Счастье, поделенное на всех, самое маленькое.
Геродот
Бедность – это порок не только для богатых.
Аристофан
Не утонуть в богатстве помогут только лишения.
Сократ
Счастье человечества будет прирастать Россией.
Баба Ванга
Начинать рассказ с похвальбы о своём счастье – моветон. Лучше просто скромно сообщить, как трудно обычному человеку пройти через тяготы и лишения богатой жизни, лишиться всего и прийти к пониманию смысла жизни отдельно взятого индивида, а не всего многомиллиардного человечества.
Еще больший моветон – утверждать, как легко стать русским миллионером и быть при этом счастливым. К несчастью, это так. Но, обо всём по порядку.
У каждой нации есть своя, особая, национальная мечта. У китайцев – это три вертящиеся и три светящиеся, у русских – дом, машина и дача. Самая объёмная и дорогая мечта – у американцев. Перечисление всего, что хочет иметь отдельно взятый америкос, не уместится даже на страницах телефонной книги. Не потому, что так много наименований, а потому что мечта безразмерная и постоянно обновляемая.
Уже в свои двадцать пять лет я понимал, что спрашивать совет, как стать богатым, надо не у нашего красноносого дворника Федора, а у реального миллионера. Случай представился, когда меня, тогда еще бедного, но амбициозного журналиста, редакция послала в составе художественной делегации в Америку. Я освещал, как американцы толпами валят поглазеть на русский лубок.
Случайно на выставку припёрся миллионер Хармс. То ли картинку какую прикупить хотел, то ли ложки у него деревянные кончились, то ли думал, что на русской выставке экскурсии водят медведи, которых поэтому можно посмотреть на халяву. И я поимел наглость напроситься на интервью.
Наивный миллионер согласился, решив по простоте американской, что его умные ответы на глупые вопросы напечатают на первых страницах «Правды». Был мой грех. Про «Правду». Я просто не уточнил, что это будет «Завирухинская Правда» районного пошиба. Бедный миллионер даже не подозревал, что в отличие от Америки в России не одна «Правда», а в каждом районе – своя.
Это ведь ложь – всегда только ложь, а правда – очень многолика и многообразна. Хотя наивные америкосы так не считают. Они считают, в отличие от русских, уже давно не на калькуляторах и арифмометрах, а в уме. А в уме у них всегда и всего больше получается, почему они и стали неприлично богатой нацией. В уме, оказывается, дело.
Логово миллионера в его квартирке на сорок пятом этаже билдинга пришлось искать более часа.
Это в моей квартирище на последнем шестом этаже безлифтового дома сразу с порога утыкаешься носом в дверь с нарисованным мелом малышом, неприлично писающим в кадку с кактусом. А в лабиринтах ихнего пентхауса не помогут даже нарисованные на стенах стрелки. Поэтому их там и не было.
Очередная, с трудом открытая ударом облезлого ботинка, дверь повергла меня в шок открывшимся невероятным видом берега океана. Нет, умом я понимал, что океана на сорок пятом этаже быть не может. Но он был. Более того, переступив через порог, я услышал характерный хруст песка под моими доброступами не первой свежести.
При следующем шаге сквозь зелено-голубую толщу воды проступили детали морского дна. Я увидел остовы утонувших кораблей, сундуки с драгоценностями, обглоданные скелеты и россыпи золотых монет. Казалось, сделай шаг и можно золото грести руками. Много золота!
И я сделал этот шаг. И уперся носом в полотно картины. Сбоку раздался ехидный смешок довольного миллионера Хармса. Это уже потом мне рассказали, что не только я попался на любимое развлечение богача. Половину своего состояния он отдал за эту огромную картину с эффектом раскрытия мелких деталей при приближении к холсту.
Невинная, но довольно дорогая игрушка. Но, чем бы буржуй не тешился, лишь бы слуги не плакали. Я только натянуто улыбнулся и задал первый и единственный глупый вопрос моего интервью: «Как стать миллионером?».
