Мой классный Братск. Часть II

               

                Глава 1. Сочинение

Начало девятого класса оказалось непростым. Трагические события в Иркутске, где умер  наш любимый Женечка, впервые поставили меня так близко перед внезапностью смерти,  неизбежностью и безвозвратностью  ухода близких людей.  Все мои родные, с кем я прожила почти шестнадцать лет, были живы, и казалось, что так будет всегда. Но как можно поверить в смерть ребёнка? Храни Бог всех детей на Земле, ведь они – будущее Земли, её жизнь. Я до сих пор оплакиваю Женечку… Но, может, так нельзя, и он давно реинкарнировался или был сразу взят на небеса?

Мамочка с племянницей Валей уехали на похороны, я осталась одна. Уже начались занятия в школе. К нам пришли новые учителя по английскому языку и по литературе. Людмила Фёдоровна вела уроки английского в ускоренном темпе, спрашивая почти каждого ученика в течение всего урока, и ставя оценку в конце, никогда не ошибалась. Отсидеться и отмолчаться было трудно. Мало того, она всегда знала, учила я урок или отвечала экспромтом. Такие учителя редки.

С литературой нам тоже повезло.  Я пишу об этом, затаив дыхание. Нам очень повезло, а мне так, прямо сказать,  посчастливилось! Ведь к нам пришла преподавать Елена Борисовна Волынец! Я просто глазам своим не верила в первые дни, а после вплотную увлеклась учебным процессом.

Обычно в начале сентября задают сочинение по теме «Как я провёл лето». Елена Борисовна  иначе поставила перед нами этот вопрос:  «День, который мне запомнился». И я уже знала ответ: шестое августа. Это был День строителя - воскресенье! В Братске он праздновался с особым размахом. Я не очень помню, как мы с Юрой его праздновали, но помню  этот день благодаря сочинению. Я исписала листов шесть или восемь, и дала проверять Артемошкиной маме Валентине Яковлевне – Людмила хвалила мамину грамотность.

Валентина Яковлевна работала на машиносчётной станции, и моё сочинение прочла вся станция, по крайней мере, её расчётный отдел. Они не очень старались исправлять ошибки, а увлеклись содержанием. Сочинение  было написано в форме рассказа или дневниковой записи – в раздумчивой откровенности, но весело и непринуждённо. Елена Борисовна  вызывала доверие, располагала к искренности. Я ухитрилась описать не только весь прожитый день, но и всех знакомых, которых мы с Юрой  встретили в тот день.

Дня через три на урок литературы наша учительница пришла со стопой проверенных сочинений и сказала, что написали мы по-разному, но вот одно сочинение ей особенно понравилось:
 - Это сочинение написала девочка. Сейчас посмотрю её фамилию. Это Галя Гнечутская.
Мы с Людкой  сидели за одной партой и ахнули  враз. Но не только мы. Все оживились.
 - Но, - продолжала Елена, - к большому сожалению, в этом  сочинении очень много ошибок. За грамотность я вынуждена поставить «два», но за содержание «пять»!

Когда раздали тетради,  я едва пробежала по ошибкам и двум оценкам,  одноклассница Лора Петрова взяла мою тетрадь, чтобы посмотреть, за что ставят пятёрку, - от меня  таких успехов она  не ожидала.

Петриха не возвращала мне сочинение несколько дней, и я не могла сделать работу над ошибками. Когда же Елена Борисовна поинтересовалась, почему нет моей тетради, пришлось пожаловаться на Петриху. Та вернула Елене тетрадь со своими комментариями. Так, напротив  абзаца, где я пишу, что когда мне хорошо, то пою песню  «Я люблю тебя, жизнь», Лорка написала: «Враньё! Я ни разу не слышала, чтобы ты пела!» И тому подобные замечания по всем страницам, но были и одобрительные «Да, я с тобою согласна». Елена Борисовна увидела  Лоркины заметки и  отругала её:
 - Ты не имеешь права писать в чужой тетради!

А я не сердилась на Лору, ведь она заинтересовалась моим сочинением! А то, что оставила  автографы в моей тетради, так это говорит  о другом: у Петровой  критический ум, а ещё - она должна была стать учителем. И жаль, что не стала.


                Глава 2.  Про это

Вокруг двухэтажных домов, выходящих на Братскую улицу, жильцы начали сооружать огороды. Они были небольшими, грядки по две на семью, чтобы вырастить лук, укроп, редис и морковь. Не все жители занялись огородом, но моя мама сразу взялась за землю, семена и воду, которую мы подавали через окно шлангом, или носили большими вёдрами.

Как-то в новом нарядном сарафане я поливала огород, как пришёл Юра с другом Славиком. Славик был ко мне вполне расположен, но я  дружила с Юрой. Я так думала тогда, а вышло, что я дружила со Славиком, а с Юрой целовалась, а не просто дружила. После полива Славик ушёл, а Юра устроил мне скандал за то, что я оделась в открытый сарафан, а Славка, сказал он, впивался в меня глазами, когда я наклонялась над грядками. Не знаю, волновало ли это Славика, но я поняла, что это чересчур волнует Юру. Я призадумалась, что мне делать? Не носить сарафан? Но он удобный и красивый…

После этого случая Юра стал целовать меня более страстно, отчего и я ощутила нечто новое в себе. Надо было прекратить отношения, но я,  как мне показалось, зашла слишком далеко, а посоветоваться было не с кем. Я только точно поняла, что Юру больше не люблю, а, скорей всего,  и не любила.

Теперь меня раздирали противоречия, и вот в это-то время и умер Женечка. Мама уехала, а я, потрясённая, пребывала в одиночестве и в полном шоке.

А Юра выбрал момент для своих домогательств. Я решила, что сама виновата, и значит,  должна уступить. Так во мне сформировался комплекс жертвы. Мне стало всё равно, что будет. Чувство тяжёлой утраты, страха перед соитием смешались с чувством вины, и в результате всё обернулось безразличием. Но Юра оказался неопытным. Мне повезло. Он только оставил след на простыне, который не отстирывался. Когда мама спросила, что это, я безразлично ответила, что не знаю.

Вероятно, Юра сам был так потрясён своим первым неудачным опытом, что отстал от меня. Наступил октябрь и день моего рождения. Мне исполнялось шестнадцать. За ужином мы немного выпили  вина, и он просто взбесился! Кажется, был и Славик, и Юра,  скорее всего, заревновал снова.  Он вдруг раздетый выскочил на улицу! Выпал снег, было очень холодно. Я схватила телогрейку и побежала его одевать, уговаривая вернуться в дом. Моя мама повторяла при этом:  «Только не ссорьтесь!», -  будто мы уже состояли в браке…

Больше мне не хотелось быть с Юрой ни в каких отношениях, но  особенно меня поразила мама: как она могла меня, ещё не взрослую, обрекать на такие испытания?

Через неделю я встретилась с Олей Ертановой и Аллой Макеровой. Они были старше и вообще умнее меня:
 - Ты что, вышла замуж? Порви с ним и ничего не бойся!

Как я вам благодарна, милые девочки! Вы спасли меня!          
             


                Глава 3. Шапочка

Мода была на платки, она держалась довольно долго. Зимою носили шерстяные, весною – хлопчатобумажные. Если это был четырёхугольный платок, его складывали в виде косынки, выпуская на свободу три угла. Потом стали концы платка оборачивать вокруг шеи, пока же платки-косынки развивались на ветру. Но не всегда и не всем они шли. Моя мама, например, надевала платок  только зимой  под шапку.

Так случилось, что однажды Славик принёс мне тёплую красивую шапочку. Нет, не в подарок, мама заплатила за неё деньги. Шапочка была единственна в своём роде, то есть в нашем посёлке. Мне очень понравились её ворс и ярко – розовый цвет, что, конечно, украсило меня, придало   уверенности.

Приближался Новый год – 1962-ой. Кто-то сказал, что с кем Новый год встретишь, с тем  и будешь. Я забеспокоилась: мне не хотелось  быть с Юрой. Я решила, что ни за что с ним не буду! С подругой Ларисой Авдеенко решили вместе встречать Новый год у неё в ЛПК. Так в ту пору все называли  строящийся центральный Братск. Мама сшила мне розовое платье из модной недорогой тафты. Это лёгкая ткань, и, хотя платье оказалось в тон шапочки, они были не очень совместимы, но эти обновы вдохновили меня на перемены в жизни.

С Юрой  не было интимных отношений, но он питал надежды. Я не решалась тогда сказать, что не люблю его. Боялась обидеть, да и полагала, что он сам понял это. В те времена нам внушали, что понимание не зависит от пола. А ещё как зависит! В этом нет равноправия, мы с мужчинами  почти во всём разные.

Юра работал, но всё свободное время норовил проводить со мною. Моё намерение встречать Новый год с Ларисой очень его озадачило, только что не возмутило. Он как-то притих, расстроился, конечно. Я же ничего не скрывала, и сказала, когда и во сколько еду. Он пошёл провожать меня на автостанцию. Мне этого не хотелось, я пожалела, что сказала, но он же от меня ни на шаг не отставал!

Тогда автобусы в город ходили маленькие – раза в два (и более) меньше современных, а желающих ехать было с избытком. Поэтому водители прогоняли свой пузатый транспорт подальше от стоянки, и вся огромная толпа мчалась следом, пока не остановится автобус. На этот раз так и было, только народу оказалось ещё больше!

 - Может, ты всё-таки не поедешь? Смотри, сколько людей! – уговаривал меня Юра. Но я была тверда, как скала! И вот я бегу за автобусом, Юра чешет за мною. Надо стараться всех обогнать – иначе не влезу! Вот я в числе десяти-двенадцати и сейчас войду! И вдруг ощущаю, как кто-то снимает с меня шапочку, и как холодно моей голове! Я оборачиваюсь и вижу шапку в Юриной руке! В моих глазах было столько ужаса и ненависти, что Юра, чуть поколебавшись, сам надел на мою голову ту розовую шапочку, и толпа занесла меня в автобус. Я выдохнула!

