На самом деле ее никто так в деревне и не звал. Все звали просто Дусей. И подруги по работе, и соседи, и муж. Дети звали ее мамой. Только вот редко они видели свою маму. Зимой еще ничего, а летом проснутся ее маленькие дочки и начинают плакать из-за того, что мама их бросила, потому что вчера они ее не видели и позавчера тоже. Выйдут во двор, а там печь вытоплена и на плите кастрюля с супом стоит. Подставят девчушки табуретки, доберутся кое-как до кастрюли, наедятся, молока напьются и повеселеют, была мама. Мама их не бросила.
И Дуся, и ее муж работали от зари до зари, особенно в летние погожие дни, домой приходили в сумерки, когда дети уже спали и видели не первые сны. Старшие дети тоже в поле трудодни зарабатывали. Вот и получалось, что хозяек в доме оставалось двое - пятилетняя Маринка и трехлетняя Танюшка.
Хорошо, если тяжкий труд окупался, и в колхозе, после сдачи всех налогов, оставалось еще что-то на трудодни дать. Тогда оживали семьи. Полученное зерно везли в заготконтору, сдавали, получали деньги и на них справляли обновы для всей семьи.
После двух лет неурожаев выдался хороший год. Дуся первое место заняла по трудодням. Первое! И получила больше всех натуроплаты. И муж ее не подкачал и тоже одним из первых в колхозе по трудодням оказался. Сдали они хлеб, продали часть меда, полученного в колхозе, и получили огромную по тем временам сумму денег.
Большая, похожая на кирпич, пачка денег была Дусей пересчитана на сто рядов, завернута в платок, перевязана им крест-накрест, спрятана в крынку, и опущена в подпол. Жили в деревне просто, дома на замки не закрывали. Если уходили надолго, подпирали дверь пустым ведром, и всё. Пугало только то, что полустанок был поблизости и мог в деревню нечаянно зайти чужой лихой человек. Один такой случай уже был когда-то.
Что купить? Вопрос этот был самым трудным. Вложить деньги в постройку дома и настелить деревянные полы вместо земляных? Хорошо бы, но пообносились все, думали всей семьей, судили-рядили и решили купить одежду и обувь для всех, а с полами подождать до другого раза.
Вечером старший из братьев выдернул из школьной тетрадки лист в клеточку, развел чернила, взял ручку с металлическим пером и стал писать под диктовку родителей:
Первое. Обувь.
Алешке сапоги 37 размера и Пашке такие же.
Девочкам валенки.
Валенки и сапоги отцу и матери.
Так все по порядку внесли в список.
Дуся думала, что если останутся деньги, купит она себе штапеля на платье голубого в горошек, как у Вари, сошьёт себе обновку и как пойдет по деревне...
Деньги были, список составлен, теперь нужно было выбрать день для поездки в город. Такая поездка была делом не простым. Нужно было еще затемно прийти на полустанок в трех километрах от села, уговорить вечно хмурого начальника полустанка, чтобы он позволил женщинам на товарняке добраться до узловой станции, там пересесть на поезд, который прибывал в город только к одиннадцати часам дня, сделать все покупки и вечерним поездом вернуться назад. Одной такую поездку не осилить, и женщины обычно собирались компанией, шли к управляющему, отпрашивались, а тому тоже терять столько рабочих рук на один день было жалко, и он отпускал их с неохотой в один из самых ненастных дней поздней осени.
В ночь перед поездкой Дуся не сомкнула глаз. В городе страшно,а сколько народу! Как бы деньги не украл кто? Куда схоронить - куда спрятать? В сумку, так могут выдернуть из рук, в карман, вытащат, коли зазеваешься. Думала она думала и решила, что узелок с деньгами будет в руках держать, чтоб каждую минуту знать, что деньги, тяжким трудом заработанные всей семьей, вот они, в руках и не пропали.
Соседка тихонько стукнула в окошко. Дуся вышла на улицу.
- Глянь, Дуся, Петрович ошибся как, думал в дождь нас отпускает, а ведь будет ясно, на небе все звездочки видно.
- Вот потом пожалкует, подруга, пойдем быстрее, пока он не спохватился.
Женщины собрались на краю села.
- Что все, что ли? - спросила старшая из них.
- Все, все.
- Так пошли тогда!
Взволнованные женщины торопливо зашагали по дороге.
- Мне вас только и не хватало, - хмуро встретил их начальник полустанка Тараскин, - на товарняк будете проситься? Не разрешу!
- Да ты что, Тараскин, мы ведь и с работы отпросились и нас отпустили, что же теперь возвращаться?
- А почему вам пароконку управляющий не дал? Вот и отвез бы всех на станцию, а то приперлись, сажай их на товарняк. Нет и все, последнее мое слово.
Только после долгих уговоров Тараскин смилостивился.
- Вот что, сядьте здесь, на бревнах и сидите, как мыши. Товарняк остановлю на полминуты и чтобы мигом у меня сели, и только на рабочие площадки товарняка, не дай бог на платформах вам оказаться.
Женщины примолкли и торопливо встали цепочкой вдоль небольшой платформы, но поезда все не было и Дуся решила посидеть, положила сверток на бревно и села.
Вскоре подошел поезд и действительно остановился, и все кинулись занимать места, побежала и Дуся. Как ей повезло, она оказалась вдвоем с соседкой Зиной в просторном тамбуре товарного вагона, и в ту же минуту паровоз свистнул и тронулся, набирая скорость.