Хармс моментально сменил личину с доброй на скучную.
- Зачем тебе?
- Хочу стать богатым, как вы.
- Ну и дурак.
- Почему? – обиделся я, мысленно подсчитывая собственный запас неизрасходованных пока извилин.
- Умные хотят стать счастливыми, так как знают, что богатство счастья не прибавляет.
- Так вы несчастны? Почему? Да я бы с такими деньгами…
- Что? Купил бы счастье?
- Нет, пусть не счастье, но… Много разных вещей.
- Но ведь тогда у тебя не останется богатства, и ты станешь бедняком.
- А куча вещей?
- Тряпки и дома обветшают, машины сломаются, виски кончится.
- Но не сразу же! И потом, можно заработать.
- Вот! Чтобы деньги не кончались, нужно постоянно их зарабатывать. Но разве счастье в работе?
- Это да. В работе счастье только для трудоголиков. Мне вот деньги нужны, чтобы отдыхать и развлекаться.
- Вот два раза! Теперь понял, что только глупцы стремятся разбогатеть? И только потом начинают понимать, что счастье человека совсем в другом.
- В чём?
- В личной свободе. В возможности жить не по расписанию и для других, а главное - не зависеть от желаний других.
- Но это в обществе невозможно!
- Вот три раза! Поэтому многие мои друзья-миллионеры купили себе по необитаемому островку и там счастливо доживают. И я об этом подумываю. Хочу смотреть не на этот нарисованный океан, а сидеть на берегу настоящего.
Так и уехал я от ненормального богача несолоно хлебавши. А точнее – вообще ничего не хлебавши. Даже чаем эта жмотина миллионерская не угостила. И совет зажала. Но я кусочек все же оторвал и увёз на родину.
Нет, не кусочек той картины с золотоносным океаном, а кусочек понимания, как разбогатеть. Хармс сказал ведь, что богатство, как и материя, не исчезает, а только со временем изнашивается.
А раз не исчезает, значит, чтобы прибавилось монет в моем кармане, надо, чтобы убавилось в другом. Вот такая бесконечная делёжка идёт в мире.
Как и что продавать я к тому времени уже знал. Так как трудами праведными, потом и кровью, на палаты каменные не заработаешь, надо продавать нечто эфемерное и нематериальное. Хорошо продавать знания. Типа, обучать других. Никаких затрат, кроме мозговых. Рот закрыл – и рабочее место убрано. Хорошо продавать виды на моря, горы или чужие разрушенные памятники. Тоже затраты минимальные. Как работа палача – всегда с людьми и всегда на свежем воздухе. Даже топор свой покупать не надо.
Впечатленный картиной Хармса, в своем городе решил тоже продавать обманный вид. На эту идею меня натолкнула перевернутая кошкой на палас баночка лака. Вернувшись вечером с работы, я увидел в зале вместо голубого паласа огромную дыру.
В неё было даже страшно смотреть. Она сквозь нижние пять этажей уходила куда-то к центру планеты. Дальнейшие эксперименты с разными расцветками и раскрасками позволили создавать не только виртуальные дыры, но и холмы, и даже волны и спирали.
Работу по заливке ковров и паласов я развернул в гетто для миллионеров областного пошиба, раскинувшего гектарные поместья в сосновом заповеднике.
Первый же залитый паркетным лаком ковер, изображавший поросший ромашками и васильками холмик посреди огромного зала, вызвал поток экскурсантов из соседних особняков. Хозяин испорченного ковра гоготал, наблюдая, как дамочки задирают ноги, пытаясь взобраться на миражный холм.
Стопроцентный успех создал соответствующий спрос и растущую в разы оплату. Зарабатывать десятки тысяч порчей чужих ковров мне нравилось. Скоро мои тысячи сложились в первый миллион. Как раз в тот момент, когда кончились ковры у заповедных богачей.
