Кубики быстрых воспоминаний
Кубик/5
Не поставить ли точку над известной буквой.
И нужно-то, всего два слова, чтобы состоялась известная нам игра. Но каких именно два слова. Есть претенденты. Известный писатель, буйная рожь, конечно, образ, знакомый всем обитателям среднерусской равнины. Чего-чего, а ржи там хватает, сколько раз предлагали этой ржи распрямиться. Зачем же мять. Вы не поняли, слишком много ее, поэтому приходится иногда мять, ну, неизбежно такое. А как измяли, надо бы распрямить, жалко все-таки, рожь, должна расти.
Итак, буйная, или буйный. Потом бурный, или бурная.
Конечно, возможен буйный рост наших молодых городов, на то и молодость. Но невозможна буйная реакция, только бурная. А нельзя равно наоборот, бурный рост наших городов. И буйная реакция некоторых несдержанных людей, в основном, людей молодых, разгоряченных, движимых непременно в точку главного события. Если есть такое событие, хотя бы встреча трамвая, вышедшего из ворот трамвайного депо, будут, найдутся и люди, желающие присутствовать при сем славном событии.
…
Начиналось? Началось все с подушек, небольшие, хорошо отделанные красные квадраты.
Всего-то, несколько подушек, стояли в ногах, стоять подушки не могут. Верно, не стояли, а только лежали. Но вот к ним потянулись руки. Одну подушку взял, не кто-нибудь, сам маршал. Следом потянулись другие руки, к другим подушкам. Вскоре все подушки были разобраны, их ведь немного, не то три, не то четыре. Подушки вперед, все прочие следом. Руки, на которых лежат подушки, они оказываются впереди, самыми первыми. Подушки, за ними процессия, рядами, движется медленно, а зачем быстро. Подушки не должны двигаться быстро. За рядом ряд, в последних рядах? цилиндры. Да, высокие цилиндры, на высоких головах, торчат, вид совершенно нелепый. Но как впереди должны быть подушки, так в последних рядах должны быть цилиндры, положить начало, завершить.
Квадраты, черные цилиндры, еще штыки.
Всего четыре тонких, понятно, острых солдатских штыка.
Начинаем спускаться, ниже, ниже, еще ниже.
Проходим мимо человека, старый человек, давно здесь, это уже образ. Не сам человек, а только его образ. Это известно, всем, это привычно, тоже всем, когда он ушел, в какие века. А рядом не образ, рядом живой человек, почему живой? Потому что грозный, не перебивай, переживай сам, и другим дай пережить. Это последнее ощущение, других-то не будет, просто не дано. Поэтому запоминай последнее переживание, что ты ощутил. Чувство, грозы, грозности, опасности, самой настоящей реальной опасности. Как-то надо преодолеть, иначе как жить, нести такой камень, пусть кто-то снимет с души. Ага, вот кажется, первый желающий, тяжеловато, снять? Взять на себя, слышишь, чисто политический ход. Если прислушаться, очень внимательно, обнаружится, никакой скорби нет, чувство скорби здесь просто отсутствует. Ну, вот, что и требовалось. И твоя скорбь начала таять, да уж слишком медленно. При таких темпах, к концу года, как раз и растает. Не волнуйся, вот еще один говорун выдвигается, глянь, какой уверенный. Широкий как шкаф, на голове шляпа, что твой аэродром, посажена на самые глаза. Ну, слушай, слушай, впитывай. Да, вот теперь понятно. Нам сейчас не до скорби, когда-нибудь отведем ей положенные минуты, но не сейчас. В данный момент, другое чувство требуется, надо быть довольным. Ну, это чересчур! напротив, только так в полную силу оценишь нужный факт. Очень простой такой факт,
вот они люди, пришедшие к власти
а прочих? и такие есть, как раз именно такой выходит, вот это скулы.
