Ярким майским утром, купаясь в ласкающих переливах солнечных лучей, впервые соизволивших явиться в эту хмурую обитель северных морей и гор, по тропинке шла очаровательно белокурая Хельга Олафсон, решившая собрать первый за холодно-дождливую и выдавшуюся довольно туманной весну букетик ранних цветов на радость своему воинственному будущему супругу, к слову, далеко не последнему человеку, недавно перебравшемуся в Кёнунгстед. Жениха Хельга не видела вот уже три с половиной месяца: он, ведомо, постоянно пребывал в походах, битвах и сражениях, а на сей раз сподобился отправиться вместе с целой корабельной флотилией, состоявшей, в основном, из кнорров, но включавшей, однако же, и несколько драккаров, дабы вести торговые дела с дикарями восточных земель.
Дабы добраться до них, следовало плыть по морю далеко на восток - и там, войдя в устье полноводной реки, спуститься на юг до тёплых и благодатных земель, питающих своих жителей всеми возможными благами и богатствами - и хлебом, и зверем диким, и древа на постройку целых городов дающих, да столько, что жители земель тех строили вдоль рек многочисленные сёла и поселения, остроги, деревушки и целые города с теремами, украшенными всяческой росписью да резьбою разукрашенной. В делах военных же и в том, что касается управления цельным государством, дикари те науки не ведали, а оттого в разных землях значился разный же уклад - были средь восточных племён и редкие те, кто грамоте тайной обучен, подобной письменам руническим, но более всех встретить средь них было сподобно жителей хоть и безграмотных, зато хитромудрых в делах торговых. И оттого, что все поселения народные выстраивались вдоль рек, торговать с ними завсегда было легко, приятно и выгодно: дикари с востока с радостью готовы были обильно поделиться своими богатствами за руду и оружие, изготовленное искусными мастерами тех северных земель, откуда родом была Хельга. Богов же вовсе иных почитали, Одина-громовержца отродясь не ведали, а своего громовержца иначе величали.
Обо всём этом раздумывала девушка, вприпрыжку забираясь по горным тропам всё выше и выше в поисках весенних цветов. Прохладный бриз, тихо веявший со стороны моря, приятно трепал её причёску, волосы её спутывались, закрывая лицо, и Хельга постоянно их поправляла, любуясь красотами родного края, открывавшимися с невероятной горной высоты. С одной стороны ярко-зелёные лужайки спускались под резким наклоном к самой кайме солёных волн, бившихся о берег бирюзово-зеленоватыми плоскими язычками, точно стараясь сгладить своими внутренними ладонями каждую выпуклость на камнях у основания гор. С другой стороны открывалось беспредельно обширное пространство, нисходящее в салатово-травянистую долину сочной зелени и ароматных цветов, распластавшихся чудесным плетением ковровых узоров на несколько сотен метров где-то под Хельгой. Цветущая долина, исполненная стрёкота, гудения и легчайшего порхания цветастых пятен насекомых, исполняющих в воздухе свой гипнотизирующий танец, переходила в пики кряжистых гор, тянувшихся до самого горизонта - на сколько вообще способен был охватить пространство взгляд юного светловолосого создания. А охватить с такой всеобъятной высоты он, надобно сказать, способен был на несколько десятков километров куда-то вширь и вдаль.
Наконец, вдоволь налюбовавшись ландшафтом, умиротворяюще залитым солнечным светом, девушка решила дойти до самой вершины горы, в Хельге проснулась некая соревновательность с силами самой природы. Да и, благо, гора была не столь уж высока, чтобы её трудно было покорить без специальной подсобной утвари и снаряжения. Так, рассуждая о своём желании достигать в этом мире всё новых и новых высот и как она покорит в самом ближайшем времени высоту горы, по которой неторопливо идёт, девушка отправилась дальше по тропинке, весело и непринуждённо размахивая в разные стороны только что собранным букетиком. Чем дальше она углублялась в лес, тем мрачнее становились окружавшие её колонны древесных стволов и тем всё удивительнее и неожиданнее казалось для неё собственное желание идти дальше: действительно, какой смысл будет в том, если она вдруг сгинет в этом дремучем лесу, да ведь и неизвестно совсем, с какой стороны стоит ей ожидать опасности - обрыва ли, падения дерева или нападения медведя. К тому же в такой огроменной древней чаще можно было и вовсе заплутать, позабыв дорогу домой.
Однако же Хельге суждено было покорить вершину горы совершенно благополучно и без приключений. Она ожидала увидеть половину мира, простирающегося от моря до моря, воочию лицезреть искристые северные снега и жаркие пустыни за далёкими южными водами, а, возможно, и разглядеть на чужой стороне города и реки восточных варваров, с которыми её жених, наверное, торгует или, может быть, даже воюет. В том, что он справится с любой напастью и любым врагом, девушка и не сомневалась, зато вот вид с вершины её несколько разочаровал, оказавшись удивительно недалёким: поросшая лесом верхушка горы не позволяла рассмотреть, собственно говоря, ничего, кроме самих старых, кривых и высоких деревьев. Но девушка и ведать не ведала, что пройдёт совсем ещё немного времени, и она действительно воочию увидит всё то, что ей мечталось рассмотреть с горной вершины. Но - всему своё время, и потому об этом мы поведаем немного позже.
Зато на вершине обнаружилось кое-что другое интересное: самое большое из деревьев росло как раз здесь и толщиной было никак не меньше сотни метров, уходя ввысь настолько, что самой верхушки этого дерева разглядеть никак оказывалось невозможно даже при всём желании. Девушка задрала голову вертикально вверх так, что её золотистые локоны почти касались самой земли, но не увидела окончания титанических хитросплетений сучковатых ветвей, листьев, морщинистой коры и птичьих гнёзд. Нижние ветви дерева выглядели настолько величественно исполинскими, что расходились сверху целыми мостами, притом висящими выше самых старых окружающих деревьев.
Целый город можно было построить внутри доисторического дерева, а на ветвях разместить пару-тройку добротного вида деревень. От дерева веяло теплом, сыростью и вечной, непоколебимой мудростью, которая ощущается где-то на глубинном уровне, но никак не проявляется, да и не может быть проявлена на словах. А если говорить, как на духу, то от дерева веяло молчанием, тишиной и гармонией. Тишина, как тень, распространялась вокруг и гасила все звуки окружающей природы так, что аж уши закладывало, являя пульсацию кровотока в тончайших жилах внутри головы.
Внезапно тишину нарушило мерное и равномерное урчание. Хельга быстро огляделась и, справа от себя, средь раскидистых и расползающихся деревянными змеями корней, обнаружила сидящую рысь, пристально наблюдающую за ней. И всё бы ничего - на случай таких малоприятных и неожиданных встреч у девушки всегда был заготовлен небольшой кинжальчик, выкованный лично её женихом, но сей момент жизни оказался явно необычен: рысь была велика, под стать дереву, имея размер крупного телёнка, уже почти повзрослевшего в здоровенную такую коровищу.