Впервые после встречи Нового года мы, юные девушки, не легли спать, а пошли  на улицу. С нами гуляла  Мила – из новых Ларисиных подруг, и некий  высокий красавчик Вася с родинкой на щеке. Он был заметно старше, и  такой  весёлый - всё время нас смешил. Когда из-за дома показался молодой месяц, Вася велел  достать монеты и подержать их перед народившимся месяцем, чтобы у нас  водились деньги. Я и сейчас чётко вижу эту милую и забавную сцену, слышу наши веселые голоса. Болтая и смеясь Васиным  шуткам, мы сделали два-три круга вокруг деревянных домов, заглянули в гости к Миле и пошли домой спать.

  Днём, после праздничного завтрака-обеда, Лариса проводила меня на автобус. Все люди ещё спали или праздновали, поэтому я села в автобус без проблем. Моя розово-малиновая шапочка, спасшая меня, как шапка-невидимка спасла Людмилу от Черномора, была на мне.



                Глава 4. Мужчины в школе

Мужчины в школе тогда были и удивляли меня своим особым шармом. В нашей семье мужчины бывали редко, поэтому я во все глаза смотрела на школьных. Чаще они разочаровывали, так как мужчин я идеализировала, а они были просто людьми с трудной профессией и не всегда счастливой судьбой.

Олег Петрович Бороздин у нас преподавал черчение и хвалил мои    чертежи. Иногда в воспитательном порыве относительно нерадивых чертёжников он входил в раж и не мог остановиться. Я в недоумении выпячивала нижнюю губу, Олег тут же это замечал:
 - И нечего губы складывать сковородничком! – восклицал он на весь класс, но тут же умолкал, и урок продолжался. Так закреплялся мой контакт с этим учителем.

Сложнее было с Анатолием Афанасьевичем Скавитиным. Он преподавал физкультуру, в которой у меня успехов совсем не было. На уроке, проходящем на улице, скажет:
 - Сегодня учимся бегать! - но не помню, чтобы он учил.  В следующий раз держит в руках секундомер:
 - Сегодня бежим на время.

Я всегда бегу на «тройку». Когда же в Риге моя подруга увидела, что я не умею бегать, она этому очень удивилась:
 - Да ты и ноги ставишь неправильно! Тебя разве не учили бегать?

Однажды Скавитин решил бороться с моими «физкультурными прогулами», и, заметив, что я спокойно иду по школе, забрал мой портфель-чемоданчик в учительскую. Когда я стала ныть, что чемоданчик мне очень нужен  (в нём находились общественные деньги на призы), Анатолий Афанасьевич ответил, что  вернёт его только моей маме.  Что было делать? Я обратилась за помощью к  Юльке  Брянцевой. Она быстро справилась с моим заданием. Зашла в учительскую, когда Скавитин вышел, и, пролепетав «Анатолий Афанасьевич велел взять», вышла с чемоданчиком.

Через много лет Скавитин спасёт мою шалунью-дочь...

Как звали физика, я уже не помню.  Учительницы зачем-то  говорили нам, что он не женат. Физик хорошо катался на беговых коньках, и его, единственного из учителей, мы встречали на катке. Вспомнила: его звали Сергей Николаевич.

Директор школы Фёдоров Анатолий Викторович знал нашу семью. Он был родом из Старого Братска. Преподавал Фёдоров географию, и когда касался политэкономии,  образно выражался:
 - Почему мы в первую очередь развиваем тяжёлую промышленность, а не лёгкую? А если завтра война? Мы что, будем обороняться чулками и носками?

По привычке, я любила разнообразить жизнь даже в классе. Не всем это нравилось, но я не унималась. Так, я придумала праздновать дни рождения (свой и подруг), покупая в складчину литровую металлическую банку вкуснейшего болгарского компота  из клубники или малины, или из слив, и поедать его прямо в классе. Я приносила  консервный нож и три  чайные ложки.

И вот на большой перемене  раскрываем банку, и  втроём: Валя, Людка и я, черпаем компот вполне демонстративно. Большинство моих оппозиционеров-одноклассников были из состоятельных семей, поэтому я не стеснялась делать это при них,  а позднее задумалась: каково остальным?
Мы доедали компот, звенел звонок, я ставила банку в угол класса.

Однажды кто-то приметил банку и начал её пинать, да так увлёкся грохотом жести, что не заметил директора. Фёдоров возмутился:
 - Что ты  пинаешь её? Ты не видишь, что она пуста? Тю-тю компотика! Был, да сплыл. Съели! – И потыкал пальцем в пустую банку и постучал по ней.

Всё это было ещё в восьмом классе. А теперь, в девятом, появились два новых учителя. Об одном - Леониде Филипповиче - расскажу сейчас, о другом – позднее.

От школьников я узнала, что Леонид Филиппович Подзолкин был на фронте, попал в концлагерь, что он весь седой и  закрашивает седину. Когда мы с ним уже работали в 34-ой школе, стало известно, что половина этой информации – выдумки. Скорее всего, эти сведения  дети приписали Подзолкину случайно, перепутав его с другим ветераном войны. Леонид Филиппович действительно воевал в дальнобойной  артиллерии, потому и выжил, как он говорил сам. А в лагере он не был, и волосы не красил. У нас он вёл производственное обучение, а точнее, курировал производственную практику.



                Глава 5. Производственная практика

Для нашей параллели впервые вводилось 11-летнее обучение, с учётом освоения рабочих профессий. Отказаться никто не имел права. У нас было только право выбора: токарь, автослесарь, электрик. Всё! Как мне, девочке, сделать правильный выбор, если я не была склонна ни к одной из этих профессий? Не припомню, чтобы кто-то, помимо меня, заморачивался выбором, но мне выпало заморочек за весь класс и даже за два.

Я записалась в токари. Мы стали изучать токарный станок. Это было самым лёгким, так как далее следовала опасная работа на станке, к тому же она оказалась для меня невероятно трудной. Я поняла, что никогда не смогу выточить деталь с точностью до микрона, а только запорю металл или разгоню станок так, что он убьет меня. Я спросила, нельзя ли поменять профессию, но Подзолкин категорически возразил.

А я решила поменять профессию на свой страх и риск, но прежде попробовала сходить на завод ЦАРЗ на токарную практику. Смутно помню огромный цех с разными станками. Моё внимание привлёк компактный фрезерный станок, я даже подумала, что можно было бы выбрать для работы его: поменьше токарного и не такой опасный, но, когда понаблюдала, как быстро на нём работают, поняла, что так не смогу. Монотонность работы меня уже тогда утомляла и погружала в мечты, а за мечтами у станка скрываются брак, авария и травма.

Пока бродили по цеху, наступило время обеда, что очень порадовало, но при виде огромной очереди в столовую, радость прошла. Стояли морозные дни, и в столовой не снимали телогреек. Или я что-то путаю, но после обеда в верхней одежде девчонки меня повели на экскурсию в подвал. Это были своеобразные катакомбы, в которых обитал признанный народом художник. Он ничего не говорил. Может, он был немой? На стенах в лабиринте проходов были какие-то изображения наподобие фресок. Или так разыгралось моё воображение? Что было на них, я не помню.  Меня потряс сам факт обитания и одиночества этого человека.

Поговорив с сёстрами Глотиными, я узнала, что у автослесарей в АТУ-2 очень весело. Туда пошли почти все девчонки из нашего класса. Я собралась и к ним сходить на экскурсию: а вдруг это моё призвание, хотя уже знала, что ни к каким механизмам меня не тянет. Но ведь наши в восторге!

Первое, что меня убило наповал, это – вонь, идущая от бензина и мазута. Второе, (хотя я уже была еле жива), страшный вид земляных ям, похожих на траншеи или могилы. Над ямами нависали сломанные автомобили, а под ними копошились слесари-ремонтники. Наши девочки в ямы не спускались, а сидели на лавочках, ничего не делали, только громко заливались со смеху. Парни работали, но иногда шутили. Все были взбудоражены присутствием противоположного пола. «Нет уж, это не учёба и не практика»,  - так я решила и больше сюда не пошла.

Моя подруга Люда Артемьева с самого начала определилась в электрики. Она снова стала убеждать меня пойти с нею в бригаду электриков на строительство посёлка  «Энергетик». Мы договорились встретиться на перекрёстке улиц – напротив современной автостанции в Падуне. Там останавливались будки, на которых рабочие добирались до разных строительных объектов. Но я опоздала! Людки нет, а будки всё останавливаются. Я решила ехать и села в одну из них. Кроме меня, в машине, крытой брезентом, сидели ещё две женщины, внимательно смотревшие на меня. И вот мы всё едем и едем, а никаких домов, только огромные серые кресты среди снежной  пустыни. Потом узнала, что это были бетонные основы завода КБЖБ. Женщины спрашивают:
 - А ты куда, девочка, едешь?
 - В Энергетик, на практику.
 - Эта машина идёт на Братскую ГЭС. Мы уже подъезжаем. Но ты не выходи, а поезжай обратно.



                Глава 6.  Встреча

Первого февраля одноклассница Тамара Сапожникова вызвалась мне помочь и на следующий день зашла за мною. Мы встретились с Людмилой и втроём поехали на стройку. В начале рабочего дня вся бригада рабочих и практикантов собиралась в будке-теплушке, где бригадир распределял задания. Людмила с Тамарой вошли первые, я за ними. Держась  за ручку двери, устремляю взор в эту маленькую, ярко освещённую каморку и встречаюсь с голубыми глазами, смотрящими на меня в упор. Я узнаю это лицо: Вася Черезов! И, плотно закрывая за собою дверь, отворачиваюсь с мыслью: «Это – моя судьба. Никуда от неё не денусь, даже если захочу уйти»…

Мне вспомнилось, как в середине августа, я пошла во Дворец спорта, (мы называли его «спортзал») «болеть» за Юру – он выступал в соревнованиях по настольному теннису. Наступила пауза для подведения итогов. Отойдя в сторону, я оглядывала  зрителей. Заметила красавицу Юнону, на этот раз она была одета обыкновенно, я перевела взгляд на её собеседника, стала с интересом наблюдать за ним. Невысокого роста, он держался с подчёркнутым достоинством, одет был аккуратно и, что называется, со вкусом. Удлинённое лицо, тёмный пышный ёжик на голове, голубые глаза.  И мне -  никакого внимания!
 - Кто это? – спросила подошедшего Юру.
 - Это Вася Черезов.

Так «новогодний» Вася оказался предтечей Васи Черезова. Это он так пристально смотрел на меня теперь.

