Я держу её руку с побелевшими от холода пальцами .
Мы выходим из машины. Резкий ветер бросает снежную пыль в лицо. У горизонта расплывается бархатная синева январского утра с яркими островками звёзд .
Безумно хочется спать.
Чёрные глаза с роскошными ресницами смотрят на меня с непередаваемой , непонятной мне, покорной грустью.
Она не понимает почти ничего из моих слов. Улыбается. Взгляд побитой собаки.
Поднимаюсь по обледенелым ступеням и открываю широкую деревянную дверь. Идём по длинному белому коридору .
Несколько женщин разного возраста расположились на узком диванчике около окна.
- Сюда, - говорю стройной молодой девушке , растерянной и задумчивой.
Она кивает в ответ и раздвигает губы в ослепительной улыбке. Улыбке , похожей на оскал.
Барчин всегда улыбается. Здороваясь, напевая что-то на своём языке, принимая гостей. Вспоминаю восхитительный вкус свежезаваренного чая ,соблазнительный аромат сочной баранины.
Она хорошая хозяйка, любое дело спорится в её хрупких руках. Мне хочется сказать что-то нужное, тёплое, поддержать . Или отговорить, возмутиться.
Но я не нахожу слов . Что я могу сказать этому взрослому и совершенно беззащитному человеку? Она замужем и счастлива.
Несколько дней назад Барчин подошла ко мне и показала очередную золотую цепочку. Массивное , привлекающее завистливые взгляды подруг , украшение. Я подержала её на ладони. Тяжёлая. Глаза девушки сияли радостью, как у ребёнка, получившего подарок на новый год.
- Муж подарил, - объяснила она с гордостью.
Я восторгаюсь и пытаюсь не жалеть, не слушать, не вникать.
Потому что понимаю уродливую и грустную изнанку её жизни. Это то, о чём нельзя говорить вслух, это неприлично . Это вторжение в чужой мир, со своими правилами.
Хочется сбежать из больницы, вдохнуть обжигающий поток морозного воздуха и не смотреть в её испуганные глаза. Не смотреть на эти потрескавшиеся больничные стены, с плакатами , с рисунками розовощёких младенцев.
" Что я делаю", - говорю сама себе , отворачиваясь. И успокаиваю себя тем, что от меня совершенно ничего не зависит. Я в роли переводчика, я случайный человек.
Мне должно быть безразлично.
Девушка показывает мне узи будущего ребёнка, почти ничего не видно. Маленькое тёмное пятно среди других пятен. Нежно гладит смуглыми пальцами бумагу.
- Это девочка, - медленно говорит она, растягивая слова.
Откуда Барчин могла это узнать? На таком сроке пол ребёнка разглядеть невозможно.
Боже мой, я не хочу знать никаких подробностей, мальчик или девочка - какая разница! Не хочу ничего слышать о способах удаления маленькой живой плоти. Я не знаю, что такое выскабливание, мне от этого слова становится не по себе.
Часа через два всё это закончится, девушка отойдёт от наркоза и забудет о маленьком существе, которое было в её теле. Она всегда забывает.
Или мне это только кажется? Что происходит там, в её душе, за этой покорной улыбкой? О чём она думает , возвращаясь домой ? Видит ли во сне глаза неродившихся детей, которые росли у неё внутри?
Барчин не может быть матерью без согласия мужа. Она хочет быть хорошей женой. Такой , какими были все женщины в её большой семье.
Мы заходим в кабинет .
Она стоит на пороге, не решаясь войти.
Недоумевающий взгляд врача.
- Имя, фамилия?
Барчин смотрит широко раскрытыми глазами и смешно кивает в ответ. Длинные золотые нити в ушах раскачиваются .
- Чуркестан, - с презрением цедит врач сквозь зубы.
Сердитая пожилая женщина в белом халате сурово разглядывает красивое смуглое лицо девушки с полуоткрытыми пухлыми губами.
Шумно вздыхает и начинает писать , низко склоняясь над столом, что-то совершенно неразборчивое в карточке, на своём, понятном только врачам языке. Хмурый ангел печали в очках с золотой оправой. Ангел в белом, приносящий грустную или радостную весть. Жизнь или смерть.
Мне хочется возразить. Она не чуркестан, она всего лишь испуганная молодая женщина в чужой стране .
Но я молчу и проглатываю . Улыбаюсь и рассказываю подробно всю её короткую биографию. Возраст, количество детей и прочие подробности.
Барчин, двадцать шесть лет, двое детей, один муж и никакой контрацепции. Почему? Это невозможно объяснить строгой пожилой женщине в белом.
Её муж, отдуваясь и пыхтя, каждый вечер молча делает своё нехитрое дело ,
желая получить естественные ощущения от тела молодой женщины. Она принадлежит ему полностью , все её изгибы и округлости, все тайники её души. Молодая упругая виноградная лоза, которую сжимает в сильных руках опытный садовник. Он хозяин и господин , собирающий урожай и хмелеющий от терпкого молодого вина её поцелуев.