Ну, мягко говоря, скулы выдающиеся, мягко. Что он там говорит, он вспоминает и говорит. То, что вспоминает, нет. То, что выше воспоминаний, собственную преданность. Он делает кучу дел. Вспоминает свою преданность. Творит свою преданность. Творит себя преданного. Испытывает свою преданность. Испытывает себя преданного. И обо всем этом говорит, словами, потому что думают тоже словами. И помимо этого еще о многих других вещах. Идти к нему, напротив, надо держаться подальше от него. Уж если он затянет, то в такую передрягу, вылезти из которой не удастся никому. Кроме него самого, конечно. Ну, для этого он себя и испытывает. Смотри, с каким удовольствием. Начинал учеником, скромным, очень исполнительным. Добрался до ближайшего ученика, немалых трудов стоило, а сколько времени ушло. Но вытерпел, выдержал. Как результат, показался в лучших учениках. Вернее, в ближайших. Оттуда один шаг, не вечно же в учениках торчать, заскучал даже, стал поговаривать о несносном упрямстве учителя. Но тут дали понять, ты – в соратниках. Вот тут-то и пригодились скулы, огляделся, осмотрел круг соратников, кто еще способен к такой исполнительности. Скулы как каменные, и пошел, полез, работать локтями, ручкой, иногда знанием всяких там бумаг. Пробился, в верные соратники, основная дистанция пройдена, остались последние ступеньки. Ближайший соратник, незаменимый соратник, единомышленник.
Будем вместе замышлять.
Вернее, замышляли, немало замыслили. Два человека, один держит штурвал, второй всегда рядом. Ну, эти примитивные картины оставь своему безоблачному детству, тоже тянулся к штурвалу, ручонками. Понятно, быстро отшибли. Для штурвала есть точные исполнители, вплоть до рядовых. А здесь, рождается будущее. В этом будущем отводится место, обычно, всем. Но есть и исключения. Вот этому деятелю, что ему делать в будущем. Пусть останется в прошлом, настоящее будет барьером. И пусть летит побыстрее, чтоб лбом посильнее. То-то шума будет. Понятно, барьер не пробьет, но будет биться, пока не свернет шею, в этом случае подушки не понадобятся, в общий приют,
был, исчез.
Что-то кончилось, толком не ясно, что, как, почему, но кончилось.
Началась другая жизнь, хотели – не хотели, а началась, набирает шаг, и за собой тянет, затягивает. Какой-то неясностью, смутой, ощущением чего-то грозящего. Надо выразить, обязательно, такое смутное состояние, понятно, словами. Вытащить слова из головы, и на белый свет, лучше на лист бумаги.
Поэты, как один,
бросились к перьям, перья – к листьям.
Все такие разные, лица, фигуры, одежда. И начали говорить, вернее, писать. По сторонам, не смотрят, да и зачем им смотреть. Смотрят вглубь самих себя, а там такие россыпи.
Начало, это когда все видят одинаковое.
Горечь потери, для этого не надо быть поэтом, достаточно просто гражданином, участником некоей общности. Иначе, достаточно быть связанным, хотя бы общей принадлежностью к некоторому куску земной поверхности. Понятно, надо разделить горечь потери, мы все осиротели, мы все утратили такую!.. часть нашей жизни. Найдется слов немало. Но важнее другое, надо подать, так, чтобы на поверхности ничего не было, только скорбь, и ничего более. Самый строгий цензор, и тот бы не нашел повода придраться. Но дать так, чтобы все поняли, в воздухе висит некая опасность. Она разлита, она везде, она достанет всех. Первое желание любого человека, избавиться. Куда-то потянется, где-то есть место, там «все тихо и складно». Вот какое чувство должны дать стихоплеты. И это чувство должно быть первым чувством, которое должно быстро распространиться среди «необозримой массы людей».
Следующий шаг, дать облегчение, снять тревогу.
Но это же понятно, но кому? Единомышленнику, или тому, который оставил скорбь скорбящим, а сам занялся делом. Очистить трон, освободить ближнее пространство, ибо пользуясь моментом, набился народ, ладно, люди заслуженные. А то ведь один наглее другого. И кому поручить столь деликатное дело. Для того и начало, чтобы начинать все сразу. Ну, если и не все, то очень и очень многое. Скажем, надо проводить в последний путь, нерядовой же человек уходит. Комиссия, полномочия, кто во главе. Хозяйственника, чтоб знал, как организовать, кого привлечь, с кем оставить. Пока прочие будут доставать старые фотографии, еще вчера они были актуальные, сегодня – это налет прошлого. Пока достанут, сотрут слезы, пока налюбуются, вот оно настоящее лицо «старого тигра». Кто-то уточнит, лицо настоящего старого тигра. Как будто у тигра есть лицо?! как будто этих тигриных лиц он насмотрелся, нагляделся. Понятно, скорбный бред, но оно и хорошо. Пусть бредит, наяву.
Пока предается бредовым мыслям.