Хельга от страха разве что не описалась - настолько глубоко провалилась её душа, надавив в процессе движения на то, на что не следовало бы давить. Однако дикий зверь даже не думал нападать. Рысь удивительно сознательным и разумным взглядом осмотрела замеченную в столь глухих краях странницу с ног до головы, махнула хвостом, потрясла кисточками на ушах, точно прогоняя невесть откуда проявившийся морок, и, видимо, окончательно убедившись в реальности существования Хельги, как-то странно и очень уж широко улыбнулась зубастым оскалом, а зубов у рыси оказалось гораздо больше, чем рысям положено иметь от природы.
Улыбнувшись, рысь вкрадчиво заговорила, что для потрясённой путницы было настолько невыносимо необычайным, что Хельга буквально повалилась с ног от удивления, так и сев на землю, вытаращив глаза и приоткрыв рот. Рысь же, тем временем, неторопливо молвила:
- Ты ведь не случайно сюда пришла, не правда ли? Это место кочует - и никогда нельзя знать, где оно окажется в следующий момент времени.
- Поверь, чудесное создание, я пришла сюда совершенно случайно. Мне было скучно, хотелось прогуляться среди деревьев и трав, пособирать букетик цветов, и лишь затем я, неожиданно сама для себя, решила дойти до самой вершины горы, но никак не ожидала - да и не могла ожидать - встретить здесь нечто похожее! - девушка, наконец, обрела дар речи и выдала целую словесную тираду, через которую явственно сквозило бесконечное удивление от всего происходящего.
- Тем не менее, ты здесь. А в словах твоих самое ключевое слово - это слово «неожиданно». Ты ведь и сама не знаешь, что именно сподвигло тебя дойти до Древа, правда? Можешь считать, что это только твоё личное Древо - для каждого человека оно имеет свой особый облик, хотя все его облики - лишь личины, а оно, на самом деле, одно-единственное, через которое прорастает разум всех людей, и через которое же они все способны достигнуть прозрения в видении тайн мироздания, да только вот действительно постигают эти тайны или стремятся к их открытию очень и очень немногие человеческие существа.
- Но почему-то ведь это случилось со мной! И чем я, редко задумывающаяся о чём-то великом и возвышенном, удостоилась такой чести, тогда как многие мыслители и учёные мужи годами не могут выйти на эту тропинку? И что значит «это место кочует»? Ведь деревья не умеют ползать с места на место - сколько живу на свете, а такого отродясь не видела!
- Не столь уж ты много на свете и живёшь, северянка. Я бы даже сказал, что мало, очень и очень мало. Наверное, по крайней мере, раз в тысячу тысяч меньше, чем довелось прожить мне. Да, деревья не ползают, и Древо - тоже не исключение. Оно и не ползает, это просто разные места проходят чрез его корни, которым числа не счесть. Корни Древа пронизывают всё пространство, они достигают даже самых отдалённых звёзд, которые ты, Хельга, так любишь рассматривать мечтательными ночами. Удивляешься, что я знаю твоё имя? Ха, я ещё и не такое про тебя знаю. И про каждого человека из ныне живущих на Земле ведаю, ибо Древо мне всё-всё рассказывает про каждого из них. Оно говорит без слов на сотнях языков - и на каждом из них я вынужден общаться с вами, людьми, глупо и безосновательно возомнившими себя здесь владыками. Это особое место - место тебя самой. Для тебя Древо стало таким потому, что такова ты изнутри - стойкая, волевая и неутомимая в уверенности и веселье. Для других людей их деревья выглядят по-разному, могут быть и совсем-совсем тонкими, для хилых духом - крючковатыми и согбенными, малого роста или вовсе без листьев.
Я бы сказал, что рад за тебя, что к тебе явилось Древо именно в таком обличье. Но не могу, ибо говорить здесь о проявлениях радости - это было бы с моей стороны прямой и наглой ложью. На самом деле мне всё равно - вы все, существа, обитающие на этой грани земель, проноситесь предо мной мгновениями вспышек, целые поколения сменяют сотни других поколений, жизнь ваша меняется, но никто из вас ничего не значит для существования целого мира. Кто же считал себя значимым и великим некогда, сейчас лежит где-нибудь в той зеленеющей долине под горой всеми позабытыми замшелыми костями. И куда исчезает всё их величие и горделивость? Какой отпечаток они несут для лучистого света ночных созвездий над головой?
Что же до того, зачем именно ты здесь - кто знает, кто знает... Ты пришла сюда потому лишь, что должна была здесь появиться. Возможно, ты сама стала собственным идеалом настолько, что мировое Древо призвало встать на тропу, дабы ты вдруг сумела оказаться здесь. Впрочем, я лично в этом очень и очень сильно сомневаюсь - если бы каждая встречная-поперечная девка к восемнадцати годам жизни обретала полностью явленный разум, то кто бы стал собирать цветочки, доить коров, драить домашнюю утварь и рожать новых потомков мухоморных берсерков? Так что, логически поразмыслив, должен сделать заключение - тебя вызвали. Кто именно - знают только те, кто именно тебя вызывал - я в таких вещах и ведать ничего не ведаю, да и вникать не собираюсь - не моё это дело, - с такими словами рысь сладко потянулась всем телом, показав коготки, сладко зевнула и заурчала: «Уррррррр... Мурррррр...» Рысь же, что с неё взять!
- Ты столько всего сказал, но всё же мне непонятно, кто ты такой на самом деле, волшебный зверь? И почему веками сторожишь Древо? Да откуда оно вообще появилось? - Хельга, казалось, была в смятении и полнейшей растерянности, не зная, что предпринять дальше.
- Я - страж Ёрмунганд. Существую столько, сколько существует Древо. На самом деле, я его голос и защита, мы неразделимы, и лишь ваш, человеческий разум, привыкший всегда всё разделять и размышлять обо всех вещах по отдельности, видит нас как два разных существа, тогда как мы, скорее уж, две разные стороны единой и взаимопроникновенной непоколебимости. Что же до Древа - то это целый мир, человеческое зеркало, проявляющееся в различных формах и образах, тогда как кроме бесформенного призрака, заставляющего всякое создание природы лицезреть нечто своё, присущее этому лишь созданию, здесь вообще ничего нет. В призраке том заключены умы всех людей, и именно умы эти и делают его Древом, придавая подходящую для понимания видимость, появившуюся тогда, когда у человека зародились самые ранние, самые первые зачатки разума.
Оттого я и не ухожу отсюда никуда: какой смысл куда-то идти, да и какая для меня существует возможность так поступать, если сие место и само способно путешествовать куда угодно, составляя самую цель, смысл и основу моего существования? Для большинства людей это Древо мира - ясень, я же выгляжу скорее птицей - старым чёрным мудрым вороном с пёрышками... мурррр, так бы и скушал, вот честное слово. Хотя в самом истоке своего зарождения плавал я на гребнях волн исполинским водным змеем, пока первоисток зачатков человеческого рассудка не обратил меня в создание сухопутное, навеки от Древа неотделимое, ибо проросло оно прямо от плоти моей и моей кости, будто бы болеем мы вместе с Древом разумом вашим, человечьим.
