Однажды от пожилой женщины я услышала рассказ, который взволновал меня до глубины души.
Жили когда-то давно две сестры, и у одной из них рождались только сыновья, и было их уже трое, а у второй - только дочери и было их у нее уже четверо. Так уж случилось, что стали ждать они прибавления в семействе почти в одно и то же время и договорились, что если опять у них будут сын и дочка, они просто поменяют детей еще младенцами, и никто никогда об этом не узнает.
Так и случилось. Родился в семье младшей сестры четвертый сын, а в семье старшей - пятая дочь, и сестры сделали то, что давно задумали. Стали дети подрастать. Младшая сестра растит племянницу, как дочь, и сердце у нее не болит, а у старшей душа разрывается. Она и в мальчонке-племяннике души не чает, и за родной дочерью так взглядом и следит, когда в гости к сестре придет или к себе в дом погостить зазовет. Девочка подрастать стала, уж ей шестой год пошел, смышленая стала, и вот как-то раз приходит она в дом родной матери, приносит ленточки и гребешок.
- Причеши меня, крестная.
Та взяла гребешок и стала расчесывать светлые волосы своей дочурки, косы заплела, бантики завязала.
- Тетя, а почему, когда Вы стали меня расчесывать, мне стало так хорошо, что я даже засыпать стала, а когда мама мне волосы расчесывает, мне так больно, что я всегда плачу?
Женщина приласкала девочку, домой отправила, поплакала всласть, а потом пошла в дом своей младшей сестры и в ноги ей упала, поголосили обе и в тот же вечер ребятишек своих в свои семьи забрали, признавшись в том, что недоброе дело они сделали.
Мы эту историю на работе слушали, все послушали, да забыли, а я все думала и думала о том, что же такое материнская любовь? Что могла почувствовать маленькая девочка от прикосновенья рук родной матери? Сейчас об экстрасенсах так много пишут и говорят, а я понимаю так, что один человек другому может дать энергию какую-то особенную. Наверное, и мать ребенку отдает эту самую энергию, которую в народе называют светом материнской любви.
Большинство из нас, взрослых, живут на земле озаренные этим светом, а вот я не знала тепла материнских рук.
Родилась я перед самой войной, и моя мать меня пятимесячную крошку привезла и оставила своей матери, а сама куда-то уехала свое женское счастье искать, потому что с отцом моим она разошлась. Поехала мать моя, и все думали, что через неделю-другую она вернется, но ее и след простыл. Семья моей бабушки стала собираться по переселению на Дальний Восток, вот бабушка и стала разыскивать мою маму, но напрасно. Что делать? Оставить чужим людям? Подумали-подумали они с дедушкой и взяли меня с собою. С большой семьей, с дядями и их семьями, с бабушкой и дедушкой я ехала на Восток - все дальше и дальше от своих родителей, от мамы.
- Захотят, так найдут тебя, Катенька, - говорила мне крошечной бабушка, как будто я могла понять ее речи.
Мы были еще в дороге, когда началась война. Уезжали - был мир, а приехали на место, когда уже вовсю шла война.
Все это я знаю из рассказов моей бабушки.
Отправили нас в далекие северные районы. Климат суровый, а мы еще не обжились, хозяйством не обзавелись, а тут еще эта общая беда на всех навалилась.
Натерпелись мы, что и говорить. Я от недоедания заболела и еле выкарабкалась.
Выжить мне маленькой отец помог. Он разыскал нас каким-то чудом и прислал свой аттестат продовольственный, по которому продукты давали. Аттестат был офицерский. Отец стал письма с фронта писать бабушке, передавал мне приветы, расспрашивал бабушку о том, какая я и как расту. Бабушка ему обо всем подробно писала. Когда война шла к концу, в письмах отец заверял бабушку, что после Победы он обязательно приедет и заберет меня с собой. Мне шел уже пятый год, и я смутно помню, как бабушка дает мне маленькое письмецо и говорит: "Папа, папа!" А я повторяю за ней это теплое слово "папа, папа".
