчи, Серёга!
Он сообразил. Слушает ментов да помалкивает! А старлей соловьём разливается! Вот, мол, привёл Любомирова! Принимайте!
— Рапорт его с объяснительной у меня! Завтра в политотделе отдам. Ну, всё! Мы пошли!
Серёга при них так слова и не вымолвил! А когда менты уехали и мы остались одни, я его чуть не расцеловал!
— Ярополк! Ты же ведь на гражданке!
— Ну конечно! Уже восемь месяцев! — и рассказал я ему, что да почему.
Посмеялись мы с ним, пожелали друг другу всех благ, руки пожали, и я ушёл.
А как же иначе? Когда это военные жандармов любили, с полицией вместе взятых?! Это — извечная неприязнь! Военные Родину защищают, а эти только и могут, что пьяного обшмонать да избить. Да ещё преступление, которое не совершал человек, порою навесить. Или — подставить, что теперь в порядке вещей! И знаю я это не понаслышке!
Денька этак через два после этих событий спускаюсь я по лестнице от своей бывшей жены, куда заглянул «на огонёк» и подзадержался немного. Слышу, дверь открывается, аккурат напротив двери моей бывшей, и выходит из квартиры — кто бы вы думали? Тот самый старлей, из милиции!
Увидел меня — и как вкопанный встал! Лицом побелел! Стоит и не дышит! Глаза как стеклянные!
Ну, я ему ручкою помахал и со смехом, как братец-кролик братцу-лису, крикнул:
— Только не бросай меня в терновый куст! Не бросай!
Тот в ответ ни слова не вымолвил! Лишь рожа позеленела. Да, видимо, что-то с глоткой произошло. Потому как заклокотало что-то в ней, запершило! И звук он издал, очень уж смахивающий на гадюки шипение.
А я спокойно спустился по лестнице и уехал.
Спустя какое-то время на Красноярском железнодорожном вокзале (вот уж поистине — место встречи изменить нельзя! Сколько раз я встречался там с бывшими сослуживцами!) встречаю Серёгу, он уже в звании старшего лейтенанта, ну и давай вспоминать о том случае!
— А знаешь, что дальше-то было? Вызывает меня наутро после дежурства полковник (тот, со служебным несоответствием!) и грозно так: «Где Любомиров?» — «Так я его отпустил! Он же гражданский! Зачем он мне нужен на гауптвахте?» Что тут тогда началось! Я думал, его кондратий хватит! Бегает вокруг меня, ногами топает, руками машет, слюни летят во все стороны, матом кроет, что твой сапожник! Минут двадцать орал! Потом отпустил: «Вы свободны!»
Представил я эту картину и от души посмеялся вместе с Серёгой! Потом мы пожали друг другу руки и разошлись. Раскидала нас жизнь по разным углам! А так жалко! Какие были ребята! И дружба, что была между нами, ржавчиной не покроется. Никогда!
Вот такая история!
Красноярск, 20 февраля 2013