А как поправлюсь - так и исчезнет мир людей, и померкнет для вас Солнце в небе, проглоченное вашим же небытием в лице моей морды, и вообще настанет тогда всему полный Рагнарёк. Я же в миг сей утраты существования человечества назовусь Фенриром, обратившись в чёрную тень, выглядящую для вас галактическим волком, и Земля породит тогда новый рассудок, вступив на свой новый виток проявленности во всём надстоящим над настоящим... - зверь аж мечтательно заулыбался и закатил очи долу, но быстро опомнился. - Что-то мы отвлеклись с тобой от основной темы нашего разговора. Конечно, никто и не утверждает, что мечтать вредно - отнюдь, да только история, которая начнётся и продолжится с волка Фенрира, к вам, людям, уже не будет иметь ровным счётом никакого отношения, а потому и знать её вам ну вот ни на сколечко вовсе даже не обязательно! Ты же, видать, не без странностей: и Древо для тебя - дуб, и я вот - жирный облезлый кошак с кисточками на ушах, как у белочки. А имя этому дубу-ясеню, данное людьми - Иггдрасиль, энергия же жизни, заключённая в нём, будет из века в век призывать всё новых и новых путников к себе.
- И что мне теперь делать со всем этим знанием? Да и вообще - что делать, могу ли я, наконец, отправиться домой?
- Просто знай: ты здесь не зря. Ты явилась с какой-то особенной и точно определённой целью, хотя, вполне возможно, что это совсем даже не твоя цель, а чья-то ещё. Конечно, ты можешь прямо сейчас развернуться спиной к дереву и отправиться домой... Как ты думаешь, дойдёшь ли ты до дома? Я вот лично сомневаюсь. Точнее, нет, я вовсе не сомневаюсь! Я совершенно уверен в обратном: до дома ты нисколечко не дойдёшь. В сей миг времени у тебя нет пути отсюда, а есть лишь путь сюда. И ты уже здесь. Поэтому, куда бы ты ни пошла, горные лесные тропинки будут долго плутать, петлять и извиваться витиеватыми верёвочками до тех пор, пока ты снова не выйдешь в обитель Иггдрасиля. Вполне вероятно, что тебе придётся вскарабкаться на самую верхушку Древа, как ты уже вскарабкалась на самую верхушку горы, а вот уж как именно ты это свершишь - это только твоё собственное дело. Может, и вовсе не потребуется никуда карабкаться: понять, что именно нужно сделать, можешь только ты сама, ведь сама же дошла как-то сюда посредством двух нижних ног. Предлагаю тебе уткнуть руки в боки и обойти вокруг Древа, внимательно вглядываясь в каждый метр своего пути - как вниз, на землю, так и вверх, в неохватность придуманной твоим же умом кроны. Только тогда ты, возможно, догадаешься, что именно нужно сделать.
Хельга задумчиво двинулась вдоль кряжисто-морщинистой коры, которая в своих исполинских масштабах напоминала стекающую лаву огненных гор, курящихся где-то далеко к северу от её родимого города Кёнунгстеда. Каждый шаг девушка вершила мягко, внимательно и осторожно - так, точно опасалась наступить на змею или какую-нибудь крапиву, например. Когда таким крайне небыстрым способом было пройдено уже порядка семи, а то и девяти десятков метров, под корнями раздалось тихое рычание, и прямо под ноги Хельге метнулся маленький и, кажется, не столь уж давно покинувший тёплую берлогу, медвежонок. Северянка быстро огляделась по сторонам - нет ли поблизости медведицы. Но всё было спокойно и тихо. Медвежонок радостно рычал и весело носился в разные стороны, совсем, как щенок. Поскольку клан, откуда Хельга была родом, вёл этот самый род именно от медведя, то встретить такого помощника девушка посчитала отрадным событием. Она уж ожидала, было, что и этот малый зверь окажется говорящим, но он лишь знай себе резвился, сопел да порыкивал потихоньку под чёрный кожистый нос. То ли мал ещё был, чтоб разговаривать, то ли просто медведь.
Наконец он, поблёскивая густой бурой блестящей и пушистой шерстью, встрепенулся, точно птица, и невероятно шустро для создания подобных размеров, побежал куда-то вперёд вокруг дерева. Хельга, торопясь и спотыкаясь, поспешила последовать за медвежонком, и совсем вскоре он нырнул куда-то под корни. Путница ожидала увидеть что угодно: подкоп, гнездо-берлогу из корней и веток, яму, нору. Но только не то, что увидела. А увидела она ничего. Абсолютно и совершенно ничего не увидела. Пустое место возле корней. Не было там норы, но не оказалось и медвежонка, точно он просто взял и растворился в воздухе, как ни в чём не бывало. Размышляя о том, мог ли этот малый хищный зверь ей померещиться или же действительно только что существовал, северянка встала на то пустое место, где пропал медвежонок. А что ей, по сути дела, ещё оставалось бы предпринять?
В этот самый момент всё пространство вокруг необычайным образом исказилось, точно земля и воздух поменялись местами. Хельга ощутила себя окружённой некоей плотной субстанцией, точно поверхность под ногами вывернулась наизнанку, заключив тело в странный кокон, идеально повторявший все изгибы её формы. Ещё миг - и воздух вернулся на прежнее место, туда, где ему и положено, как правило, находиться. Только вот ландшафт вокруг изменился самым кардинальным образом, притом неизменным и по-прежнему монументальным оставался за спиной дуб Иггдрасиль.
Окружающее пространство не могло не удивлять взор: исчезли горы, исчезли зеленеющие луга и покрытые духмяными цветами поляны, но зато до самого горизонта простиралась теперь каменистая холмистая равнина. Ландшафт сей был сплошь покрыт блестящим и скользким льдом, игольчатым инеем и ослепительно отражающим лучи солнца радикально белым снегом, в который не примешивалось никакого, даже едва заметного, намёка на другой оттенок. Пронизывающий полярный ветер резко и больно впился лезвиями холода в лодыжки Хельги, и она, опасливо озираясь, принялась торопливо искать убежище, где бы можно было поскорее укрыться от мороза и невыносимого касания свежести, ведь одета девушка была вполне по-весеннему, а её лёгкое платье никак не соответствовало раскинувшимся в разные стороны сугробам, которым гораздо более по нраву и на порядок милее сердцу пришлись бы одеяния из ворсистых и мохнатых медвежьих шкур.
В нескольких километрах вдали, если присмотреться, можно было заметить, как каменисто-инеистый равнинный пейзаж переходит в серо-голубые, как девичьи глаза, северные стылые океанические воды. По поверхности вод медленно переплывали с места на место, точно продираясь через густой и солёный бульон моря, плоские сияющие льдины и остроконечные холмы айсбергов, а на льдинах столь же лениво вели своё существование тяжёлые кожистые туши клыкастых гигантских моржей.
Путница в поисках убежища-пристанища обошла вокруг своего личного дуба против часовой стрелки, и, когда очутилась уже на противоположной стороне, то пред ней открылся ландшафт совсем иного облика, нежели ранее: на относительно небольшом отдалении прямо по курсу значилось и самовозвышалось прямиком в дымчато-туманное небо единственное здесь пристанище для путника, пусть мрачное и неприветливое на вид, но выглядящее крайне надёжным. Даже чрезмерно.
