Февраль умирает.
Все чаще приходит солнце и хозяйничает настойчивее, но измотавшиеся деревья тычут в небо артритные ветки, вымаливая всё больше и больше тепла. Повсюду редко разбросаны грязные снежные ошмётки. Кто-то там, наверху, посмеиваясь, жонглирует облаками: то пустит по кругу маленькие, лёгкие пушинки, то подбросит тяжёлые тёмно-серые мячи, то в одно мгновение перемешает все краски и формы и так завертит, закружит, что миллионы ледяных острых капель не удержавшись падают на землю.
« Сжалься, сжалься, сжалься…!» Постанывают окна и подрагивают крыши промокших домов, ёжатся на остановках люди, озябшие птицы, гирляндами облипают провода. И кто-то, наверху, вздохнёт с улыбкой и полетит теплый ласковый ветерок, и смахнёт иней с застуженных клёнов, и прольётся с неба лазурь, и запрыгают тысячи солнечных зайчиков.
Побегут тонкие ручейки, извиваясь ужами по ещё мёрзлой земле, и проступят скромные зелёные островки, приподнимая истрёпанные флажки прошлогодних листьев. Громче и настырнее разрезвятся птичьи компании. Зашагают бодрее робкие юноши, согревая в карманах нежные подснежники, засеменят навстречу каблучки. Приоткрыв пыльные занавески и пожевывая чай, старуха выставит звенящим лучам своё морщинистое лицо. Лёгкой рукой и ореховой веточкой розовощёкий малыш отправит в плаванье свой первый кораблик.
И ничто уже не заглушит её мягких, еле слышных шагов, и ничто не остановит её неизбежного прихода…