Пришла Победа, а отец за мной не приехал, и писем больше от него не было. Не похоже было и на то, что он меня бросил. Может быть, погиб в конце войны?
После войны мама моя объявилась и стала писать письма. Она, оказывается, вышла удачно замуж, у нее появилась еще дочь, и мое появление в ее жизни было нежелательным. Мама скрыла от нового мужа и свое первое замужество и рождение ребенка. В её новой жизни мне не было места.
Что же! Как говорится, насильно мил не будешь. Бабушка повздыхала, повздыхала, да и стала поднимать меня одна, к тому времени она уже овдовела.
В школу я пошла и выяснилось, что я очень способная к учению, но я только семь классов и закончила. Я бы хотела учиться дальше, но не за кем было. Пошла работать.
Рано я семью свою завела, но нисколько об этом не жалею, хоть муж мой тоже бедолага был, как и я, рос с бабушкой, но мы нашли друг друга.
Бабушка постарела и жила с нами. Мать моя письма писала слезные ей. У нее все что-то не ладилось в жизни. Фотографии присылала свои. Так что я знала, как она выглядит, представление имела.
Когда мне двадцать шестой год пошел, вдруг мы получаем письмо с новостью: мать в гости к нам собралась и уже выехала, судя по письму, она сейчас в дороге.
Бабушка обрадовалась, засуетилась, встречать нужно ехать в город, потому что путь к нам трудный, добираться нужно и самолетом, и автобусом многие километры. Кому ехать? Муж не мог с работы отпроситься никак, он на ферме работал, бабушка уже прихварывала, и ей такую дальнюю дорогу не преодолеть.
Судили мы, рядили, да и вышло, что ехать мне, а больше некому. Я была в декретном отпуске и мне до родов еще месяц оставался. Тяжеловато такой в дороге, но я возражать не стала. Мне самой сильно хотелось маму свою увидеть, я чего-то ждала от этой встречи. Чего? Сама не знаю!
Приехала я в город, пошла на вокзал в справочное, узнать, когда поезд прибывает. А в письме нет точного числа отправления и номера поезда, оказывается, и когда мама моя приедет, никто сказать не мог.
Устроилась я в гостиницу и стала ходить к поездам, которые шли с Запада. День хожу и два и три. И ночью по сонному городу к поездам хожу. Через каждые три часа ходила я на станцию ко всем поездам. Слава богу, что стояло лето, и дни были теплые. Я была такая круглая, что на станции скоро примелькалась и уже почти все знали, что я встречаю мать, но о том, что я ее никогда не видела, не знал никто. Я ровно через месяц родила двойняшек. Меня все на станции жалели и даже стул вынесли и поставили специально для меня, чтобы я сесть могла удобно.
По радио объявлять стали: "Гражданка такая-то! Пройдите в зал ожидания! Там вас ждет дочь!"
Я все представляла себе, как мать подойдет ко мне в зале ожидания и ласково окликнет.
- Дочка!
Произошла наша встреча совсем не так, как рисовало мое воображение. Я стояла на платформе, когда пришел вечерний поезд. Пассажиры высыпали на платформу. Я смотрю почему-то неотрывно на вагон, стоящий прямо передо мной, и вижу через окно, как к выходу пробирается какая-то женщина. Средних лет, довольно стройная, темноглазая и очень-очень на меня она похожа. Главное, я так и подумала, что не я на нее похожа, а она на меня. Сердце что ли подсказало, но я так и ринулась к вагону.
- Мама!
Она вышла и не сразу меня обняла, а вначале чемоданы свои отнесла к краю платформы, а потом уж обняла меня как-то деловито и вдруг заголосила: "Доченька моя дорогая, да не довелось мне тебя нянчить и холить, проклятая жизнь, война разлучила нас, а вот когда пришлось свидеться!!!"