Вечером, после практики, мы с ним случайно встретились на катке. После перелома руки в Заярске я боялась всех молодых людей, случайно и неслучайно подъезжающих ко мне, и от ужаса визжала, подавая оградительный сигнал, и  тем спасалась. И вот со страхом вижу несущегося на меня худощавого парня в пыжиковой шапке, и  «включаю» свою сирену. Но он не пугается, резко тормозит, и я узнаю Васю Черезова!  Мы смеёмся! Немного поболтав, разъезжаемся.

Однажды, после распределения заданий бригадиром Мулюкиным, все начали расходиться на объекты. Вася спрашивает:
 - Кто пойдёт со мною работать? – а желающих нет. Почему? Непонятно. Стало обидно за Васю:
 - Я пойду с Вами.

Приходим, как и все, в строящийся дом по улице Макаренко. Каждый монтажник с учеником в отдельной квартире. Ни окон, ни дверей. Зима, холод. Надо двигаться, чтобы не замёрзнуть, а значит, работать. Вася очень понятно объясняет, что я должна делать: как прибивать  белый двужильный провод, запечатывая его в асбестовую ленту для изоляции, как делать пассатижами загибы проводов. Я очень стараюсь, и за час делаю много в своей комнате, Вася – в другой. Через час он подходит, смотрит на мою работу. Я жду одобрения. Он кивает, а потом отрывает всё, что я сделала! Мне хочется плакать. Я потрясена! Мне обидно. А Вася спокойно объясняет:
 - А если ты гвоздём пробила провод? И как потом найти твою промашку? Нет, я лучше сам всё сделаю, а ты отдохни. Замёрзла? Руки мерзнут? Что это за рукавицы у тебя?  Мои надень, погрейся, - и мы меняемся рукавицами. Васины варежки мягкие, пушистые и тёплые. Он натягивает мои, подымая руку повыше, и смотрит на неё:
 - Ну, как можно в таких работать?

Так получилось, что домой мы пошли вместе – пешком до гаража, а там сели в автобус до Падуна. Теперь я соображаю, что Вася специально ушёл со мною, так как у нас, практикантов, рабочий день был на час короче обычного. А насчёт нашей практикантской работы тоже появилось соображение: рабочие понимали, что такая практика – просто блажь министерства просвещения. Ну, как можно доверить  ответственный труд неумелым и безответственным школьникам, а особенно легкомысленным девчонкам?! Вот и сговорились все начальники и все рабочие, не подпускать нас к серьёзному труду. А может, у правительства были другие соображения, и в стране надо было повышать рождаемость?



                Глава 7. Объяснение

Понятно, что после такого результата моей работы я потеряла к ней всякий интерес, но Вася был не против продолжать работать со мною.  И что же я должна была делать? А подавать ему инструменты и беседовать, иногда грея руки в его варежках.

Вечерами встречались на катке, который становился всё желаннее, так как было уже тепло, приближалась весна. Звёзды горели на чёрном небе, я стала   изучать их по  «Детской энциклопедии». В ней я прочла, что самая яркая звезда, повисшая над  краем катка, - Сириус. Он самый яркий на звёздном небе. Три косые звёздочки в один ряд – это центр созвездия Орион. У него есть продолжение: четыре большие звезды вокруг маленьких трёх. Верхняя левая имеет красный цвет. Она называется Беттельгейзе. У меня было двухсотпроцентное зрение, я видела отчётливо двойную звезду в ковше Большой медведицы, разные скопления звёзд, млечный путь. Кстати, и теперь вижу Плеяды. Я рассказывала Васе о звёздах, он кивал, но вряд ли видел всё, так как однажды к нам на школьный вечер  он пришёл в очках.

Я чувствовала, что Вася вполне завладел моими мыслями и мне хорошо с ним. Всё, что я прочитывала, рассказывала ему. Он был внимателен и деликатен.
Однажды, встретившись с радостью на катке, мы поехали за руку, но вдруг нас догнали какие-то девушки, весело набросились на Васю:  «Вот ты где! А мы тебя всюду ищем!» И  взяв его за руки, увлекли за собой.

Мне стало не по себе. Я всё ждала, что Вася ко мне вернётся. Люди начали собираться и расходиться по домам. Я переобулась, но решила подождать Васю. Девушки всё заливались громким смехом вокруг него. Я в слезах шла одна, а на расстоянии, позади меня, всё слышался их смех. И тогда я твёрдо решила:  хватит с меня! Никаких Вась! Он старше, и, естественно, что его интересуют девушки постарше. Тем и успокоилась, приказав себе больше о нём не думать!
 
Прошло два-три дня. В ровном настроении я пришла на каток. Катаюсь одна, и вдруг … подъезжает Вася:
 - Извини меня. В прошлый раз встретил своих одноклассниц.

Домой мы  шли вместе: Вася меня провожал. Когда прошли тринадцатую школу, остановились у её деревянного забора. Мой дом был рядом. Сейчас я побегу домой. Но Вася говорил, говорил, а потом, заметив, что я уже замёрзла, приблизился ко мне, обнял, отчего я ощутила приятное тепло. И вдруг поцеловал меня тёплыми нежными губами! Я  растерялась, не зная, как  быть. Ведь я уже  приказала себе не любить его!…

  В этот ли раз или в другой, я опоздала домой к десяти часам. Мама решила, что так продолжаться не должно. Она принялась кричать, что я пришла в одиннадцать, а было ещё только пятнадцать минут одиннадцатого. Она держала в руках будильник, и на моё замечание, что ещё не одиннадцать, взглянула на часы и запустила ими в меня. Будильник упал на пол, от него откололся кусочек.   
               

                Глава 8. Весна
               
            Наступил март, мы ещё ходили на каток, но лёд начал постепенно таять. Восьмого марта Вася сделал мне подарок: милую уточку из розового уральского камня. Он относился ко мне с нежностью и прозвал Куклой.

Когда пришла пора демисезонной одежды, я решила приспособить то коричневое пальто, которое  мама привезла мне  из Москвы. Для этого я обрезала  подол, прилично укоротив пальто. Затем вместо двух рядов коричневых пуговок пришила ряд крупных белых под перламутр. Из обрезков я сделала модный хлястик. Он состоял из двух частей, соединявшихся белой пуговицей пониже талии. Получился крик моды! Когда я пришла на свидание, то сразу заявила об удачной переделке. Вася достал очки из футляра, и, попросив меня немного отойти, залюбовался.

  После каникул возобновились школьные уроки. Мы стали пристально следить за журналом  «Юность», не пропуская ни одного номера, прочитывая его от корки до корки. Особенно полюбили Аксёнова и Гладилина. Читали Балтера, и даже состоялся диспут о любви. Я полагала, что уже знаю в ней толк, поэтому много не кричала, а больше слушала других.

Елена Борисовна обратила наше внимание и на стихи. Мне понравился поэт по фамилии Мориц, по имени Юнна. Я пребывала в недоумении: он юноша или девушка? И только окончания глаголов в его стихах убедили: девушка!

Но не так-то просто было купить новый номер журнала, поэтому я подходила к киоску каждый день. Киоск располагался в центре посёлка, а это было рядом с работающими молодыми инженерами-проектировщиками, которые тоже охотились за  «Юностью». Да и не всегда у меня были деньги, ведь журнал стоил целых сорок копеек (это почти полкило сахару). Журнал чаще покупала Люда Артемьева, а потом стал покупать Вася. Он вообще начал интересоваться всеми журналами, а потом и книгами – приложениями к журналам  «Молодая гвардия» и  «Огонёк».

Елена Борисовна зачитывала  на уроках литературы отрывки из разных полемических статей из «Литературной газеты». Мы стали охотиться и за «Литературкой». Всё было прекрасно в моей жизни! Всё, кроме математики.

Не помню, когда точно, но к нам пришёл новый учитель математики, по имени Николай Павлович. Мы с Артемошкой для удобства стали называть его Никпал. Людка знала и любила математику, а я не знала и не любила, хотя люди постарше говорили: «Любишь то, что знаешь». Я  не соглашалась:  «Знаешь то, что любишь!»

Когда весь класс, по заданию Никпала, начал изготовлять из бумаги объёмные геометрические фигуры, я не смогла сделать ни одной. Во-первых, я не видела в этом никакого смысла.  Во-вторых, это была очень нудная неинтересная работа – клеить из белого ватмана. А в-третьих, у меня были очень влажные руки, и ватман сразу приобретал мятый и грязный вид. Словом,  вместо пяти положительных оценок за эти фигуры, Никпал вкатил мне двойки  или неуды – не помню. Но девятый класс я закончила, и перешла в десятый.



                Глава 9. Поход

Наступало лето, а с ним относительная свобода. Относительная потому, что мама всеми способами не давала мне бездельничать в каникулы. Сейчас вспомнилось, как в Заярске я вынуждена была потратить много дней ради нудного, и, казалось, бесконечного труда: я делала для себя пуховую подушку. Для этого надо было теребить птичьи перья, обрывая  пух от твердых перовых остей, складывая его в байковую наволочку.  Не помню, что я делала на этот раз.

В это ли лето, в следующее ли, мы стали с Васей ходить на природу. Сначала смотрели, как прибывает вода в будущем водохранилище, а когда потеплело, пошли вчетвером с Валей Михайловой и с Артемошкой в поход на заливы – за нынешний детский дом. Наскоро собравшись, встретились у железной дороги, остановились неподалёку. Яркая зелень, пение птиц, вода, проступающая среди растущих деревьев – всё несказанно радовало,  зарождало уверенность в жизни. Стоял июнь, ночь была такой тёплой, что мы долго не спали, говорили. Вася оказался очень хозяйственным и умелым, и мы совсем не устали, так как он быстро развёл костёр, соорудил шалаши, а мы приготовили обед и ужин.

Заснули на рассвете. Я  вообще сова, мне рано встать – целое событие, а Валя встала рано и пошла бродить по лесу, а Вася тоже поднялся и пришёл на Валино место – ко мне.  Я проснулась, почувствовала его рядом. Думала, что вот он сейчас меня поцелует, ждала и не открывала глаз. И вдруг ощущаю, как его согнутая в локте рука падает  тыльной стороной кисти на мою грудь  -  по центру грудины! В этот момент не столько тело, сколько мою душу  пронзила некая совершенно мне неведомая  сила. Сам не ведая того, Вася совершил надо мною некий древний обряд избрания и даже брака. До сих пор помню ощущение прикосновения, хотя была одета, и  осознание, что так тому и быть! Можно сказать, что он уронил свою руку прямо на мою грудную чакру!..