- Хорошо-то как! - сказала Зина, подставляя ветру лицо.
- Хорошо! - отозвалась Дуся и вдруг побледнела. - А деньги, где мои деньги?
- В сумке, наверное.
- Нет их там! Остались, остались! - закричала Дуся, - там на полустанке в косынке завязанные остались лежать на бревнах! - Дуся со страхом смотрела на крутой откос. - Я прыгну! - решительно сказала она. - Будь, что будет, прыгну.
- Ты что? Сдурела? - Зина вцепилась в нее.
- Прыгну, пусти меня, - кричала Дуся страшным голосом.
- Дети, подумай о детях. Деньги ты еще наживешь, а мамку им не найти! Опомнись, господи, вразуми ее!
Дуся села на пол и заголосила, Зина обнимала подругу и утешала, как ребенка.
Через час поезд остановился на узловой станции. Дуся спрыгнула на землю. К ней уже бежали встревоженные односельчанки.
- Что случилось, мы слышали крики.
- Дуся деньги на станции оставила.
- Как оставила?
- Так, села на бревна, а поезд подошел, она встала и побежала, а узелок с деньгами остался лежать.
- Погоди, Дуся, не реви, - сказала старшая из них Ульяна Дестова, - беги к начальнику здешней станции, он по телефону свяжется с Тараскиным, тот заберет деньги и тебе их вернет, а в город поедешь в другой раз. Полустанок у нас тихий, кто их возьмет? Их и взять-то там некому.
Успокоенная ее словами, Дуся побежала в здание станции.
- Дай бог, найдутся, - вздохнули ей женщины вслед.
Начальник узловой станции был прямой противоположностью Тараскину, сразу понял бабью беду и уже крутил диск телефонного аппарата.
- Сейчас он сбегает, посмотрит, подожди!
- Ага, ага, - обрадовано закивала головой Дуся.
Тараскин денег не нашел. Нет их там, посмотрел он хорошо, но раз нет, так нет. Где взять? Дуся внешне спокойно восприняла это известие. Равнодушно посмотрела на всех, шепотом сказала:
- Пойду я!
- Погоди, постой, я тебя сейчас на рабочем поезде отправлю, у нас в ту сторону ремонтная бригада отправляется.
- Спасибо! Добрый человек! - также тихо произнесла Дуся.
- Не унывай ты так, не нас деньги наживают, а мы их. Ты еще молодая, будешь еще при деньгах.
Вернувшись на полустанок, Дуся в село не пошла, потому что не знала, как показаться на глаза мужу и детям.
Она подошла к тем же бревнам и села на то же место, на котором ждала поезда. День действительно был ясным, но она не замечала ничего. Она вынула листочек, на котором были записаны покупки, и тихонечко говорила, качая головой:
- Вот вам дети, сапожки, вот и валенки, вот и платьица, вот и обновы всякие, непутевая ваша мамка, не сберегла копейку-то.
И так разговаривая сама с собой, Дуся просидела до вечера. Как она себя ругала! Голова еловая - это было самое слабое выражение. Потом, к вечеру, Дуся стала плакать. Вначале тихо, потом громче и громче. Она оплакивала потерю денег, а заодно и всю свою судьбу. Она вспомнила свое горькое сиротство, жизнь в семье старшей сестры, раннее замужество.
- Мамочка, и зачем ты меня на свет народила, на горькую долю такую. И зачем ты меня горемычную так рано оставила. На чужих хлебах я росла, упреками вскормленная, в обноски одетая! Неприкаянная моя головушка!
Дуся вспомнила, как мать, уже тяжелобольная, наставляла ее, десятилетнюю девочку на жизнь и говорила ей:
- Ты, дочка, зря сердце не рви, умей горе от беды отличить. Горе выплакать нужно, от беды можно просто отмахнуться.
А с ней сейчас что? Горе? Беда? Дуся не знала ответа.
Тараскин выходил на платформу, провожал и встречал поезда, и, поглядывая на Евдокию, все больше и больше хмурился.
Наконец, уже в вечерних сумерках, Дуся поднялась и, покачиваясь от горя, пошла по дороге, ведущей к деревне.
Она совсем не слышала, как Тараскин догнал ее.
- Дуся! Постой-ка!
- Чего тебе? - равнодушно повернулась к нему Дуся.
- Вот чего. На, возьми, - Тараскин протягивал Дусе ее узелок
с деньгами, - я того, хотел сам воспользоваться, я его сразу нашел
и того, решил, что разбогател, а как увидел тебя, так и того, душа,
значит, и не выдержала, особенно когда ты плакать да причитать начала. Я тоже в сиротстве вырос.
Дуся смотрела на Тараскина и не верила до конца в случившееся.
- А ты меня не обманываешь, там правда, мои деньги?
- А то чьи же, твои и есть, ну, бери, что ли, - хмуро сказал он.
Да, действительно, в платке были деньги. Узелок был завязан иначе, но деньги были целы все, до копеечки.
Дуся опять заплакала, теперь уже от радости и низко-низко поклонилась в ноги Тараскину.
- Спасибо, добрый человек!
В деревне Дуся сказала, что деньги нашлись, они лежали под бревнышком. Ей поверили и никто не спросил, почему она вернулась домой только вечером.
- Хорошо, что Тараскин не нашел деньги, - говорили некоторые в деревне, - а то бы не отдал ни за что! Все соглашались, одна Дуся яростно защищала Тараскина, и при встрече с ним низко кланялась ему и говорила:
- Здравствуй! Добрый человек!