Фото Шурочки и Артемия
1940 год
ПРОЩАНИЕ С ЛЮБИМЫМИ
Киргизия.
Неделю стояла жаркая безветренная погода. На утро потянуло прохладой, порывы ветра захлопали форточками и створками открытых окон.
Пылевая метелька вальсировала, захватывая пространство дороги, распространяя свои флюиды на шахтёрские бараки и ближайшие глинопесчаные горы, выбеленные на солнце. Разрушаясь, они громадными стенами падали вниз. В полёте разваливались на куски и, ударяясь о склон, рассыпались и мчались по нему с подскоками, насыщая воздух мучнистым туманом.
По тропинке в горы поднимались два маленьких человечка – девочка пяти лет и мальчик лет пяти – шести.
Малышка, обеспокоенная известиями о скорпионах, просила местного аборигена найти его и дать посмотреть. Мальчик пообещал.
Она впервые вошла в новый мир этих страшных осыпающихся гор. Дороге вверх не было конца. У поворота в неизвестность остановилась и решила вернуться. Ноги засеменили вниз так быстро, что еле успевала тельцем за ними. Мальчик догнал её и схватил за платьице, желая придержать от падения, но оба резко сели и покатились.
По дороге проехала грузовая открытая машина с солдатами. Остановилась напротив барака. Один спрыгнул и побежал в направлении построек, но быстро вернулся и стал кричать: «Шура, Нина, Алик!» Эхо разнесло тревожные звуки по горам.
Знакомое, родное почувствовала девочка в звуках. Поднялась, потёрла попочку и, забыв про мальчика, помчалась навстречу бегущему мужчине.
- Доченька, - папа схватил на руки ребёнка. Отошёл подальше от дороги, уступая пробегающему густому потоку. – Где мама, Алик?
Алик уже бежал со стороны посёлка. Подходила к дому в белом халате и Шура.
Расцеловал жену с сыном и, обнявшись, семья вошла в барак.
По дороге на фронт отец забежал попрощаться. Посадил дочь на колено, серебряной ложечкой, которую подарил, зачерпывал варенье и давал дочке. Набирал побольше и отправлял в свой рот. Проглотив, тихонько напевал: «Ложечку дочке, ложечку папе. Сынок, а ты хочешь?» «Нет, папа, я потом». Светлые волосики дочки лезли в рот, отец наклонился к головке и стал втягивать запах родного дитя. Сын сзади обнимал отца за шею.
- Шурочка, уезжайте в Кемерово к дедушкам и бабушкам. Здесь трудно будет прожить одной с двумя детьми.
Жена молчала. Глазами впитывала новый облик мужа, военную гимнастёрку, сквозь которую прорисовывалось сильное мужское тело, к нему хотелось навсегда прижаться.
Выползли воспоминания первых месяцев приезда в Кизил-Кия. Они, с мужем и сыном, радовались садам, солнцу, которых так не хватало в долгих сибирских зимах. Казалось, что семейному счастью не будет конца.
Муж приходил из шахты грязным, к его приходу грелась вода. Мыла, тёрла широкую спину мужчины, обливала чистой прохладной водой и шлёпала ладошкой по ягодицам. Ощущения прикосновения к любимому человеку волновали женщину.
Артемий добровольцем записался на лётные курсы. Шахтёров не брали в Армию, мог бы остаться с семьёй... Проводили... И вот, теперь, снова минуты встречи и расставания. Шурочка стояла со сложенными руками на груди, - маленькая и одинокая.
- Дети мои дорогие, - отец поднялся, - мне надо уходить. Как-то вы будете без меня, а я без вас. Я вас очень люблю, - сказал с волнением в голосе, не отпуская взглядом облика жены.
- И мы тебя, папочка, очень-очень любим! Почему, папочка, ты так долго не приезжал? - спросила Нина.
- Учился летать, - отец расправил руки, изображая крылья самолёта, - "полетел" - к жене и сжал в крепких объятьях. Глаза увлажнились.
- Я тоже хочу учиться летать, - сказал сын и, подражая отцу, стал планировать по комнате.
Послышались настойчивые сигналы машины.
- Мне пора! – Отец направился к выходу из комнаты. На улице подкинул дочь, как мотылька, потом крепкого сына - мужичка. Присев, обнял детей: целовал, бодал головой в детские животики, грудки, отметил широкие крепкие плечики сына. - В меня, - подумал, будет опорой маме.
Поцеловал жену в губы, задержался на них, отстранил мягкие руки, обвивавшие шею, и, поцеловав обе ладошки, совсем как у подростка, подержал их на воспалённых щеках своих. Залюбовался красотой жены, всмотрелся в глаза желанной женщины и ощутил целостность цвета её глаз с голубым небом.
Несколько раз кидал взгляд в глаза Шуры и на небесный свод. Решил, что чистое небо теперь будет глазами любимой. А светлые волосики детей станут белыми облачками. От такого сравнения полегчало на сердце; теперь они всегда будут с ним. И где бы он не летал, небо и два маленьких облачка, две родные головки будут сопровождать его, как в этом прощальном миге.
- Артемий, береги себя. Дорогой мой, пусть ни одна пуля не коснётся тебя.- Шурочка прижалась к мужу. Как не хотелось отрываться от надёжной опоры, но эту опору семьи забирает война у детей, у жены.
- Папочка, я тебе сейчас принесу урюк. Дочь стремглав умчалась. Вернулась с кружечкой, которой мама зачерпывала из небольшого мешочка сухого абрикоса (урюка), готовя компот. Папа наклонился, раскрыл карман, дочь высыпала.
- Спасибо, доченька. У нас в машине есть полный мешок, но твой урючик особый. Папа поцеловал дочку и резко шагнул, унося в себе тепло, запахи, нежность и любовь семьи.
- Артемий! - крикнула Шурочка и бросилась за ним. Артемий вернулся, подхватил жену на руки, прижался щекой к волосам, и с бесценной ношей добежал до места, которое навсегда разделило его с любимыми, с мирной жизнью.
Дети, плача, помчались за родителями, голося:
- Папочка, не увози маму!
Требовательный сигнал. В кузове ждали. Влез, машина тронулась, подавая прощальные долгие звуки.
Отец помахал рукой. Увидел, как жена присела, обняв детей. Их ручки крылышками трепетали над головками. Солдаты вытянули руки-флаги, прощались, некоторые закрывали другой глаза, сжав виски,- каждый вспоминал свои минуты расставания.
Ветер догнал удаляющуюся машину и скрыл её очертания в плотном занавесе пыли...