Это была крепость из чёрно-серого камня с толстенными стенами, уходившими на высоту птичьего полёта самых смелых чаек, альбатросов и буревестников. На верхушке крепостной стены тёмно мрачнели неприветливого вида сыревшие в нижних облачных слоях неба квадраты гранитных бойниц, а в саму крепость можно было попасть, лишь преодолев ров и исключительно высоченные дубовые ворота, мутно потускневшие и сурово почерневшие от десятков, если не сотен лет трескучих северных морозов и солёных морских ураганов, периодически надувавших откуда-то со стороны бесконечно тянувшейся каймы тоскливого побережья, слизываемого росписью свежих кружевчиков волн, никогда не прекращавших свой неторопливый труд усердного ювелира, вечно занятого оформлением красот прибрежных пейзажей, столь же хмуро-сердитых и устало-воинственных на вид, как, вестимо, и обитатели окрестных мест.
Едва кутаясь в тонкое мешковатое платье, девушка, торопливо подпрыгивая, но уже не от радости, а от холода, побежала в сторону видневшегося города. Увесистого вида каменный мост с деревянными вставками, переброшенный через скованный торосящимися льдинами ров, к счастью, был спущен на громоздких ржавых цепях, размером никак не тоньше упитанного мамонта, который, если ещё и мог быть встречен порою на заснеженных лесных полянах и под резкими обрывами гористых побережий, то всё реже и реже. Мореплаватели с юга, периодически ходившие с больших континентальных земель на торговый обмен с народом Хельги, и вовсе почитали этих густо шерстистых зверей с бивнями существами мистическими, чуть ли не мифическими, и потому относили все рассказы о встречах с грациозными животными-тяжеловесами к разряду стариковских сказок, которыми в холодные зимние вечера мудрые пожилые скальды севера потчуют, увеселения ради, малых детишек, приходящих из городов и деревень послушать песни да сказания о приключениях несразимых героев былых веков.
Возле самых ворот крепости белокурую деву встретили два стражника-великана, облика премного устрашающего. Ростом они были никак не меньше самых крепких и рослых зверолюдей из крайних северных областей страны, не имели на себе из одежды ничего, кроме жалких холщовых набедренных повязок, размером с парус флагманского боевого корабля, да жилистых тапок с подошвами из толстых моржовых шкур, сложенных в несколько раз для пущей величины, прочности и плотности. Зато вся поверхность тела великанов была покрыта очень густой и гладкой перламутрово-переливчатой белой шерстью, чем-то похожей на ворсисто-пуховый покров полярных медведей. Изо рта великанов в разные стороны саблями топорщились острые пики выпирающих наружу клыков, подобных моржовым, а непроницаемо чёрные зрачки глаз, утопавших в снежно-белесых ворсинках над скулами, недобро поблескивали из-под козырьков нависающих бронёю дуг неподъёмно тяжеловесных бровей.
- Стой, существо, назовись! - громогласно прохрипел великан, стоявший по правую руку от путницы.
- Хельга Олафсон, племянница вождя крепости Кёнунгстед и невеста великого завоевателя и будущего владыки всех восточных земель! А что это за место и чьи это земли? - смело выкрикнула молодая светловолосая северянка, выпятив вперёд свою маленькую грудь и узкий подбородок чуть веснушчатого лица, несмотря на дикую дрожь в ногах от пронизывающего холода, ледяного ветра и страха быть раздавленной под пятою чудища.
- Хаха-ухухух! - зычно расхохотался привратник. - Теперь-то я знаю, зачем ты здесь, раз ты - Хельга Олафсон, весь город уже давным-давно знает, ухухуху-ахахах-гхаырррх! Ты в снежных землях инеистых властителей - Йотунов, в стране Йотунхейме, а эта неприступная крепость - наша столица Утгард. Не смею больше задерживать тебя, человеческое создание, а то ещё околеешь от нашей всеми любимой прохлады и свежести местных краёв, шкуры-то у тебя, почитай, и вовсе нет, кроме той жалкой тряпицы, в которую ты тщетно здесь кутаешься, - с этими словами великан как-то слишком уж картинно оскалился и поклонился Хельге, а затем, что есть силы, дёрнул за чугунное двухметровое в диаметре кольцо, висевшее на воротах. Створки издали просто непередаваемо ужасающий уши скрип, больше похожий на истошный вопль неведомого приполярного монстра, загрызаемого другим неведомым приполярным монстром, вопль, переходящий в долгий и протяжный скрежещущий вой.
Было заметно, что, если эти ворота когда-то и открывались, то очень и очень, просто невероятно и уж совершенно крайне редко и, по всей видимости, столь же чрезвычайно давно. На улицах Утгарда земля сотрясалась от громоподобных шагов проходящих мимо йотунов, а стены замшелых каменных домов смыкались арками где-то очень далеко вверху. Под жёлтыми отблесками подслеповатых окон коптили масляные лампы, сделанные из выточенных изнутри бивней мамонтов, а по скользкой мостовой, веками выглаженной шершавыми, как кусок пемзы, пятками многосотлетних городских долгожителей, почти невозможно было пройти так, чтобы не поскользнуться через каждые пять-десять метров. Не зная, где в стольном городе Йотунхейма найти убежище от холода, дабы хоть немного прояснить обстановку, Хельга обратилась с этим вопросом к первому встречному йотуну, на что и получила ответ:
- Беги, козявочка, беги к самому высокому из тех домов, что пред собою видишь! Не ошибёшься тогда уж!
Девушка решила последовать совету и направилась к шпилям замка, возвышавшегося в самом центре Утгарда надо всеми остальными зданиями, грубо отёсанного и замысловато разукрашенного незнакомыми чужестранными письменами и крючковатыми рисунками. Тугие, как объятия жениха, и неподъёмные, как гранитная скала, деревянные двери замка были плотно закрыты, зато щель под дверью была как раз подходящей величины, чтобы можно было пролезть человеку, лишь совсем чуть-чуть подтянув живот. По другую сторону от двери обнаружилось очень теплое, даже душное пространство, и Хельга позволила себе немного расслабиться, сокрывшись от посторонних глаз в тени небольшого алькова, располагавшегося прямо по левую сторону от створчатых дверей.
В помещении, куда забралась белокурая северянка, было дымно и мрачно, пахло едой, медовухой и ещё чем-то кисло-смолисто-бревенчатым, как в распаренной бане, а на стенах плясали всполохи от таких же, как и снаружи, коптившихся бивневых ламп и трёхметрового в высоту камина, располагавшегося у противоположной стены на расстоянии примерно пятидесяти или шестидесяти метров от алькова, где спряталась девушка. Лишь под потолком размещались узкие туннели окошек, прорубленных вглубь сквозь скалистые стены замка, причём окошки эти совсем не давали света и были малы даже по человеческим меркам, так что инеистым великанам они служили, наверное, обычной вытяжкой, не позволявшей давящей духоте окончательно селиться, подобно летучей мыши, под сводами прокопчённых потолков, но и не дававшей сквознякам врываться в чертоги замка и спокойно разгуливать по комнатам и коридорам.