Через неделю, в субботу, мы опять собрались в поход. Узнав, с кем мы идём (от меня ли, от соседки ли?) мама запретила мне всякие походы. Мы собирались на этот раз более основательно, я решила уйти, пока мама была на работе. Но, созвонившись с родителями моих подруг, она накинула свой белый плащик, схватила в руки большой топор и кинулась меня догонять и , возможно, отбивать у похитителя.

Мы собрались опять у железной дороги. Я скинула рюкзак, присела отдохнуть. Не помню, кто заметил первый, но Людка сказала:
 - Ой, Галка! За тобой Марьвас бежит! – Я оглянулась и увидела, как развиваются мамины светлые волосы, почти сливаясь с белым коротким плащом, а в руках тяжёлый топор. Чувство ненависти с чувством жалости к матери переполняли меня! Она подбежала к нам:
 - Сейчас же домой, стерьва ты эдакая!
 - Не пойду!
 - Ах, так? Да  я сейчас брошусь под поезд!
 - Дайте топор,- спокойно сказал Вася, - с топором шутить нельзя!
 - Вы кто? Вася?
 - Да, я – Вася!

После этого стало ясно, что мне надо идти домой…


               
                Глава 10. Июль

Между тем Юра прослышал, что я хожу с Васей, и попытался расстроить  мои отношения с ним. Каждую ночь (а я была полуночницей) он приходил под моё окно и начинал разговор:
 - И что ты в нём нашла? Он  ниже меня ростом. И вообще он старый. Вы с ним как дедушка с внучкой!

 - Что ты выдумываешь? Никакой он не старый! Старше меня на два года.
 - Нет, он старый, весь в морщинах…

И так без конца. У Васи действительно, были морщины, но мимические при худом удлинённом лице, так как он часто  улыбался.

Я прекращала разговор, выключала свет, но Юра бросал в окно камешки, а я боялась, что камень разобьёт стекло. Высовывалась в форточку, приказывая ему уйти. И так каждую ночь. Однажды я ушла ночевать к сестре, но как вернулась, всё повторилось.

Кстати сказать, наша Лера работала с Васиной одноклассницей, поэтому как-то говорит мне:
 - Галка, а Вася старше тебя.
 - Ну да, на два года.
 - Побольше.
 - Ну, не больше, чем на три. (Потом я узнала, что на целых пять!)

  Между тем, Вася собрался ехать в отпуск по местам детства и отрочества – в Кандалакшу. Я ничего маме про Васю никогда не рассказывала, и он никогда у нас дома не был. Вася уехал, а  мама отправила  меня к нашей Тамаре в Ангарск.

  У  мамы была подруга Раиса Фролова. Мы звали её тетя Рая.  Они дружили  с военных времён. Тогда маму отправили с ревизией по магазинам Братского района. В одном пункте она обнаружила большую недостачу у молодой продавщицы, и той  по итогам ревизии  грозила тюрьма. После тщательной проверки, мама догадалась, что Раису (а это была она), что называется, «подставили». Тогда мама решила помочь неопытной молоденькой девчонке, разрешив ей восполнить недостачу,  пока сама будет ездить с ревизиями по другим деревням.

 - Ну вот, так я спасла  тётю Раю, - обычно заканчивала мама свой рассказ.
Когда я через много лет прочла повесть Распутина «Деньги для Марии», в моей голове вдруг возник вопрос:
 - А кто же дал Раисе денег?
 - Да я же и дала, - ответила мама.
 - Так у тебя откуда они были?
 - А в то время мы получали деньги, а купить на них ничего не могли. Ничего не продавалось или  стоило очень дорого.

Вот, оказывается, какая история! А я-то думала, что Раисе родственники помогли, и удивлялась, почему распутинской Марии никто не помог. А Раисе помогла наша Мария – моя мамочка!

Я несколько лет хотела спросить у Валентина Григорьевича Распутина, не по нашей ли истории он написал свою повесть, придав ей трагический финал? Интересно ещё и то, что тётя Рая внешне была похожа на Валентина Григорьевича: высокая и стройная, смуглая, с круглым овалом лица и тёмными глазами. И вот однажды  на Братской ГЭС мне удалось задать ему этот вопрос. Времени было мало. Я наскоро  рассказала Раисину историю, но он ответил, что не слышал о ней. А слышал он, возможно о подобной истории, когда никто не помог молодой женщине, и она покончила с собой….

Моей маме очень не нравилась моя самоотверженная любовь к подругам. Не по этой ли причине она скрывала истинную историю с тётей Раей? Мама видела, что я в неё, такая же, как она сама, то есть  «вся в мать».
Так вот, с этой тётей Раей мы отправились в Ангарск. Я – к сестре, а тётя Рая к своему мужу. Орденоносец и герой Великой Отечественной войны, Михаил Фролов сошёл  с ума после контузии и был помещён в особый интернат в Александровском централе под Иркутском. Там при царе отбывал срок наш дедушка, он же мамин отец Василий Сурков. Вот такая связь времён!
   


                Глава 11. В Ангарске

Мы вылетели в Иркутск на самолёте  из маленького, доныне несохранившегося братского аэропорта. Иркутск обрадовал особым мягким солнечным светом, чистотою, уютом. Мы устремились на вокзал, чтобы на электричке ехать в Ангарск.  Там, на новом месте, обосновалась Тамара с мужем Эдиком. Потеряв сына, они ждали нового ребёнка в новой благоустроенной квартире.

В квартире оказалось много грязной посуды, и мы с тётей Раечкой с удовольствием принялись её мыть горячей водой из крана.  У нас, в Братске, ещё не было горячей воды, а у Тёти Раи в Видиме  вообще не  было водопровода.

Тётя Рая всё удивлялась, как Тамара, такая чистюля, допустила  в доме беспорядок. Теперь-то мне понятно, почему. Во-первых, она оставалась в депрессии после смерти сына, а во-вторых, очень уставала, будучи беременной. Тогда было не принято мыть посуду мужчинам. А я заведу новый порядок в семье!
 
Тётя Рая уехала снова в Иркутск,  я осталась у Тамары. Эдик даже в обеденный перерыв занимался аквариумом. Он  без конца менял в нём воду, а потом мы с ним часами наблюдали рыб. Так он справлялся со своей депрессией…

Когда Эдик уходил на работу, а Тамара  в женскую консультацию, я бралась за  «Малую Советскую энциклопедию». Вот уж добралась! Я читала то всё подряд, то по интересующим меня темам и вопросам, то рассматривала картинки и надписи под ними. И уж всех обнажённых женщин рассмотрела, и ничего плохого в них не заметила, а тоже любовалась, как Людка Глотина со Стасиком Эрманом.

А ещё я слушала радио! И вот тогда по радио впервые  узнала про «Маленького принца»  Антуана де Сент-Экзюпери, и многое другое новое и очень интересное. Я накопила столько знаний, что возникла потребность с кем-нибудь поделиться. Иногда я рассказывала Эдику, но потом перестала: ему было не до меня.

Как-то сестра уговорила пойти  с нею на рынок. Я вообще не отходила от книг целый месяц! И вот там, на рынке, заметила парня в интересной шляпе – оригинального и элегантного одновременно. А он заинтересовался мною  и  назначил мне на вечер свидание. Я никуда не хотела идти, но сестра настояла, чтобы я пошла. Нарядившись, сделав «бабетту», я пошла в назначенный час в центр  – к городским часам. Вадим уже ждал. Он купил мне вкусное мороженое, мы уселись на лавочку. Я съела и принялась болтать. Спросила, откуда у него такая интересная шляпа? Сказал, что отец привёз из Вьетнама. Он проводил меня и назначил новую встречу, а мне уже понравилось гулять.

При новой встрече я заметила у него маленькую татуировку, и Вадим признался, что по глупости он отбывал небольшой срок, но этого больше не повторится.

На третье свидание он вдруг надел мне на палец кольцо с камушком, что напугало меня не на шутку. Чтобы не обидеть, я не отказалась от колечка (потом я его не носила и не сберегла), но решила как-то ограничить отношения. После ещё одной встречи, рассказала ему о Васе и распрощалась. Больше я в центр не выходила, а Тамара, приходя домой,  несколько раз мне говорила:
 - Галка, выйди на улицу. Тебя ждёт Вадим! Какое красивое имя! Если будет сын, назову Вадимом.

Но я не шла. Когда же надоело сидеть дома, я решила прогуляться, и вдруг увидела Вадима! Он сидел, развалясь всё на той же скамье, всё в той же белоснежной рубашке, в тех же облегающих чёрных брюках-дудочках, всё в той же тростниковой экзотической шляпе… Я увидела его со спины, и поспешила удалиться, пока он не оглянулся. Хотя неизвестно, кого он ждал.



                Глава 12. Ещё один Юра

Вадим так озадачил меня, что я сначала решила никуда не ходить, хотя вечерний Ангарск понравился больше дневного. Да и нехорошо строить отношения, если у меня уже есть Вася. Вадим Васе проиграл. Как-то говорю Эдику, чтобы заодно проверить себя:
 - Не стоит заводить новые знакомства. Все поцелуи одинаковы. Одно и то же. Только трата времени.

 - Да нет, все люди разные, и поцелуи у всех разные, всё неповторимо!

Моего опыта, чтобы возразить Эдику, было недостаточно. А я очень любила спорить, но на этот раз промолчала, решив сначала проверить.
  Был тихий тёплый вечер, день заметно убыл, поэтому, когда я подошла к танцплощадке, уже были сумерки. Ни разу в жизни я не бывала на танцах, робела, боялась пьяных партнёров. Элька Крошнева любила сказать о танцах так:
 - Нет, на танцплощадку я не пойду. Я буду танцевать только в Ленинграде в Мраморном зале.