Можно тихо, не спеша, подготовить нужное действие. Своего рода театральный спектакль, режиссер, он же сценарист, действующие лица и исполнители. Бред кончился, слезы высохли, начали выходить из своих каморок. Давно ждем, пожалуйте на сцену. Вот вам ваша роль, начали, что замолчали. Признавайтесь, заодно покайтесь, в чем. Подскажем, главное, бейте себя в грудь. Да так, чтобы вся страна слышала.
Я там был, не хотел, так получилось.
Я хотел забыть, я хотел все забыть, честно, но я не смог, я помню, поэтому нет мне прощенья.
Эпилог/5
Как будто сон.
Граница. Дверь. Замок. Граница на замке. А это заполошный крик, открыть, откройте дверь, зачем же так кричать. Ты хочешь вырваться, да, не кричи, костюмчик свой смешной сними, с ним напряженье заодно. Ты хочешь выйти, выскочить, немедленно, сейчас. Нет, я хочу войти, спокойно не спеша, дыханье затаив, едва дыша. Подошвами, чуть загребая и шурша. Локтями время отводя, в какой-нибудь зеленый тихий пруд, к лягушкам в тесный круг, пусть заливаются, друг перед дружкою стараются. А я пройду, налево, влево, в чешую, через нее и сквозь нее, к холодному ручью гранитного ядра. Пусть кто-то хочет на ядре стоять, или летать. Его вопрос, а я хочу войти, насквозь пройти. Мне ни к чему спешить. Уж если предстоит войти, так почему мне этот вход не растянуть, не подчеркнуть.
Дверь, полотно, дверное это полотно как черная ладонь.
Пугает и зовет.
Пугает чернота, она как мертвая стена, здесь обрывается тропа, в ее преграду упирается твоя обычная судьба. Пуста ее сума, поэтому, возможно, тяжела. Прижмет, прибьет. Минута легкая растянется, начнет как желтый мед, по капле уходить, стечет, сойдет. Сначала на тропинки плеч. Потом на камешки колен. Под занавес дойдет до кучки срезанных ногтей. Здесь время как песок, само уходит из-под ног. Была тропа, была тверда, легка. И вот уже втянуло до колен, до пояса, уже до плеч. Хватай, барон за волосы себя. Быть может, повезет, успеешь вытащить, хотя бы клок, какой-нибудь кусок.
Чуть слышно щелкнул ключ, и скорчилась ладонь.
За дверью слышен хрип, нет, это храп, там красный конь. Он ждет, зовет, копытами по плиткам бьет. Один щелчок, другой, как будто накренился потолок. А вдруг сорвется и уйдет, в соседний лес. Навстречу ветер понесет ему листву, зарю, кто сможет удержать его. Пожарный взвод воскресный отдых свой прервет, и, проклиная грибников, помчится исполнять свой долг. Уйдет, и где-то пропадет. Останется короткий след. Запомните, тут начиналась полоса. Теперь здесь обрывается тропа. Взлетят и стихнут голоса. И долго будет петь труба. И долго будет стынуть тишина.
Ну что, навалимся, нажмем, дверь тихо открывается.
Какой противный скрип. Где этот красный зверь. А вот он здесь, в углу, во всей своей красе копается, чудесной краской заливается, наш чудный красный петушок. Ну, здравствуй паренек...
Метафизическое приложение/1
Исторический горизонт
Состояние времени
Прочное время
Закрытое время
Ритм времени
Чувство времени
Выражение эмоций во времени
Нарушение чувства времени
Относительное время
Ощущение времени
"Время тверже, чем бетон" (Клюге)
_________________________________
«Кто опаздывает, того наказывает жизнь». Нашлись очевидцы, стоят на своем, это говорил, не кто иной, сам Горбачев. Тогда надо признать, он говорил со знанием дела. Возможно, надо выбирать. Или время развлечений. Или время катастрофы. Как это представить. Я опоздал, я утратил. Как я рад этой утрате. Его утрата?.. понятно. А что же он приобрел, время. Перестройка как приобретение времени. Он приобрел сам, или оставил дверь открытой, для всех? На мой взгляд, он переживал утрату, и не подозревал о приобретении времени. Рядовая масса приобретала время, и не подозревала об утрате, прозрела, уверены? Иначе откуда этот единый вопль: Верните нам застой! Если бы удалось остановить все, кроме движения мысли, куда бы направился мир?