Фото из интернета "Фашисты награбили - в Харькове"
Лётчик почти месяц лежал без сознания.
Он выжил без еды и лекарств. Начали его подкармливать тем, что приносили местные жители. Через пару месяцев уже самостоятельно мог, опираясь на палку, спуститься на первый этаж и во двор школы.
Военнопленные готовили побег. Долгое время рыли подкоп под проволочное заграждение, очень узкий, только вытянувшись и отталкиваясь пальцами ног и пальцами рук цепляясь за землю, могли продвигаться вперёд. Начало этого лаза шло от сарая с углём, который называли угляркой. Рыли ночами. Держали в большом секрете даже от своих.
В ночь побега ушли через земляной проход 16 человек.
Когда с четвёртого этажа, стуча палкой, стал спускаться лётчик, его заметила дежурная санитарка, та, что передачи, посланные раненым, относила своим свиньям, оставляя солдат голодными - пошла и доложила немцу - охраннику.
Артемий все же умудрился повторно спуститься незамеченным и влезть в «собачью нору», но перед ним лез молоденький парень с переломом ключицы и обширной раной вокруг. Плечи широкие, парень крупный, просил подтолкнуть его. Лётчик напрягался, как мог, у самого перелом в бедре проявлялся сильными болями. Хотелось поскорее одолеть метров двадцать этой норы.
Парень издавал звуки подобные рычанию, иногда вырывался приглушенный крик и мат, продвигался медленно. Переговоры, возню услышал охранник. Начал стрелять в землю, подошёл к месту, откуда доносились звуки. Угрозами заставил вылезти из норы, погнал в госпиталь, - не расстрелял.
Артемий Петров успел шепнуть ещё одному товарищу место побега, тот пролез через лаз и пришёл к Анне на квартиру, сказав, что лётчик Петро не смог уйти.
Каждый раз, как только Артемий появлялся в дверях, охранник гнал его назад.
На другой день Анна получила записку от Артемия, где он сообщал адрес семьи, проживающей в городе Кемерово. Через проволочное заграждение Аня видела его широкоплечую фигуру в дверях школы. Стоял он, опираясь на палку, обросший щетиной, грустный, и взгляд его был устремлён в никуда. И это была их последняя встреча.
Спустя несколько дней после побега, послышалась стрельба, взрывы – началось наступление наших войск на Харьков.
В это время в дом Анны ломились немцы. Чтобы спасти Фрица, Аня решила выйти с раскрытым зонтом, шёл мелкий дождь, оттолкнула им стоящих на крыльце фашистов и быстро закрыла дверь на ключ.
«Их арбайтэн, арбайтэн",- и бегом направилась за ворота. Они бросились за ней. Навстречу шёл патруль, отдал знак приветствия: «Хай!» и забрал увязавшихся немцев.
Усилилась орудийная канонада. Бой шел примерно в семи километрах от города.
Фашисты срочно отправили по этапу в Германию всех ходячих военнопленных.
Больных расстреляли. О дальнейшей судьбе моего отца, лётчика, Аня ничего не могла сказать. Пошёл он по этапу, или...
Анне хотелось узнать о судьбе парней, оставивших ей адреса. Она разослала всем письма, в надежде, что они живы.
Только один ответил. Поделился с Анной, как зашел в дом к матери, а не к жене - на костылях - без ноги и с одной рукой - другой не было до локтя. Жена прибежала через несколько минут. Плакала, обнимала искалеченное тело и забрала домой то, что осталось от мужчины. От других вестей не было.
За Артемия ответила мама, позднее, переписка с Анной Алексеевной легла полностью на меня. Договорилась о встрече и поехала.
Анна жила со старшей сестрой Марией.
В шестидесятые - семидесятые годы она работала в институте радиоэлектроники на кафедре химии и микроэлектроники в уже полностью восстановленном и процветающем городе.
Мария была на пенсии – водилась с двухлетним мальчиком, соседей по этажу.
Аня познакомила меня с женщинами, которые в те далёкие времена помогали раненым выздоравливать: носили еду, бинты, лекарства - всё, что могли достать. Встретилась я и с бывшим мальчиком, предложившим использовать музейный экспонат - каменную мельницу, а, ныне, солидным, крупным мужчиной.
Я постояла на месте, где военнопленные делали по ночам подкоп под проволочное заграждение, выгребая землю консервными банками.
Все сбежавшие тогда пришли на явочные квартиры, им выдавали паспорта и вывели из окружения через тайные тропы в части Красной Армии.
Главврач вела большую подпольную работу,- рисковала жизнями, не только своей.
Всех, как родных, я обнимала и целовала. В ручку двери тринадцатой школы, где последний раз видела Аня отца, воткнула огромный букет гладиолусов. Всё вокруг цвело, шелестя листьями, напевая солнечные мирные песни. Ничто не напоминало людям о госпитале, о времени потерь и страданий, не было и мемориальной доски.
Анна Алексеевна подарила мне две обожжённые книги, спасённые из костра при сжигании немцами Центральной библиотеки в Харькове.
Письмом Аня сообщила о разговоре с директором школы, которого просила заказать мемориальную доску с текстом, что в годы Великой Отечественной войны в школе располагался госпиталь для военнопленных.
Через год такая доска была вывешена на школе, и я её видела.
Мы вообще ничего не знали об отце с момента отъезда его на фронт. С дороги папа написал одно письмо с тёплыми словами и просьбой уехать к родителям. Как же мы были благодарны Анне Алексеевне и всем людям, помогавшим военнопленным в эти тяжёлые годы.
Фриц работал переводчиком при штабе. Дошёл до Берлина, увидел разрушенный свой дом.
Много лет спустя приехал в Москву на передачу «Жди меня», где встретился с Олесей. Плакали, вспоминая минувшие годы войны и те месяцы, что жил у Анны, как в подполье учился играть "в подкидного дурака" и часто оставался им.
Изредка Фриц подавал о себе весточку Анне Алексеевне, приглашая в гости.