Я рискнула подойти к танцевальной площадке: если пригласят, пойду. Несколько молодых людей стояли у входа. «Ждут подруг», -  подумала я, обратив внимание на невысокого круглоголового брюнета в оригинальных, очень узких зеленоватых брюках с молниями внизу. Он перехватил мой взгляд и подошёл ко мне. Юноша был трезв, воспитан и нерешителен, но в нём ощущался характер. Может, он впервые вышел на такую прогулку, но, как  и я, сомневался: повезёт или нет? Обрадовавшись его деликатности, я непринуждённо заговорила с ним. Он спросил, не хочу ли я туда, на танцплощадку, кивнув в её сторону. Я замотала головой, и мы пошли гулять.

Он был нетороплив и молчалив. Я болтала, он слушал, изредка вставляя слова. Мы гуляли по аллее тополей, начинающейся у   танцплощадки. Когда совсем стемнело,  пошли в направлении моего дома.  Было уже недалеко, стоял удивительно тёплый август, и домой не хотелось. Юра предложил ещё погулять в соседнем дворе. Он спросил, кто в нашем классе учится лучше всех? Я удивилась вопросу, меня это как-то не занимало. Он продолжал:
 - А теперь ты спроси, кто в моей группе техникума  учится лучше всех?
Я опять напряглась: к чему такой вопрос?
 - И кто?
 - Я, Пястов Юрий, -  удовлетворённо ответил он.

Теперь стал говорить он, а я слушала. Юра учился в Ангарском техникуме, но ему не нравилась будущая профессия, и после техникума он хотел поступить в университет и стать журналистом.

 - Ну, мне пора домой, - сказала я, собираясь идти. Юра поцеловал меня раз и другой. Я подумала, что Эдик оказался прав.

В следующую встречу мы прошли тем же маршрутом и оказались в том же дворе.  Небо было чистым, и звёзды нависали низко-низко над нами.
 - Хорошо бы почитать Петрарку, - мечтательно вздохнул Юра.

Теперь я догадываюсь, что он знал Петрарку наизусть, но ждал, чтобы я попросила его почитать. Тогда я ещё не знала этого поэта, думая, что и Юра его не читал. А ведь совсем не трудно было найти классика в библиотеке, что я и сделала, приехав в Братск.

Юра стал молча, не отпуская, целовать меня взасос. Мои губы вспухли, и я, прибежав домой и, глянув в зеркало в ванной, не узнала себя. На утро я решила, что не хочу больше поцелуев, а просто общаться он не захочет. Значит, надо расстаться. Встретив Юру вечером, я всё ему объяснила, и он не возражал.

Иногда я его вспоминала. Может, зря прекратила с ним отношения? Кажется, он в самом деле стал журналистом – я встречала его имя. Однажды рассказала об этом знакомстве   подруге Гертруде. Она успокоила меня:
 - Нет, Вы правильно поступили. Так обычно целуются эгоисты.
Её ответ я проверять уже не стала, да и возраст был другой. 
 


                Глава 13.  Музыкант Валерик

Не с первой попытки, но след Юры Пястова всё же отыскался в социальных сетях через пятьдесят один год. А фамилию Валерика я не помню. Я встретила его тоже у танцплощадки, когда решила расстаться с Юрой. Валерик был одет не столь оригинально, как Юра, но очень элегантно: в чёрный костюм среди лета. К белой рубашке всегда был чёрный узкий галстук, а к чёрной рубашке,  вошедшей в моду - белый галстук. У Валерика было много сестер (не меньше трёх, и все старше него), вот они-то и наряжали брата тщательнейшим образом.

Валерий был строен  и высок. Темноволос. Его тёмные под очками глаза с лёгкой раскосостью  напоминали о генах азиатского происхождения.  Одним словом, красавец! Представляю, как его сёстры гордились братом, как ревновали ко всем его знакомым.  Он был чистосердечен, но не болтлив, а меня, казалось, внимательно слушал. И всё-таки я замечала, что он взволнован и напряжён, а причина была  понятна.

В том, 1962-ем,  году Валерий окончил музыкальное училище по классу баяна, а может, по классу теории музыки, и получил распределение на работу в музыкальную школу молодого города Байкальска. Скорый отъезд, расставание с родными, совсем новая жизнь его не столько вдохновляли, сколько пугали. Мне было жаль его, но жалоб я не слышала. Не слышала я и его музицирования, хотя очень хотелось, но он не предлагал.

Мы гуляли несколько вечеров. В ту пору меня не интересовали ни эротика, ни секс, а была одна страсть – страсть общения! Я удивлялась не столько различию поцелуев, сколько различию внешности, интересов и характеров.

В последний раз Валерик пригласил меня на  дневное свидание, чтобы заснять на фотоаппарат. Он долго «щёлкал»  меня в разных уголках парка, в каких-то городских переходах и перекрёстках. Он спешил меня запечатлеть, будто чувствовал (или уже знал?) что расстаётся со мною навсегда.

Мы перебегали от объекта к объекту, и вдруг я увидела Юру!  Обменялись с ним скрытыми приветствиями – едва заметными кивками. Его деликатность меня тронула.

Валерик записал мой адрес, и я ждала карточки, но так и не дождалась. Потерял адрес? Засветил плёнку? Я не понравилась его сёстрам? Вот три причины, но их могло быть и больше.  Где же они, оттиски моего ангарского счастья? Два месяца длилось оно! Так  прекрасно всё было вокруг! Радость  приобретения знаний самых разных, в том числе знания жизни, как мне тогда казалось. Всё это было для меня  жизненной практикой, но, как и на  производственной, только ознакомление. Дело ответственное, и нет опыта.  Для настоящей жизни ещё  было  рано.



                Глава 14. Четвёртое знакомство

Эти знакомства не имели никаких последствий,  кроме благодарности за столь трепетное отношение к моей персоне. Заслужила? Награда свыше? Ангел-хранитель оберегал меня? Ещё раз отмечу, что ничего и никого не боялась, пока очередной собеседник, а скорее просто провожающий, не спросил меня:
 - А ты меня совсем не боишься?
 - Нет, а что? Почему я должна бояться?
 - Ну, я ведь мужчина, мне уже 27 лет. Мои интересы к девушкам немного другие.

Тогда мне стало чуточку страшно, ведь было уже темно, как бывает в конце лета  даже не в поздний час. Я остановилась:
 - Я дойду одна!
 - Да что ты! Я провожу.

Но дом был уже рядом, так что после небольшой паузы мы расстались. До сих пор помню,  как я содрогнулась, услышав эту цифру: 27! Нет, таких стариков мне не надо! С ними неинтересно, они скептики, в них ни капли романтики! Я решила больше не гулять по вечерам, прежние знакомства ещё не переварила.

Но привычка ходить по городу уже закрепилась. Вскоре я отправилась в кино на дневной сеанс.  Пришла рано, села недалеко от экрана, жду начала. Замечаю у сцены невысокого кудрявого мальчика моего возраста интересной внешности, напоминающей Пушкина. Ну, как остаться равнодушной к такому? К тому же он с перевязанной свежим бинтом ногой и с костылями, как после дуэли. Я заинтригована: что с ним? Кто такой? Он энергично вертит чёрной кудрявой головой, сверкает чёрными горящими глазами –  общается с кем-то. Начинается фильм, я не помню, какой. Фильм отвлёк, я забыла о маленьком незнакомце.

Вечером сестра отправила меня прогуляться: ведь скоро я уезжаю домой. Подходя к танцплощадке, я издалека заметила чёрную кудрявую голову незнакомца, сидящего ко мне спиной на скамейке. Ускорила шаг, боясь, что не успею (что-то помешает), и бухнулась рядом с ним! Мы встретились глазами, и он  радостно улыбнулся.

Хочется поставить точку и не продолжать. Для чего судьба преподносит нам  встречи, которые впоследствии  приносят  так много боли?  Боль нужна? Наш организм ей сопротивляется, но мы люди, и боль своя и чужая неизбежны и даже необходимы. Тогда мне поступил сигнал: человеку больно! У него болит нога.   Я не умела уходить от чужой боли, казалось, что у меня достаточно сил справиться с нею. И всё же на поверку я оказалась слабенькой, хотя и упрямой. Эх, как хорошо иметь с детства  пример не только сильной матери, но ещё и отца! Этого, как известно, не случилось, но впоследствии я стала  сильнее, хотя  постоянно нуждалась в защите. Я не умела, да и не стремилась это объяснять. Если человек не понимал с одного слова, не чувствовал меня, я всегда отстранялась, и редко меняла позицию. Это неправильно. Надо говорить и говорить! 



                Глава 15. Продолжение знакомства

 - Здравствуйте! Как Вас зовут и что у Вас с ногой? – с ходу высказала я все свои вопросы.
 - Меня зовут Иван. Я всем говорю, что танцевал рок-н-ролл и повредил ногу. А вас?..
 - Галина. Я приехала из Братска в гости к сестре. Мне  понравился Ангарск!

В разговорах мы выясняем, что слушаем одни и те же передачи по радио, обмениваемся отзывами о журнале «Юность, о прочитанных книгах,  о песнях… Наши вкусы и наши интересы совпадают!

Оказалось, что мы  оба родились в октябре, что он тоже хочет стать журналистом, а для этого надо писать и писать! Всё  это вызывает доверие, душевную близость.  И вот я уже не Галина, а Галинка, а он не Иван, а Иво, как герой одного югославского фильма. Мне всё интересно знать про него:
 - А кто Ваши родители? Вы где родились?
 - Я родился в Армавире в 1943-ем году, а вырос в детском доме. Говорят, что моя мать была цыганкой.

Я никак не ожидала такой драмы в его жизни. Тогда подобное встречалось в кино или в книжках. Мы простились.

На следующий вечер он меня уже ждал. Общение продолжалось. Нет, у него не было перелома, хотя дуэль всё-таки была.

В детстве у него случился полиомиелит, и его последствия вынуждали ходить с костылями, обостряли состояние здоровья. Я не стала расспрашивать подробности. Что хотел, он сказал. И после этого он рассказал историю, которая и  спровоцировала обострение заболевания.