Я так растерялась, приняла ее слезы за чистую монету, стала ее утешать, слезы ей вытирать, и думала, что она так и будет плакать долго и безутешно, но она вдруг сказала совершенно нормальным голосом.
- Так, куда идти теперь?
Я посмотрела ей в лицо. Ни слезинки, глаза сухие.
Я подняла ее тяжелые чемоданы. Мне они были не по силам, и дежурный по перрону глянул сердито на мою маму.
- Ей нельзя тяжести носить, если не боитесь потерять своего наследника!
- Ничего! Русская женщина выносливая! - сказала ему мама, но мужчина донес нам чемоданы до стоянки такси.
- На такси у меня нет денег, - сказала мать.
- Я заплачу, не волнуйтесь!
Я почему-то на «Вы» маму назвала. По дороге я объяснила ей, как долго я ее встречаю, каждый день заказываю билеты на самолет, и билеты заказаны только на завтра, сегодняшний рейс уже улетел, поэтому сейчас мы едем в гостиницу, а завтра только к вечеру попадем домой.
В гостинице наши кровати были рядом. Я ожидала, что мать начнет расспрашивать о том, как я жила все эти годы без нее, но она спросила лишь о своей матери с волнением и тревогой, а мои рассказы слушать не стала. Уснула и все.
Утром мы отправились в аэропорт. История с чемоданами повторилась, но я не придала тогда этому никакого значения. Я была все еще ошеломлена встречей с матерью и все еще чего-то ждала.
В аэропорту вышло недоразумение. Оказывается, по ошибке за мной было забронировано только одно место, а не два, как я ожидала. Нам давали только один билет. Мать утешила меня.
- Я полечу, а ты оставайся здесь, завтра прилетишь с чемоданами.
Кто-то из очереди крикнул кассиру:
- Выдайте этой женщине билет. Вы поднимитесь с места и посмотрите на нее. И как только она решилась на такое путешествие. Ей ведь ни сегодня-завтра рожать!
Кассирша поднялась, посмотрела, всплеснула руками.
- Батюшки! - и выписала билеты мне и матери.
В самолете нам дали дополнительное место. Просто положили широкую доску в конце самолета поперек – это и было еще одно место. Мама села в кресло, а я должна была лететь на этой досточке. Какой-то охотник встал с кресла и предложил мне свое место. Настоящим мужчиной оказался!
Мне было плохо в полете, и стюардесса подходила ко мне каждую свободную минуту и ухаживала за мной, а мать опять задремала. Ее не укачивало. Я пристально на нее посмотрела, и пелена спала с моих глаз. Сидит наискосок от меня в кресле самолета женщина, на которую я похожа, которая по документам мне мать, которой и в голову не приходит пожалеть меня, приласкать, защитить. «Она меня совсем не любит!»
И тут я вспомнила, как она меня подростком в письмах к себе в гости звала и денег даже на дорогу прислала. Только просила, чтобы я себя за ее племянницу выдала и мамой не называла. А мне четырнадцать лет было. Я стала в дорогу собираться.
Бабушка, которую я мамой звала, сказала мне, что я письмо невнимательно прочитала. И сказала, что я маме совсем не нужна. Я тогда обиделась очень, но бабушка меня в гости к матери так и не отпустила тогда. Теперь я поняла, почему. Это была чужая женщина. Что не сложилось, силой не сложишь.
Добрались мы до нашего села. Уже вечерело, когда мы вышли из автобуса и, вконец измотанные дорогой, побрели к нашему дому. Я волочила почти по земле нашу поклажу.
Улица была пустынной. Нас никто не видел, и бабушка не могла знать, что мы приехали, но она почувствовала наше приближение. Вытирая руки о край фартука, она вышла на середину улицы, и стала всматриваться вдаль. Приглядевшись, она вскрикнула и каким-то непостижимым образом побежала нам навстречу на своих больных ногах.