В зале оказалось не только сумрачно, но и шумно. В этой густой копчёной и колышущейся полутьме мелькали теневые силуэты йотунов, восседавших за деревянным столом, ломившимся от многочисленных яств и имевшим размеры с три жилых дома в Кёнунгстеде. Откуда всё это разнообразие взялось в Йотунхейме, земля которого родила разве что лёд, камни да моржей, оставалось поразительной загадкой, не имевшей для путешественницы никакого разумного ответа. Великаны явно были навеселе и оттого покачивались во все возможные стороны своими троллистыми глыбами тел. Вдруг, они разом встали, подняли со стола десятилитровые кружки, полные какого-то хмельного напитка и раскатисто затянули голосами, похожими на рокочущий глыбами и скатывающийся горный обвал, залихватски-весёлую, почти что разбойничью песню, с той лишь разницей, что от сотрясающего звука йотунских напевов человеческие уши готовы были выпрыгнуть из головы:
Здесь Утгарда-Локи наш вёдрами пьёт,
А после всё ходит назад и вперёд!
Как только медведи добудут нам мёд,
Так йотунов вновь путешествие ждёт!
Он крепче сражений и рудных пород,
И глотку, как жерло вулкана, дерёт!
Кузнец топоры неустанно куёт,
Волшебный испробовав йотунский мёд!
Покажет он жизнь нам, но наоборот.
Он дух до Вальхаллы высот вознесёт.
За миг нам почудится прожитый год!
Добротный так действует йотунский мёд!
Отколь его воин пред битвою пьёт,
Врагов без оружия в клочья порвёт!
Мы будем готовы к любой из невзгод,
Покуда в бочонках есть йотунский мёд!
Расслабься, уйди от извечных забот,
Залей хмель священный в иссохшийся рот,
Тебя среди шахт под землёю найдёт
Напиток, добытый из ульев и сот.
Гриб красный и крапчатый каждый сорвёт,
Сварить чтоб на нём пробирающий мёд!
Пусть всякий узнает - и с этим живёт,
Что мёд без гриба будет вовсе не тот!
А если к нам гость с доброй волей придёт,
Пред ним мы раскроем все створки ворот,
Пускай вместе с нами в свой водоворот
Его заберёт славный йотунский мёд!
Закончив петь, великаны принялись неустанно и рьяно отплясывать, расплёскивая медовуху из своих дубовых кружек в разные стороны и раскачиваясь, как во время сурового морского шторма. От расчудесного топота их танцующих пяток по всему залу стоял просто невообразимый грохот и гул. Хельга забилась в угол у дальней стены, возле которой стояла, и закрыла свои небольшие слегка розоватые ушки ладонями, дабы не оглохнуть от громоподобных великаньих танцев. У йотунов же, наоборот, уши были очень даже большими и мохнатыми, каждое ухо размером с крупное фаянсовое блюдо или небольшой медный тазик, и потому грохот, похоже, нисколечко не мешал гигантам задушевно веселиться.
Прошло, наверное, никак не меньше получаса, прежде чем девушку заметил один из великанов. Надобно сказать, что он был самым громадным из присутствующих, походил на ходячую груду камней, а в росте своём превосходил любого йотуна никак не меньше, чем на две головы. Одеяния его резко отличались от простых и грубых одежд других йотунов неожиданной роскошью и изяществом завитых многоцветных узоров и продетых через всё длиннополое одеяние золотых и серебряных нитей. Подойдя к девушке, он осклабился и хохотнул:
- А вот и Хельга пожаловала к нам на огонёк!
С этими словами великан взял её одной рукой за талию и аккуратно поставил на самый центр стола, предварительно подняв на совершенно головокружительную высоту, почти под самый потолок зала, своды которого были выше шпилей башен в каменных з`амках у некоторых предводителей и землевладельцев народа северных воителей.
- Какая миленькая маленькая человеческая девочка! - утробно хохотнул один из йотунов, и другие тоже расхохотались, затопали и захлопали в ладоши. Но великан, поставивший её на стол, лишь только поднял ладонь, и все окружающие почти мгновенно замолкли так, что воцарилась оглушительно пульсирующая тишина, как в склепе, и даже шороха мышей не было слышно, лишь где-то далеко-далеко вверху в маленьких квадратах вытяжных окошечек едва уловимо для человеческого слуха гулял сквозняками промёрзший и промозглый ветер просторов инеистых долин, влажно дышавший с льдистого моря, заунывно завывая.
- Откуда вам здесь всем известно моё имя? И зачем я здесь, в вашей морозной стране? Я ничего не понимаю и замерзла, не даже знаю точно, как сюда попала. Кажется, обходила вокруг огромного дуба - и вот, н`а тебе - вдруг очутилась здесь! Скажите, как мне теперь добраться домой! - взмолилась Хельга в полнейшем душевном смятении.
- Не бойся, человеческое дитя! Мы не причиним тебе никакого вреда, однако же и не отпустим тебя из страны нашей, пока не пройдёшь предначертанные тебе судьбой испытания и пока не сумеешь честно и справедливо назваться сестрой народа йотунов, пока не поймёшь, какова на вкус жизнь в нашем хладном, но гостеприимном Йотунхейме, да и жизнь во всех отражениях вообще! - ответил самый крупный, и, как логически умозаключила девушка, самый главный из великанов, а тот, в свою очередь, продолжал. - Я - верховный средь всех йотунов, их король Утгарда-Локи, бессменный правитель Утгарда и вечный владыка земель инеистых великанов. За тысячи лет жизни и властвования мне довелось побывать во всех краях света и на каждой из граней существования, точно так же, как на каждой из этих граней побывали властители любой сферы и любого из миров! И если ты так до сих пор и не поняла, зачем мы позвали тебя праздновать с нами вместе, то вскоре уж узнаешь, вскоре ты станешь одной из нас. Имей же терпение, о, человеческое создание!
- Но я не хочу быть одной из вас, меня и собственная внешность очень даже устраивает! - возмутилась девушка такой перспективе.
- Хахаха! Глупая! Тебе никогда не обрести величавую внешность гордых сынов и дев Йотунхейма! Никогда, ты слышишь меня, хилая дочь человечишек! Я говорю лишь о том, что творится в твоей крошечной белесой голове, если в ней вообще хоть что-то способно твориться, ухухухухохохо! - с этими словами пьяный от медовухи король так шибко расшатался от хохота, что повалился с ног и, как есть, сел прямо на пол у стола, попутно раздавив в мясной блинчик пару-тройку случайно пробегавших мимо полосатых кошек. - Ух, ты ж меня как развеселила, а! Это ж надо такое придумать - человеку стать йотуном!.. Так воооот, я не договорил. За долгие, очень долгие годы странствий, я понял, что каждый из владык своего мира - это, на самом деле, всего один-единственный Владыка Имир, и когда-то он, действительно, был таким - единым, порождённым недвижимым сиянием Полярной звезды.