Иван работал в радиолаборатории. Всё было хорошо, но из лаборатории стали исчезать радиодетали. Все молчали, а он возмутился! От него отвернулся коллектив, его называли склочником. Он заболел. Вот и всё. Теперь этот случай назовут: «плевать против ветра». А я назвала подвигом, и на выпускном экзамене написала о нём в сочинении  «Кого я считаю героем нашего времени». Все мои сочинения в течение года оценивались только на «пять», а на этот раз я получила «четыре» с пояснением, что мне не удалось раскрыть тему: надо было писать о космонавтах или о трудовых подвигах. Я будто стукача назвала героем. Но он ведь не доносил, а выступил открыто, не скрываясь. «А нечего выносить сор из избы!»  - сказали ему сослуживцы.

Ванечка сообщил, что завтра он с друзьями едет в Иркутск на выставку картин Рокуэлла Кента.
 - Ты знаешь этого художника? – спросил он.
 - Да, одну картину.
 - Какую?
 - «Эскимос в каяке».
 - Поедем с нами!
 - Нет, я, пожалуй, не поеду…

И до сих пор жалею, что не посетила уникальную для того времени выставку! Но ехать с такой оравой мальчишек, которые толклись вокруг Вани, было как-то неловко. Казалось, что весь Иркутск побежит смотреть не  выставку, а меня, сопровождаемую толпой пацанов. Откуда было знать людям, что эта толпа сопровождает не меня, а Ванечку и Рокуэлла Кента.

Следующая встреча стала последней. Иван пошёл на костылях провожать меня до дома. Капал дождь,  на смену лету подошла осень. Скоро в школу… Идём очень медленно. На мокром асфальте видим какой-то странный предмет. Я поднимаю, это очки. Кто-то потерял очки, они очень красивые. Мы с Ваней не носили очков, (но через два года он сфотографировался уже в очках), поэтому не озадачились их возвращением. Ванечка даже сказал, что вот, дескать, как нам повезло – такой знак на счастье! И подарил мне эти очки на память.

Вскоре, возвратясь домой, я получила письмо, а потом и вызов на переговоры. Письма Вани были удивительные: в них слышалось биение  не только его пульса, но и пульса самого  времени….

Когда я слышу песню «Голубые канарейки», сразу вспоминаю Ванечку. Эта песня очень созвучна его характеру, голосу и темпераменту, и он её любил.   

 

             Глава 16. Возвращение из Ангарска

Я возвращалась в Братск опять на самолёте, и опять через  Иркутск.  Остановилась у Эдиковой матери Фрумы Михайловны в центре города возле кинотеатра  «Пионер». Старушка жила в крохотной  и тёмной комнатёнке большой коммунальной квартиры.

 - Кушать хочешь? У меня есть кабачки, фаршированные мясом. (У меня слюнки потекли!) Но ты вряд ли будешь их есть: мясо в них сладкое!

Я попробовала. Кабачок был вкусный, а мясо съесть  не смогла. Но зато, какое вкусное печенье по старинным рецептам пекла Фрума Михайловна!  С корицей и сахарной посыпкой, оно сухое, но рассыпчатое. Такое печенье хранилось долго-долго, а его волшебный вкус и старинный дух завораживали  бесконечно.

Дома меня с радостью встретила мамочка. Она исполнила мою заярскую мечту: купила  серо-голубую куртку из плащевки, по которой пять лет назад все  сходили с ума, а в честь Ива Монтана, носившего такую куртку, в народе её окрестили «ивмонтанкой».   Эта куртка уже не доставила мне большой радости, она уже не была криком моды, но у меня не было другой сезонной  одежды, поэтому я и надела её.  Встретившиеся мне старшеклассницы сказали, что куртка мне необыкновенно идёт!

В последний вечер перед школой, я осмелилась пойти на танцы. Все знакомые уже там отметились. Пришла пора и мне, опыта я набралась  в Ангарске, поэтому справлюсь, если что. Купила билет и делаю решительный шаг к контролёру, но кто-то  сзади хватает меня за хлястик пальто и тянет назад.
 - Господи, - думаю,- да что же это такое? Наконец – то решилась, да нет мне пути к веселью! Уже настиг какой-то тип!

В отчаянии оглядываюсь… А передо мною - Вася! Тянет меня к себе и хохочет:
 - Я только приехал, пошёл прогуляться, а ты уже без меня на танцы!

  Вся танцплощадка отплясывала чарльстон! Это заразительный и несложный танец. Он очень радостный: у всех, танцующих чарльстон, хорошее настроение! Если бы танцы проходили на высоком этаже, то мог бы обвалиться потолок – так дружно в унисон все дрыгали и топали ногами! Музыка  подогревала на танцевальные подвиги. Хотелось долго жить и долго танцевать!
 - Знаешь, что такое счастье? – спрашиваю  у Васи и сама отвечаю: – Счастье – это горение плюс любовь! А любить можно многое: и людей, и книги, и искусство, и работу, и города…

Я рассказывала Васе о своей поездке, а он – о своей. Ему пришлют фотокарточки, а мне никто не пришлёт, но два счастливых месяца останутся в моей памяти навсегда.



                Глава 17. Вася

Вася, как и я, из простой семьи. Так было принято говорить в те времена. Теперь-то я знаю, что это условное определение – условное по  нормам того времени и по социальному статусу. Именно статус имелся ввиду, когда так говорили и говорят, но теперь-то  понятно,  что все семьи не простые, и у каждой есть скрытый предмет в шкафу – не буду говорить, какой.

Вася из полной семьи. Два его старших брата ему  родные целиком, а не как у меня сёстры – родные  на половину. У него никогда не было отчима, а значит, он сам будет хорошим отцом. Это я понимала. У его братьев хорошие семьи – это слышала со стороны.

Вася - спортсмен. Он здорово играет в баскетбол, и, несмотря на невысокий рост, очень быстро прибавляет очки команде. Баскетбол – модная игра, всем хотелось бы научиться в неё играть. Я не могу, потому что я маленького роста, у меня не получится  так высоко прыгать, как Вася. Одной рукой Вася перехватывает мяч у соперника и с места  прыгает так высоко, что  мяч без промаха попадает в корзину. Людка-Артемошка пытается учиться этой игре. Она высокого роста, но у неё замедленные движения и вообще не спортивные реакции. Она кладёт мяч в корзину мягко и кокетливо, как яблоко или подаёт чашку чая. Вася иногда изображает её, пытаясь понять, как это у Людки так получается. Пока она собирается положить мяч, Вася подпрыгивает и далеко уводит мяч от неё. Когда  с сожалением говорю  ему, что вот я какая - не спортивная, он отвечает:  «И, слава Богу!»

Вечерами подхожу к спортзалу со стороны парка. У меня  такое  острое зрение, что, глядя в окна  с тротуара через дорогу,  замечаю, есть ли там Вася.

Когда я приехала на жительство в Братск, Вася окончил школу, пытался поступить в институт почему-то на радиотехнический факультет (никогда особо не интересуясь радио), и не прошёл по конкурсу. В армию его не взяли за недостатком слуха, о чём я нескоро узнаю. Он пошёл работать токарем или слесарем. Однажды выгружали новый тяжёлый станок, и кто-то его отпустил. Станок упал и раздробил Васину руку! Кисть руки  превратилась в кровавое месиво.  Врачи решили, что нужна ампутация, но медсестра, прошедшая войну, а теперь лечившая Васю, велела ему не слушать врачей, а выполнять её указания. Она спасла ему руку!  Я трогаю её: ладонь  шершавая, и до конца не разгибается, но  сшитые  укороченные сухожилия с годами обещают прийти в норму.

 - Ну, иди ко мне,- шепчет он так вкрадчиво и трогательно, но не трогает меня, а нежно обнимает и целует тёплыми губами.

Осенние дни стали короче, вечера   холоднее,  мы ходим гулять к молодому морю, которое назвали не Ангарским, как мне хотелось в детстве, а Братским.  Его берег весь  завален сучьями и стволами вывороченных или принесённых водою деревьев. Вася разводит костёр, мы греемся и, как заворожённые, смотрим на огонь, молчим и говорим.  Вася  смел и робок, благороден и кроток. Его прикосновения меня не пугают и не обижают, а вызывают доверие и, волнуя, сближают. Иногда он напевает неизвестные мне песенки: про Костю, про Аркашку и Файку из Одессы. А иногда: «Смейся, паяц, над разбитой любовью. Смейся и плачь ты над горем своим!»



                Глава 18. Самообразование

Сделав выбор будущей профессии  (журналиста), я почувствовала себя чересчур уверенной. Настолько взрослой, что решила изучать только  «нужные»  мне предметы: литературу, историю, географию и английский язык. Зная, что в русском  хромаю, взялась переписывать из книг Чехова и Горького целые страницы. Я читала и переписывала разных классиков несколько лет, и результат всё-таки  есть.

В современной литературной речи появилось тогда много новых слов, которых я не понимала. У меня не было словаря иностранных слов, я позаимствовала его у Людки, а со временем купила свой. Началось чтение иностранной литературы: Хемингуэй, Ремарк, Триоле….

 - Я хочу тебя,-  без конца говорят друг другу герои Хемингуэя. Мы все научимся так говорить у них. Теперь я понимаю, что не такие уж сильные чувства были в тех книгах – то были чувства одиночества, страхи войны и смерти.  Но мне казалось, что только так и бывает, как у этих иностранцев, хотя у Мопассана и Флобера, прочитанных мною в прошлом году, описаны такие страсти!  Но современны ли они, и всем ли по плечу?

Когда читаешь захватывающую книгу, начинаешь интересоваться её  автором, а дальше  узнаёшь о других его  сочинениях, о других писателях и книгах. Так создаётся собственный список литературы, но гораздо результативнее, когда вашим чтением руководят образованный и начитанный человек.

Мы познакомились с интересной учительницей Нонной Александровной, приехавшей в Братск из Ленинграда. Она преподавала литературу, как и Елена Борисовна, но в другом классе, а мы с Людкой ходили к ней на искусствоведческий кружок, а потом и домой. Нонна рассказала нам про художника Винсента Ван-Гога, дала читать книгу с его письмами, но цветных репродукций его картин у неё не было. Глядя на чёрно-белые репродукции, я представляла их в цвете. Нонна Александровна много рассказывала о разных художниках, приобщала нас к книгам и журналам по искусству. Я почувствовала в себе неодолимую тягу не только к поэзии, но к искусству вообще, и к изобразительному в частности. К концу года у меня сформируется идея стать искусствоведом.