Несколько часов назад я оторопела от неожиданного для меня заявления о том, что женщина - это машина и её нужно менять почаще . Её муж доволен удачной , на его взгляд , шуткой . Сжимается от смеха и гладит короткими пальцами с широкими золотыми перстнями чёрные гладкие волосы Барчин, заглядывая ей в глаза. Она тоже улыбается , растерянно и смущённо.
Но мне почему-то не смешно.
Что чувствует девушка , когда он проникает в неё ? О чём думает, глядя в красное потное лицо мужа? Разглядывает ли мелкую сеть морщин на его строгом потемневшем лице? Смотрит ли сквозь белоснежное пластиковое окно на закат, окрашивающий листья деревьев в алое пламя ? Оценивает ли красоту потолка? Морщится ли от мысли о возможной беременности ? Боится ли стать бесплодной смоковницей, если что-то пойдёт не так?
Или не уже не боится и повинуясь чьей-то слепой воле отдаёт своё тело , как инструмент для продолжения рода?
- Нет, - тихий голос Барчин неожиданно ставит меня в тупик.
- Нет- нет, - повторяет она еле внятно и сжимает до боли руку. Её красивое лицо искажает гримаса отвращения.
Я знаю, что ты хочешь уйти, для этого мне совсем не обязательно знать твой язык.
Но ты останешься и пройдёшь эту унизительную процедуру.
Барчин начинает послушно раздеваться , опуская глаза в пол. Наверное, она уже к этому привыкла - послушно раздеваться. Когда холодные капли дождя проникают за воротник и ты промок до нитки, перестаёшь возмущаться и понимаешь, что остаётся только одно - смириться с неизбежным.
- Вы свободны.
Нет, отвечаю про себя мысленно, я не свободна. Я не могу перестать чувствовать...
Закрываю дверь. И вижу перед собой его чёрные насмешливые глаза.
Высокой смуглый мужчина за сорок , с ног до головы одетый в белое. Непорочный херувим, неукоснительно соблюдающий всё, чему научили его родители. Ежедневные молитвы , жена и дети , ежедневное воспитание Барчин , небольшие синяки на её лице, которые она старательно замазывает тональным кремом. И золотые украшения для молодой жены , много золота. Ослепительное сияние вокруг запястий , на шее, и на пальцах маленьких рук.
Наверное , на фоне чего-то огромного - традиций рода , которых я не в силах понять, сложно разглядеть какие-то синяки. Это совершенно не важно для неё и для него.
-Ну как там Барчин?, - спрашивает мужчина , улыбаясь.
А ты не знаешь, как? Представь себя на её месте , в кресле гинеколога с металлическими щипцами внутри тела.
Но вслух говорю совершенно другое .
- Ребёнок развивается нормально. Может, оставите? Барчин думает, что это девочка.
- Муж сказал аборт, значит аборт. Это не обсуждается, - отвечает он резко.
И снова улыбается . Яркое полуденное солнце играет в его тёмных , с серебристой проседью , волосах.
- Может , вы... - не успеваю ничего сказать, мужчина пристально смотрит на меня , словно пытаясь понять , почему так неожиданно молчаливая часть интерьера заговорила.
- Меня не интересуют женские капризы.
Он безупречен и жесток. Он , как осеннее небо, покрытое грозовыми тучами, хмурое и недосягаемое. Вот-вот грянет гром и прольётся холодный дождь.
Но это совершенно не моё дело. Я смотрю на элегантные белые ботинки сорокалетнего мужчины и понимаю, что в его мире существует только один закон - это его желание. Слова потерялись и застряли где-то внутри , как в нелепом сне , когда хочется закричать и не можешь пошевелиться.
Я тоже верю в то, что это девочка. Она снилась мне накануне длинной зимней ночью и робко заглядывала в окно. Маленькая кудрявая девочка с грустной улыбкой.
Барчин открывает дверь кабинета и одевается, путаясь в рукавах пальто и медленно застёгивая непослушными пальцами пуговицы .
Мы выходим из больницы и садимся в машину. Девушка устало закрывает глаза и откидывается в кресле.
- Врач сказал, теперь нельзя до субботы,- зачем-то сообщает мне муж, хитро улыбаясь.
Для него это серьёзная проблема, здоровый мужчина в расцвете сил лишился на несколько дней своих любимых упражнений перед сном.
- И как ты теперь?- спрашиваю, пытаясь не смотреть на него.
- Запаска есть.
Запаска - это худощавая женщина в возрасте с богатым жизненным опытом.
Кажется, меня укачало. К горлу подкатывает тошнота. Мне нужно срочно выйти, невозможно находиться в этой духоте и смотреть на ваши лица. Извините, я выхожу, умываю руки, забываю и не буду отвечать на ваши телефонные звонки.
Я не хочу быть частью вашего проекта , зарождения жизни и её прерывания. Не хочу видеть во сне грустные глаза детей , которые заглядывают ко мне в окно.