Но затем в этом едином существовании природа явила изнутри собственной сути всех вещей хитростный и бесчестный род алчных людей-воришек, каждый из которых, вожделея безграничной многогранности и запредельной власти, украл у Имира кусочек его разума. Неправедно наказанный за самонадеянность собственными неблагодарными детьми, возжелавшими его всесилия, Владыка Имир с Полярной звезды, дабы не стать окончательно безумным, создал в собственном лучистом свете прообраз Великого Древа Иггдрасиль и заключил в прочной целостности ветвей и корней спутанный клубок из остатков собственного Разума и рассудков каждого представителя рода человеческого. Взрастая в непостижимую высь, Древо мира растит ум обитателей во всякой из проекций, дабы вновь обрести потерянное единство, сплотив все возможные формы взращенных им умов в первоначальную неделимость разума Владыки с Полярной звезды, потерянную им в глубокой Древности, ещё на дремучей заре становления всех верхних и нижних миров - Асгарда, Хеля и Йотунхейма, а равно и людских королевств как запада, так и востока, как севера, так и юга в Мидгарде.
Хранителем же Имир назначил, порождённого из части себя самого, межзвёздного змея Ёрмунганда, владеющего переменчивым обличьем и характером, в зависимости от того, кто, как и с какими целями является к змею под сень Иггдрасиля. Когда-нибудь Древо вырастит настолько, что остаток разума Владыки соберёт изнутри себя прежнее величие и безразмерность, и тогда, обратившись заново в звёздный свет, Владыка обретёт свободу и вернёт Мировое Древо лишь в теневую возможность собственного существования. Так, человечество, развивая свой разум и приумножая знания о жизни и Вселенной, растит Великий Ясень, приближая с каждой незримой крупицей его роста момент Рагнарёка во всех отражениях существования, каждое из которых - лишь картинки в отблесках изначального разума, дарованные Имиром всякому существу под стать избранному и постигаемому им миру, ибо картинки эти неотделимы от обустройства рассудков их созерцателей.
Изначально же и вовсе не задумано было создавать никаких отражений. Но звёздный свет, преломившись в Древе, как солнце преломляется в мерцании переливов высокогорных самоцветов, радужным мостом Биврёстом расщепил единство заключённого в Иггдрасиле сознания на множество частей, каждая из которых была безумна в мере не меньшей, чем безумна крупица, украденная каждым из людей. Тогда, опасаясь непредвиденных и непреднамеренных случайных последствий для обустройства Реальности, Властитель, уже ставший Ясенем, заглянул глубоко вовнутрь себя, отыскав в каждом луче радуги Биврёста срединную опору, вдоль которого этот луч ускользал в бесконечность. И тогда Имир научил каждую из таких опор спать и видеть красивые сны, приходящиеся по душе любому из лучей, и сны те явились отражениями наиболее глубинной, первозданной сути созданий. Таким способом была проведена грань между действительностью и непрекращающимся сновидением существ, обитающих в узорчатых бликах осколков Древа.
Как человек порою засыпает на годы от странной хвори, а после просыпается и живёт, будто и не спал, так и Владыка мира, захворавший человечеством, разделившись, уснул на миллионы лет, отстранившись и уйдя в страны глубинных грёз из цветастости целостной вязи всеохватной действительности. Но, ведь непременно, рано или поздно Имир проснётся - и тогда Вселенная вновь обретёт здоровье и единение, вернувшись в литую суть себя до начала всех времён. Как крапчатый гриб с красной шляпкой, из которого мы варим наш мёд, чтобы видеть действительное положение вещей, произрастает из грибницы, пронизывающей половину леса, так и расщеплённые лучи мировых рассудков, исходящие радужным мостом Биврёстом из ветвей Иггдрасиля, имеют источником изначальный свет Владыки Полярной звезды, скатавшийся мерцающе-золотистыми нитями, пронизывающими вовнутрь, вдоль и поперёк свои непостижимые земли и пространства, собранные в собственных центрах бессмертными королями, каждый из которых существует лишь в силу самоотражения личного пространства, к которому навеки привязан, из этого же пространства состоит, и его же порождает потоками собственных снов разума.
А правда сокрыта в том, что, на самом деле, изначальный Король только один - и он - звёздный свет, поэтому все мы - лишь его формы и облики под разными углами, отражения друг друга, каждый заключён в каждом, и оттого-то все мои братья-короли - это только я сам и есть, что дарует каждому из нас возможность ходить гостями во сны любого из Королей пространств и находиться, только лишь если пожелаем того сами, одновременно в любом из наших сновидений, хоть даже и во всех сразу. По сути своей, вы все здесь - мои подданные, и вы существуете только потому, что снитесь мне, ведь холодная и заснеженная страна наша, как и я сам, король Йотунхейма Утгарда-Локи, есть тоже оттого лишь, что снюсь сам себе. Мир же вокруг именно таков, каков проявлен здесь, ибо моё призвание и предрасположенность в том, чтобы видеть его таким, постигая сущее чрез голоса, явленные мне во хмелю йотунского мёда, а призвания и предрасположенности собратьев моих, которых нет, как нет и меня самого - созерцать сновидения совершенно иного рода и порядка.
А теперь я и мои подданные должны убедиться, что ты достаточно сильна и достойна того, чтобы осознать и рассмотреть игристые отливы драгоценных построек Асгарда - лучшего из снов, лицезримых лучшим из моих братьев-королей. Я бывал в Асгарде много раз - и никогда не переставал и не уставал удивляться той бесконечной красоте и гармонии, что величаво царит там. Не каждый из людей, поселенцев Мидгарда, и уж тем более, очень редкий из йотунов, способен побывать в той высокой стране. Раздели же трапезу с нами, светловолосая дочь благородной семьи Олафсон - и тогда мы, йотуны из хладного Йотунхейма, сумеем понять, способна ли ты воспарить вместе с нами к дворцам страны асов.
Перед Хельгой поставили столько различных яств, сколько та никогда и не видела за свою недолгую жизнь - их ярчайшее многообразие было велико в своей неисчислимости, а что же до количества, то его не одолело бы и десять таких, как Хельга, жительниц северных земель. Были здесь и искусно приготовленные кабаньи окорока под соусом, и аппетитные птицы-дичь, ароматно оформленные всевозможными разноцветными травами и приправами так, что казалось, будто птахи эти живые и вот-вот, встрепенувшись, вознесутся в лазурную высь, лишь едва взмахнув легчайшими крылами. Присутствовали и какие-то жирно-наваристые супы с зеленью, равно как и никогда ранее не виданные девушкой тропические фрукты, о существовании и вкусе которых она даже не смела догадываться, проживая в размеренном быту своей хмурой высокогорной страны и не ведая за короткое лето ничего, кроме редких лесных ягод, трав и орехов.
И, конечно же, перед девушкой поставили многолитровый бочонок мёда йотунов, источавшего сладковато-грибной аромат леса и пчёл, едва заметно пузырившегося, продолжая бродить даже за миг до того, как быть выпитым. Северянка после прогулки сначала просто на свежем воздухе, а затем - на очень-очень свежем, надобно было заметить, изрядно проголодалась, и теперь жадно накинулась на еду. Да и медовуха могла помочь прогреть тело и дух и не позволить ей расхвораться. Когда уже был залихватски поглощён неожиданно большой объём пищи, даже для столь рьяно разыгравшегося в молодом теле аппетита, и выпито никак не менее литра йотунского мёда, Хельга позволила себе сыто и спокойно откинуться на казавшуюся практически бесконечно уходящей в высоту спинку поставленного специально ради неё стула, имевшего масштабы крупного стола.