Не помню, была ли у нас практика в десятом классе, но если и была, я на неё уже не ходила. В дни практики  уединялась в городской библиотеке, листая журналы «Искусство», «Художник» и  «Декоративное искусство».

Уже второй год мама выписывала областную газету «Советская молодёжь», которую я прочитывала целиком. Помню авторов очерков: Санин и Валентинов. Мне больше нравился Санин. Через много лет стало известно, что под этими псевдонимами писали тогда Александр Вампилов и Валентин Распутин.

Заканчивалось первое полугодие. Мои успехи в трёх математиках, а также  по физике и химии были нулевыми. Я  добровольно отказалась от изучения этих предметов, хотя старалась их посещать, но никто, кроме меня да Людки, не знал о таком договоре, и учителя по этим предметам выставили мне «двойки»: их оказалось пять! Но пока меня это не очень беспокоило. Главное,  что я сдвинулась с мёртвой точки в своём интеллектуальном развитии, мне удалось разработать комплекс самообразования и ежедневно строго следовать ему.  Я решила, что всё поправимо, ничего страшного, подтянусь. А пока снова наступал Новый, 1963-ий год!   
    


                Глава 19.  Шампанское

Вася пригласил меня встретить Новый год с ним вдвоём. Его средний брат Саша с семьёю уходил в гости к старшему брату Петру. На улице стоял мороз, идти бы некуда, поэтому я с радостью согласилась. Мама сшила мне новое тёмно-синее шерстяное платье. Оно очень украшало меня, было тёплым, уютным. Тогда мы ещё не умели вязать на спицах, поэтому для  отделки этого платья я придумала разрезать  красную вязаную шапку. Из неё получились модные манжеты и воротник.

Наша новая квартирная соседка Берта Милославская очень нравилась мне. Она была и широко образована, и модно одета, и в её комнате был полный порядок. Я поделилась с Бертой новогодними планами, она очень тактично предупредила, что  оставаться с мужчиной наедине небезопасно. Я весело ответила ей, что это не про Васю.

Главное, было нарядиться и утечь из дома, сославшись, что опять еду к Ларисе в ЛПК. Встретились на улице, Вася показал ключи и бутылку Шампанского, и мы, не спеша, двинулись в нужную сторону.  Дома я ничего не ела, поэтому предвкушала ужин.

Не привлекая внимания соседей, мы тихонько открыли дверь и вошли. Было тепло и светло, но ёлки почему-то не было. Я сникла. Сели в кресла за журнальный столик. Он был пуст. Вася принёс бокалы и два яблока. Стали ждать  двенадцати часов. Время тикало. Вася умело выстрелил пробкой в потолок, я повеселела. Когда зазвучали куранты, мы поздравили друг друга с Новым годом, чокнулись и выпили по бокалу. Не скоро я замечу, что от жажды я выпиваю вино залпом. Так вышло и сейчас, и мне стало нехорошо.

Я была голодна, голова кружилась от голода и от шампанского. Съела яблоко, но голод стал ещё сильнее. Вася предложил выпить ещё. Я выпила половину, и меня затошнило. Из туалета я вышла уже никакая. Мой друг не отходил от меня и  сообразил, что мне может помочь брусника, которую он нашёл в холодильнике.

 - А нет ли там, в холодильнике, ещё чего-нибудь?  Хочется поесть, – с надеждой спросила  я.
 - Нет, -  ответил Вася, - больше нет ничего!

Меня продолжало мутить, брусника помогала слабо. Совершенно без сил, но, сняв новое платье, я повалилась на кровать. Меня знобило и трясло. Вася укрыл одеялом, сел рядом и даже прилёг возле. Стало понятно, что надо идти домой.

На воздухе полегчало. Падал снег, и потому потеплело. Мы  шли, не торопясь, мне было уже хорошо. Я думала, что мы с Бертой  - (обе!) оказались правы.

Мне не пришло в голову разорвать отношения с Васей. Я решила, что виновата сама: надо было дома поужинать. Но разве теперь, всегда ли я  знаю  заранее, как лучше?


                Глава 20.  Последние шалости

Весною 1963-его года Братск посетил  руководитель Кубы Фидель Кастро. Готовясь к  встрече  выдающегося нашего современника, горком (или райком) партии БРАСКГЭССТРОя  распорядился оформить посёлок портретами Никиты Хрущёва и Фиделя Кастро. Эти портреты были наклеены парами  в промежутках между окнами первых этажей на всех  домах улицы Гидростроителей. Такое оформление выглядело крайне нелепо. Портреты были погрудными и в натуральную величину.  С наступлением темноты женщины посёлка могли подходить к ним целоваться. Мне хотелось   сорвать  портреты, но я уже понимала, что делать этого нельзя.

В районе старой тринадцатой школы шла  какая-то стройка, рядом был стройучасток. Его профком, или начальник додумался поставить убогую маленькую доску почёта в размере семидесяти сантиметров на высоких ножках. Прямо на дороге у пешеходов это дурацкое сооружение демонстрировало портреты передовиков труда. Они были под стеклом на замочке.  Каждый день я натыкалась на них. Иногда смеялась, а иногда эта нелепица возмущала меня: ну кто их тут увидит, да ещё рядом с бочкой гудрона?

Я дала задание Вале нарисовать шесть забавных портретов, потом в темноте  приклеила их силикатным клеем прямо на стекло над надписями имён и фамилий. Доска исчезла.  Воображаю, как утром загудел стройучасток!

Моё раздражение было прямо пропорционально растущему культу личности Хрущёва. Многие, далеко не я одна, замечали низкопоклонство мелких чиновников перед начальством и вождём. Есть такая категория людей: сначала они приветствуют преступления Сталина, а теперь, с их согласия,  впадает в бешенство Хрущёв и стучит ботинком о трибуну, клеймя поэтов и художников, сам ничего не соображая в искусстве и литературе. А читатели газет одобряют такую грубую позицию и следом тоже клеймят искусство.



                Глава 21. «На дне»

По программе уроков литературы мы приступили к изучению пьесы Горького  «На дне».  Конечно, читать пьесу, да ещё в ранней юности, нелегко. Мы с Людкой читали вдвоём и вслух. Артемошка любила пофилософствовать! Не помню, согласна ли была она с тем, что  «правда – бог свободного человека», но ей нравились высокие монологи, и она любила порассуждать. Мы смеялись над Лукой, над влюблённой  дурочкой Настей, но мне Настю было всё-таки жаль.

Пьесу читали не все, а Москальский заявил, что  она устарела. В такой непростой ситуации Елена Борисовна нашла интересный выход. Она решила поставить с нами эту пьесу, чтобы мы играли самих себя, но под личинами героев Горького. Для этого она сочинила новый злободневный вариант пьесы, где остались те же типажи со своими именами. Но действие, в ночлежке, происходит в нашем классе.

Громкого чтения не состоялось, а были розданы роли. Каждый получил роль по себе. Людка - Лука, я – Настя. Шуревич – Сатин. Иоллос – Барон,  Москальский – Актёр. Хозяева ночлежки – Елена Борисовна, которую играла Саврицкая, и староста – Галя Казадаева в кепке и  в больших сапогах. Страшно топая, она врывалась в класс-ночлежку с криком:  «Вы помещение убирать будете?» Когда вплыла Саврицкая в костюме Елены Борисовны, мы повалились на парты!

Артемошка, изображавшая Луку, читала монолог, опираясь ногой на пончик – она любила покушать (к слову сказать, что она и меня до отвала кормила всякими деликатесами). Пончик нёс двойную нагрузку: на полу он изображал ещё беспорядок в классе.

  В современном модном наряде (юбка, блузка и жилетик) с большою книгой в руках под названием  «Роковая любовь» я тоже читаю монолог по типу: что воля, что неволя…

Барон Иоллос угрожает уехать в Одессу (что он и сделал после окончания школы).

Хитренькая оказалась Елена Борисовна! Хитрая и умная, как никто! Эта пьеса стала напутствием нам на всю нашу жизнь. Думаю, что каждый  из нас нет-нет, да удивлялся, как Елена будто прочла  наши характеры, и предвидела всё, что с нами может быть или будет потом. Она нас о многом предупредила!

Мы все играли  в сущности самих себя, а потому играли хорошо. И это переплетение образов с проблемами прошлого и настоящего и удивляло, и забавляло одновременно. Дружно хлопали  мы друг другу и сами себе, но и конечно, хлопали нашей Елене Прекрасной!  Как повезло нам, что у нас была такая необыкновенная учительница! 



                Глава 22. Математика и математик

О, эта вечная проблема гуманитариев! Многие из нас до сих пор видят сны, как их вызывают к доске и задают неразрешимую задачу. Страх охватывает спящего, и  он от ужаса просыпается!

Я уже упоминала в прежних главах о новом ужасном математике, которого подкинул мне злой рок, но он явился как итог добровольного исключения математики из программы моего развития.

Николай Павлович  имел неприступный вид высокого непрошибаемого и ехидного человека со скрытой агрессией. Чтобы выплёскивать накопившуюся агрессию, ему нужен был мальчик для битья. Одного он уже побил, да так, что сломал ему руку. Николая Павловича отстранили от работы в дневной школе на несколько лет, теперь на мою беду этот срок истёк, и он вернулся преподавать из вечерней школы в нашу дневную.  На этот раз, для битья он выбрал девочку, а конкретно - меня. Чем-то я ему понравилась, или наоборот - не понравилась.

Я не сдала на проверку ни одной бумажной геометрической фигуры: мои потные руки не производили чистых изделий. Но это же не причина, чтобы так упорно меня преследовать! Чувствуя его скрытый нрав, я уже заранее боялась этого коварного человека. Когда однажды он вызвал меня к доске, я просто ответила: «Я не знаю». Если учитель добрый, он скажет:  «Выходи, будем решать вместе». А если ему некогда, то скажет:  «Останься после уроков».  Ну, пусть не сегодня, а завтра. Но Николай Павлович просто поставил мне единицу.