Настало время остановится и осмыслить степень моей счастливости. Жил я теперь в трёхэтажной вилле, купленной вместе со вдовой у утопившегося от безмерного счастья в бассейне миллионера.
Пил я теперь только виски и ром. Кофе только с французским коньяком. Минеральную воду мне привозили из серебряного источника на Колыме. Ел устрицы средиземноморские и раздавленных во Франции цыплят.
Черную икру ножом соскабливал с бутерброда кошке, которая тоже морщилась, предпочитая красную. Под цвет обнаглевших глаз. Спал на шелковых японских простынях и пугал гувернантку атласным халатом с драконами.
Двухдневное обдумывание моего уровня счастья привело к грустным выводам. Я потерял нюх к жизни. Совсем.
Сравнение с прошлой жизнью шокировало. Я теперь не радовался даже чашке кофе! Когда узнаёшь десятки сортов, перестаёшь понимать, что ты пьёшь именно кофе. Ты пьешь уже не кофе, как напиток, а оттенок аромата и вкуса.
Раньше я радовался просто кофе. То же самое случилось и с чаем. Я с грустью вспоминал согревающий ладони и душу желтоватый чаёк в местной забегаловке с привкусом бумажного пакета. Нынешний чай в китайской фарфоровой пиале толщиной в яичную скорлупу напоминал вкусом и ароматом стареющую фаворитку французского короля, заштукатуренную ведром крема и облитую бочкой духов.
Я с грустью смотрел на гараж с тремя лакированными иностранками. Чему я радовался, садясь в них? Запаху выделанной кожи, содранной с бедных молоденьких тёлочек. Хорошо, если не заживо. Мягкости и теплу подогреваемых сидений. Грела гордость за щедро отваленные мешки валюты. Маловато радости, если исходить из цены.
Раньше, садясь в задрипанный москвичок скучного цвета, я безмерно радовался, если он просто заводился с пятой попытки. Если с третьей, то меня охватывала эйфория счастья на целый день.
А сейчас? Ткнул кнопку и поехал. Не поверите, но во всех трех машинах у меня не было заначки на бензин! Вот до чего я дошёл.
Какое счастье было раньше снять колесо с заглохшей машины в десяти километрах от заправки, достать спрятанную внутри красненькую купюру и с гордостью вручить её барышне на заправке. А в ответ на её недоумённый вопрос: «А где ваша машина?», гордо показать три помятые полторашки в авоське. Вот это было счастье!
Только теперь до меня дошел смысл мудрого миллионера Хармса, который говорил о своём желании уехать на необитаемый остров.
И я уехал, оставив денежное счастье разжиревшей от килограммовых тортов вдовушке. Нет, на остров мне денег не хватило, конечно. Есть в России забытые деревни почище необитаемого острова. Я купил последний домик в умершей от злобности местных властей деревушке. Выкупил, заплатив внучке умершего деда его долги по многочисленным бумажкам из налоговой инспекции. Это единственное, что не забывали приносить умирающему пенсионеру.
Теперь я свободен и счастлив. Снова стал радоваться чашечке просто кофе и отличать чай в пакетике от заварного вприкуску. Снова радуюсь звуку заведённого с пятой попытки москвичка. Снова радуюсь запаху хвои из настоящего леса, а не ароматам из шипящего баллончика в очищенном от микробов и тараканов стерильном туалете.
Может, эта радость и понимание счастья недоступно иным иностранцам, может, это и есть особый русский менталитет? Что-то подсказывает простым людям других наций и народностей, что истинное понимание счастья человека разумного в свободе от желания разбогатеть, может это и заставляет их тянуться и завидовать ценностям простой русской культуры, а не блескучим фетишам раздобревшего на чужом горе буржуйского мира?
Счастье, как и материя, в нашем мире величина постоянная. Не может быть счастлив человек, отобравший кусок счастья у другого.