Девушку теперь уже совершенно почему-то не волновало, как она здесь оказалась, как будет возвращаться обратно, что она здесь делает, кто она такая - да и вообще ничего больше не волновало. Цвет тусклых светильников оказался удивительно ярким сиянием, окрашенным насыщенными масляно-оранжевыми переливами сотен близких оттенков, точно на поверхности стола то там, то сям начали моментально прорастать пружинистые шапки всевозможных раскидистых, почти южных, полевых цветов различной степени зрелости и невообразимо фантастической красы стелющихся форм бутонов и искристо ползущих по лепесткам отсветов. На цветы садились титанических масштабов жужжащие пчёлы, похожие на перезрелые полосатые виноградины, и тотчас же собирали тягучий мёд, приторно-сладкими бликами размазывая его по полянкам стола.
Хельга видела пчёл во всех мельчайших подробностях, точно они специально для неё увеличивались вдруг от размеров крупного сочного винограда до масштабов небольшой дворовой собаки. С гудением быстрого трепыхания полупрозрачных затемнённых крылышек, размытых в воздухе мутновато-жужжащим туманчиком, медвяные пчёлы, кружась над столом, поднимались всё выше и выше, запутывались в шерсти йотунов, залезали к ним в уши и в ноздри, а инеистые великаны, подобные ходячим скалам, ничего не замечая, продолжали веселиться и раскатисто рассказывать разные шутки-прибаутки, есть с отвратительно оглушительным чавканьем и раззадорно плясать, сотрясая грубыми стопами брусчатку каменного пола.
Окружающая действительность, хоть и стала чётче зримой и более контрастно выпуклой, всё же как-то странно расплывалась, искажалась, точно бы под водой. Стены королевского пиршественного зала оказались настоящим произведением искусства, удивительно, просто невероятно талантливо расписанным абстрактным плетением повторяющегося рисунка, размеренно вспыхивающего в особом ритме пульса и выполненного с такой степенью мастерства и глубокого изящества, какое Хельге не доводилось наблюдать за все восемнадцать лет её жизни. Сплошь исчерченные светящимся синевато-фиолетовым блеском, сворачивавшимся в тончайшие узоры, стены таинственно отливали, мерцая холодным слюдяным свечением кристаллических горных самоцветов от самого потолка и до пола.
Вдруг кто-то положил ей руку на плечо. Северянка обернулась - и увидела, как перед ней в богатом королевском одеянии стоит её жених. Она бросилась к нему в объятия:
- Рёрррик, а кааак т-ты ззздесь ок-кааазался? Эт-ти жуткие ве-вель-ликаны по-поймали иии п-п-пленили т-т-тебя? Но... у т-те-теебя тааакие бо-гатые од-дежды, иии т-ты ззздесь, нику-ку-куда не уб-бегаешь... - белокурая красавица растерянно вертела головой и ворочала окосевшими от хмеля глазами, её язык слегка заплетался и не столь уж слегка заикался, а ноги подкашивались, пока стены, потолок, пол и вообще всё убранство комнаты меняли цвет, размеры и форму, перетекая друг в друга в направлениях каждого поворота её покрасневших от медовухи глаз.
- Неужели ты так до сих пор ничего и не поняла! Я, Рёрик, и есть король Йотунхейма Утгарда-Локи, и потому способен принимать любой облик, в зависимости от собственного желания! Не забывай: всё, что ты видишь вокруг себя - лишь мой собственный сон, и даже ты - лишь его часть, - Рёрик улыбнулся и тоже приобнял плавно сползающую на пол Хельгу. - Посмотри внимательно на поверхность стула, на котором ты сидишь. Что ты видишь?
Белокурая красавица во хмелю, выпучив глаза, беспрекословно повиновалась Рёрику, и стала пристально разглядывать худо оструганную деревяшку у себя под попой. Через несколько секунд Хельга заметила, что по дереву, словно по поверхности океана, лениво катятся медленные густые волны, а ещё через несколько секунд по волнам поплыли льдины, на которых начали шевелиться и размахивать хвостами, клыками и ластами, совсем уж маленькие, размером с майского жука, тюлени и моржи, а по берегу, к которому направлялись волны, принялись расхаживать белые медведи, размером - вот честное слово - не больше писклявых молодых мышат с хвостиками, семейно живущих в домашнем уюте подпола.
- Осмотрись же вокруг, дитя человеческое! - властно раздался одновременно со всех сторон голос Рёрика. - Это Мидгард, твой родной мир, мир людей, и у него тоже есть свой собственный сновидетель.
Девушка посмотрела в разные стороны. На сей раз, она ощутила себя удивительно лёгкой и трезвой - в голове не осталось и тени опьянения. Она висела в воздухе на высоте нескольких сот метров где-то над кромкой моря, уходившего вдаль случайными льдинами, айсбергами и плавающими лодками рыбаков. Внизу и впрямь гуляли моржи и белые медведи, а за спиной висел прямо в воздухе её жених Рёрик, за женихом же простирался прекрасный горный пейзаж родной страны, оцепенело курившийся где-то возле самого горизонта далёким дымчатым вулканом.
- По пути в Асгард я, пожалуй, самую малость посвящу тебя в свои планы на весьма и весьма отдалённое будущее Земли. Все сны моих собратьев, все сны средь моих собственных - и прошлые, и предстоящие - все они собраны здесь и сейчас. Я видел: если йотуны привнесут наследие своих снов в Мидгард, во владения речных дикарей востока, то, спустя тысячу мидгардских лет, раскинутся их угодья от западного моря и до восточного, от северного и до южного, и меж теми краями срединной земли, взрастёт один сплошной обширный Йотунхейм, по образу и подобию моего нынешнего королевства обустроенный, - с этими словами Рёрик щёлкнул пальцами, и они с Хельгой моментально перенеслись на невероятную, просто головокружительную высоту, куда не сумеет подняться ни одна птица, даже самая сильная, смелая или глупая.
Над головой всплыла жидко-жемчужная луна, и вспыхнули мириады ослепительных созвездий, тогда как снизу, от края и до края, утопая в синеватой дымке, потянулись земли Мидгарда. С такой высоты видны были моря и горы, далёкие пески неведомых жарких стран юга, имеющих неповторимую атмосферу культуры и жизненного уклада, и непроходимые ослепительные северные льды, обширные океанические воды на западе и, зеленевшие тёмными чащобами и завитками изгибов рек земли на востоке - всё то, что Хельга мечтала увидеть, стоя на вершине горы у корней Иггдрасиля, как будто бы ещё целую вечность тому назад. - Я покажу тебе те сны, что впредь узрят люди Мидгарда, - воитель взял за руку свою невесту, и они вместе понеслись на восток, в место, где льдистое море севера образует пространный залив, а после и вовсе сливается с широким устьем реки, что знаменовала самое начало владений восточных варваров и народом Хельги была прозвана Nyen, тогда как чужеземный народец суомалайсет величал реку Nevajoki. Именно сюда, насколько было известно светловолосой девушке, торговцы из страны вечных льдов и гор направляли свои корабли, доверху гружёные разнообразным скарбом, столь высоко ценящимся у жителей страны речных городов.