На следующий день он опять вызвал меня, и тот же результат: «не знаю» и  «единица!». Тогда мы изучали три математики  (была в программе ещё и тригонометрия),  поэтому я имела за день две-три единицы. До сих пор вижу и слышу, как Никпал, улыбаясь, причечекивая и прицецекивая (с белорусским акцентом), кивает мне:  «Единица!» с большим удовольствием и несказанной щедростью, будто мы обмениваемся пирожными. С особым вкусом говорит он два слова: мою фамилию и результат оценки знаний, которые передал мне, а точнее никак не передал. Эту единицу,  прежде всего, он ставил себе за свою работу. Может, он был столь самокритичен?

Так мои неуды перешли во второе полугодие. Что было делать? Я уже ничего сделать не могла и ощущала  себя просто никакой, если не сказать больше: ничтожной. Зачем Никпалу это было так необходимо? Чтобы повысить свою значимость? Он вызвал мою маму в школу и  торжественно ей сообщил:
 - Ваша дочь оставляется на второй год!
 - Но я пойду в вечернюю школу в десятый класс, - поспешила я сгладить ситуацию.
 - Нет! Я  работаю сам в вечерней школе, и в десятый класс я тебя не пущу! Пойдёшь в девятый!

Мы вышли из школы вместе с мамочкой. Она удивлялась:
 - Какой странный! Держится так, словно аршин проглотил….



                Глава 23. Призвание

Волк остался в школе, а Красная шапочка и её мама будто вырвались из его зубов, но пока не ощущали себя в безопасности: хищник скалил зубы.

Мстить не имело смысла, да я и не  склонна к мести. Подумала, правда, что хорошо бы ему выбить окна, но я до них не дотянусь, да и детей его жалко, они же не виноваты. Я понимала и свою вину: перестала заниматься математикой, но ведь пыталась! Однажды выучила наизусть параграф по геометрии, и, когда получила задание ответить урок в письменном виде, обрадовалась, что знаю! Но учитель вернул тетрадь с перечёркнутым ответом, и в конце был тот же результат: единица!

Если от Волка убежать невозможно, его надо перехитрить! Нам удалось, но этот путь оказался непростым, мне помогла сестра Клара, позвавшая меня в Ригу. Об этом я расскажу в следующей части своего повествования.

А пока мамочка решала другую дилемму. Ей дали путёвку в Кисловодск, а оставить меня одну без дела она не могла: Красной шапочке,  по её мнению, угрожал другой Волк:  Вася Черезов. Маме помогли на работе: решили устроить меня на работу  в архив  Гидропроекта временно, но последнее от меня  скрыли. Я думала, что буду здесь работать долго, если не всегда. Ведь моя работа в Гидропроекте оказалась работой библиотечной, правда с технической литературой.

Книги, накопившиеся в архиве, я шифровала по таблицам библиотечной классификации. Эта работа в пору библиотекарю с высшим образованием, а я почему-то справлялась с нею, чем удивляла свою руководительницу, проверявшую меня. Возможно, я работала  медленно, но увлечённо и старательно и почувствовала в этом занятии своё призвание.  Профиль литературы меня не очень интересовал, но по маминому опыту я уже знала, что не всегда можно быть в восторге от работы, которая оплачивается деньгами.

После работы мы встречались с Васей и совершали майские прогулки по посёлку. Стояла прекрасная погода! Длинные дни, светлые вечера, моё воодушевление новым занятием, мой успех! Было прекрасное настроение, а ещё меня ожидала зарплата!

Вернулась с курорта мамочка, я долго рассказывала ей, как смогла разобраться в таблицах и в сложной литературе по сантехнике, по разному маркшейдерскому делу, по горным породам…. Она кивала, но я замечала, что она слушает меня  рассеянно.

Месяц подошёл к концу. Нас, тройку новобранцев, пригласили к начальнику, где объявили, что мы успешно справились со сложным заданием, а теперь нас сокращают.

Две женщины  крайне расстроились: у них были дети, но не было образования. А я  - свободная птица, окрылённая положительным опытом, ощущавшая силы и желание учиться!

Мама не была расстроена моим сокращением. Она уже заранее знала, что так будет.

Однажды, поднимаясь по переулку от автостанции, я неожиданно встретилась с Еленой Борисовной и вспыхнула от радости, а потом от стыда. На моё приветствие она скороговоркой ответила так:
 - Здравствуй, Галя Гнечутская, которая вышла замуж.

Еленина фраза не давала мне покоя Я повторила её много раз, пытаясь понять  смысл, вложенный в неё любимой учительницей, так как была уверена, что она меня тоже любит. Но что же хотела сказать Елена? Главный смысл её торопливой фразы был в том, что она недовольна моим отсутствием в школе и тем, что я бросила учёбу. Значит, во что бы то ни стало, я должна окончить школу одновременно с классом. 



                Глава 24. До рассвета

До сих пор мне не просто разобраться в этой давней истории. Более того, в моей жизни случились ещё две подобных.

«Гулять до рассвета», «Встречать рассвет»… Эти фразы  интриговали с детства. Как это не спать до рассвета, когда  спать хочется? По книжкам я представляла  необыкновенное состояние природы: тишина, роса на  травах и цветах…. И вдруг – солнце!  В стихах, прозе, в изобразительном искусстве, даже в музыке, и в кино - много  и часто рассказывалось об этом природном явлении, ну, и, конечно же, о любви! А что такое любовь, я всё ещё не знала, и за любовь принимала  симпатию, дружбу, привязанность и верность.

Мама была на курорте, я работала, но с субботы на воскресенье появилась возможность встретить рассвет с Васей. Поздно вечером мы встретились с ним и отправились бродить до утра. Гуляли, гуляли да устали. В нашем посёлке нигде не было лавочек, или они были на улице Гидростроителей, да как всю ночь там разговаривать? Там гуляют люди постарше, ещё увидят и маме донесут!

Мы с Васей пошли в сторону стадиона: там этих лавочек – целая трибуна! По центру трибуны, недалеко от домика, где зимою работал прокат, горел фонарь. Он, как торшер, создавал уют.  Только мы начали говорить, как залаяли собаки. Мы сбавили голоса, начали целоваться, от холода прижимаясь, друг к другу. Под утро стало ещё холоднее. Собаки нет-нет, да снова заливались лаем. Стало так неуютно и тревожно, что от романтики  не осталось и следа. Но Вася был рядом, а я нуждалась в защите.

  Вася извинился и пошёл в кусты. Я тоже сбегала. Мы снова согрелись друг возле друга. Потом Вася забеспокоился, сказав, что у него заболел живот, и ему надо домой, он попросил меня подождать, пообещав вернуться.
 
Я запаслась терпением, но сидеть одной на трибуне, хотя уже наступил рассвет, было как-то не того: солнце что-то запаздывало. Чтобы согреться, я стала ходить по дощатым этажам трибуны. Собаки просто взорвались! Вышла сторожиха и накинулась на меня с непонятными подозрениями:
 -  Что ты  здесь делаешь? Что тебе надо? Что высматриваешь?
Я так испугалась, что не знала, как на это ответить, боясь, что она спустит на меня собак или вызовет милицию.  Я вспомнила, что зимою  потеряла здесь любимый бирюзовый платок, но сказала, что ищу платок, потерянный вчера.
 - Ну да, всю ночь ищешь! Собаки-то не зря лаяли всю ночь!

Мне оставалось удалиться, уйти подальше от трибуны, но я шла медленно, боясь, что Вася меня потеряет. Я надеялась, что он выпьет таблетку и придёт. Всё ждала и ждала его! Шла-шла и пришла домой.

А Вася вообще никуда не пошёл, а лёг спать. Конечно, он  не знал, что я такая дура и буду ждать его втечение часа и более. Так зачем я ждала? А зачем он обещал вернуться?



                Глава 25.  Отъезд

Мамочка быстро списалась  с нашей Кларой, проживающей в Риге уже десять лет. Клара окончила вечернюю школу и курсы стенографии. Она вышла замуж и родила Славика. Сейчас  работала стенографисткой в ЦК КП Латвии. На мамин вопрос  «Что делать с Галиной?», Клара ответила телеграммой:  «Срочно отправляй Галку к нам!».

Я получила зарплату за месяц, и мы с мамой пошли через дорогу  от нашего дома в магазин  «Ткани». Здесь мы купили два шерстяных отреза – розовый и тёмно-голубой, а ещё  хлопчатобумажный  на лето. В выходные дни  мама села шить  мне костюм из голубой шерсти, который я  носила долго, а розовое платье оказалось непрактичным, потому через пять лет мы его перешили. Почему я пишу  «мы»? Основную работу делала мама, я выбирала фасон и была подмастерьем, то есть училась шить.

В дорогу я собиралась долго и тщательно, но опять бездумно, не соображая, что могу в Риге остаться навсегда. Может, и не хотела оставаться, но родственники планировали, что я, как и Клара, там останусь. Я же пока об этом не думала.

Отправить меня одну в столь дальний путь на поезде мама не решалась. Помогла  племянница (моя двоюродная сестра) Валя. Ей дали отпуск, и  с дочкой Анечкой  они поехали в гости к Кларе в Ригу, заодно прихватив и меня. Я с радостью села в поезд: меня ждала Москва! Ждала Рига!

Тогда электропоезда ходили  не на всех участках железной дороги, поэтому мы добрались  до Москвы на шестые сутки. Как и всем, впервые оказавшимся в столице, больше всего нам с Анечкой понравилась Красная площадь, затем Кремль (хотя он ещё не был открыт для свободного посещения) и метро!  На метро мы подъехали до Университета на Ленинских Горах. Сразу вспомнилась песня:

                Друзья, люблю я Ленинские Горы!
                Там хорошо встречать рассвет вдвоём!
                Вокруг Москвы чудесные просторы
                Видны  на сотни, сотни вёрст кругом.

                Стоят на страже трубы заводские,
                И над Кремлём рассвета синева….
                Надежда Мира, сердце всей России!
                Москва – столица! Моя Москва!

Я уже знала, что такое  «встречать рассвет вдвоём», но ведь в песне поётся про рассвет на Ленинских Горах! Значит, в Москве всё по-другому! А как будет в Риге? Мои подружки в Братске, глядя в рижские журналы мод, порой называли меня рижанкой. Будущее было непредсказуемо, но заманчиво. Смогу ли я справиться с учёбой?  Но Клара в письме рисовала мне радужное будущее, а значит, всё будет хорошо!     Продолжение: "Наша Рига"