- Доча! - кричала она, - доча! Я не чаяла тебя увидеть на этом свете живой и здоровой.
Мать моя тоже бежала со всех ног навстречу этой старой женщине, своей матери, которую она не видела двадцать пять лет.
Вот где было крику, слез, искренних слез. Открылась мне именно в эту минуту простая истина: не ко мне стремилась мать, она стремилась к своей матери. Вот, по кому она истосковалась, вот, кто заставил ее предпринять это путешествие.
Мать и дочь проговорили всю ночь. Им было что вспомнить, о чем погрустить вместе, чему порадоваться. Они были свои, а мы - чужие.
Утром следующего дня мать открыла чемоданы свои пудовые, которые я таскала с таким трудом. Я думала, что достанет она подарки внучкам своим, и мне, и маме своей. Но в чемоданах были… обноски.
- В деревне все сгодится, - весело говорила мать, - что добру зря пропадать? У нас в городе в таком на люди не покажешься, а у вас вещи еще послужат! Я потом, после её отъезда, все это сожгла в печке. У нас рядом был леспромхоз и там, в магазинчике, были такие японские товары, что и качеством, и видом своим городским нарядам не уступали.
Обидно было мне, что мама была не бедным человеком и не глупым, а такие «подарки» нам привезла! После войны она поступила в юридический институт и работала прокурором большого города! И выглядела очень хорошо! Молодо! Детям моим себя бабушкой называть она не разрешила. У неё было редкое имя – Изольда. Вот точно, что изо льда! Потом она уехала, не дождавшись моих родов, прогостив у нас ровно недельку. Я её не провожала. Чемоданы у неё опять были неподъемные. Она отоварилась в леспромхозе на все свои деньги и даже у нас заняла без отдачи. И японскую аппаратуру купила, и сервизы японские, и два коврика. А уж одежды всякой накупила в избытке.
Когда прощалась перед отъездом, опять голосила и причитала с сухими глазами. Когда автобус тронулся, я ей вслед не смотрела и не махала рукой на прощание. Если бы бабушка рядом в слезах не стояла, я бы громко сказала: «Скатертью дорога!»
Потом письма она писала. В перестройку работу потеряла, просила ей помочь материально. Я помогла. Из уважения к памяти моей бабушки.
Что же чувствовала та маленькая девочка из истории, так похожей на сказку? Что она ощутила, когда мать стала расчесывать ей волосы? Я так и не знаю. Не знала в детстве и так и не узнала в зрелости. Не озарил меня этот удивительный свет материнской любви, не пролился поток любви на меня. Отец мой после войны не отозвался. Я не думаю, что он меня бросил. Думаю, что погиб. Только похоронку нам не прислали. Письма я его берегу и по сей день. «Расти большой и умной, дорогая доченька!» - эти строчки письма как наказ для меня на всю жизнь. Его отцовское благословение.
У меня пять девочек. Одна другой лучше! Одна из двойняшек в Москве работает, а другая – медик. В госпитале. Майор медицинской службы. И другие дочери в люди вышли. Четверо внуков и пятеро внучек. Правнуков уже трое. Всех я очень сильно люблю и всеми одинаково дорожу.
Недавно моя маленькая внучка принесла мне гребешок и розовые ленточки.
- Бабушка! Заплети мне косички! Я так люблю, когда ты мне причесываешь волосы. Мне бывает так хорошо, что я просто засыпаю!
Я посадила ее на стульчик и стала расчесывать ее светлые волосы бережно и нежно, не причиняя ей боли, а сама подумала:
- Выходит, во мне самой есть тот самый свет, который чувствует внучка. Откуда же он во мне? От доброты моей бабушки. Почему же тогда мне так горько произносить слово "мама" и почему я и сейчас чувствую себя чем-то обделенной. Уже нет её на свете, а я понять и простить её так и не смогла.