Но когда путешественники спустились достаточно близко к поверхности земли, чтобы рассмотреть ландшафт, Хельга была поражена многообразием и странной формой кишащих кораблей на глади волн моря, чугунных повозок, дымящихся торчащими трубками где-то на поверхности дорог, и оглушительным свистом проносящихся в воздухе стальных драконов. Дочь северных земель и властитель йотунов Утгарда-Локи спустились куда-то аж к самой плоскости земли, и девушка сумела рассмотреть невероятные толпы разношёрстного народа - дивных чужестранцев в необычайных экзотических одеяниях, беседовавших друг с другом на неизвестных ей языках из тягучих звуков, столь непривычных для ушей сильных духом и крепких здравием сказителей Эдды и почитателей великого Одина.
Вдоль лестниц, поднимавшихся к светлому расписному дворцу, росли высоченные ели и были установлены статуи неизвестных ей мужей из чистого золота, рядом с коими на много метров правильными формами потоков вырывались в высоту немалую струи искусственных гейзеров. Под лестницами же узорами, сложенными искусными мастерами на столь мимолётных холстах газонов, разрастались поляны разнотравья и раскидистых бутонов, а сразу за гейзерами узкая прокопанная траншея уходила прямо в северное море в окружении зеленевшего листьями леса, пересекаясь в нескольких местах тонкими каменными мостами, по которым то и дело сновали туда-сюда все эти полумифические чужеземцы.
Были средь них и такие люди, чьи тонкие и низкорослые тела имели оттенок морского песка с побережий фьордов, а на плоских лицах едва намечались узкие прорези глаз, тогда как волосы их были чернее самой тёмной сажи. А были и такие, чья кожа являла собой столь же непроглядно-чёрный, как смоль, угольно-сажистый цвет разнообразных насыщенных полутонов, точно бы у пересушенных сухариков из пригорелых ржаных лепёшек, какие, порою, получались у не слишком-то гораздой на кулинарные изыски матушки Олафсон. Хотя в большинстве своём, люди всё же были похожи на Хельгу и на Рёрика, но немало было таких, коих северной деве наблюдать никогда в жизни ранее не доводилось.
- Тебя отделяет от родного дома больше тысячи лет снов Мидгарда, и именно отсюда начинается, прорастая в необъятную даль на восток, моё собственное сновидение в срединном мире - Йотунхейм. Полетели дальше! - и воитель продолжил свой стремительный полёт сквозь пространство и время вместе с белокурой подругой.
Воздух вокруг вдруг распался на кристаллы, точно бы представшие глазу картины оказались мозаичными друзами из ожерелий драгоценных камений. Они настолько ярко сияли и сыпали снопами искр, что молодая северянка попыталась закрыть глаза и поняла в тот самый момент: это совершенно бесполезно. Вне зависимости от того, держала ли она глаза открытыми или закрытыми, вокруг ничего не менялось. Пред девушкой мгновенно взрастали и опадали шпили прозрачных башен, спускались в глубинные дали крутящиеся под ногами обсерватории, и распускались где-то почти средь уносящихся в неизвестность облаков бутоны улиц и мостовых, а реки сменялись потоками переливов, и Хельга осознала тогда, что способна стать здесь кем угодно, если только пожелает. Хоть букашкой малой да неразумной, хоть тончайшим зелёным стебельком цветущего растения, хоть рыжевласым мужчиной с раскидистой бородой, заплетённой в косы, хоть широкобедрой женщиной в мешковатой юбке - и может отправиться в любое время снов Мидгарда, приняв любое обличье, возродившись в любом качестве, на какое лишь хватит её воображения.
Девушка тогда радостно рассмеялась: «Да! Конечно! Если таков Асгард - царство блеска и радости, безграничного познания и света, пляски колышущихся узоров и драгоценных росписей шпилей и замков, то моё предназначение здесь - это быть не Хельгой, а вековым всесозерцающим ясновидцем Хеймдаллем! Я - Хеймдалль, Хеймдалль, Хеймдаааалль!» Неожиданно, она заметила, что проходящие мимо жители Асгарда не только не похожи здесь друг на друга, но и вообще имеют мало общего с человеческими существами, даже весьма отдалённо.
В этот самый момент, сквозь брызги переливчатых колебаний, северянка увидела, что её жених старается ей что-то сообщить. Он шевелил губами, но она не слышала слов, только лишь поняла примерный смысл: «Вот кристалл розового горного стекла. Возьми его в доказательство нашего путешествия. Если захочешь поговорить со мной, возжелаешь, чтобы я пришёл к тебе, пристально посмотри в глубины самоцвета - и тогда явлюсь я пред тобою!» Рёрик с этими словами разжал ладонь и передал девушке поблёскивающий гранями кварцевый кристалл - и вмиг сей каждая вещь в мире слилась воедино с каждой иной вещью, а Хельгу окончательно унесло в пучину водоворота красок, колебаний, проекций и пёстро-калейдоскопических всплесков измерений, став неотличимым от всего прочего, слившись в цельное и безраздельное чувство, лежащее на гранях меж зрением, слухом, осязанием, обонянием, вкусом - и пониманием.
Спустя неизмеримый никакими внутренними часами, просто переставшими существовать, отрезок времени, Хельга Олафсон очнулась на самой вершине горы. Её одежда была изрядно испачкана, потрёпана и разорвана в нескольких местах, а над головой сияли блёстками пиритовых вкраплений разноцветные свечки полуночных небесных светил. Рядом не оказалось никакого Великого Древа Иггдрасиль - ни дуба, ни ясеня - все деревья были совершенно обычными и ничем не примечательными елями. Сердце в груди дико стучало и, постепенно, точно мягкой кошачьей поступью, начинала разболеваться и гудеть, как звонкий бронзовый котелок, ветреная белокурая голова, в которой стоял дымно-переливчатый туман, пока желудок бунтовал и сокращался в устремлении вытолкнуть обратно смешавшиеся остатки предыдущей сытной трапезы. «Какой чудесный мне сон привиделся, и отчего бы вдруг?» - подумала восемнадцатилетняя северянка, с трудом приподнимаясь и садясь на землю. Тогда только она почувствовала, что прочно и плотно сжимает в руке что-то твёрдое, ребристое, гладкое и прохладное. Разжав затёкшую ладонь, Хельга увидела крупный зеркальный кристалл розового кварца, отражающий тускло-белесый звёздно-лунный свет небес, раскинувшихся над иссиня-чёрными кронами лесных деревьев той странной рощи, куда она забрела.
Спустя ещё два года, в год восемьсот шестьдесят второй по летосчислению Мидгарда, её муж, воевода Рёрик, собрав небольшое войско и захватив с собой в подмогу двух верных крепких воевод, Синеуса и Трувора, отправился на покорение, освоение и правление в восточные земли русоволосых варваров страны речных городов. Но это, знаете ли, уже совсем-совсем другая история…