Степа бросает куртку на ободранный диван, а я свою вешаю на гвоздик у двери.
- Чай есть.
Говорит Степа, пошарив на полке и доставая жестяную банку. Он высыпает чай в чайник. Наливает в него воду из ведра и ставит чайник на огонь. Открывает дверцу печки и подбрасывает дров.
- Сахара, правда, нет.
Говорит Степа, снова пошарив на полке.
- И не надо.
Отвечаю я. Подхожу к печке и грею руки. Изъеденные нитки шарфа чертят на грязной жести узоры. Я вглядываясь с них, не видя, правда, ничего. Степа подходит тоже. Кисти его рук красные и он долго трет их.
- Тепло уже не помогает.
Говорит он сожаленьем.
- Октябрь. Ноябрь.
Говорю я.
Степа смотрит на чайник.
- Скоро закипит.
Говорит он.
- Скоро.
Говорю я.
Степа вытряхивает из стаканов побелку. Дует в стаканы. Поднимает крышку чайника.
- Закипел.
- Закипел.
Говорю я.
Подхожу к окну. Поправляю занавеску. Степа разливает чай.
- Жжет.
Говорит он.
- Жжет.
Говорю я. Чай в стаканах цвета меди. Вкус его горчит.
- Чудесно.
Говорит Степа.
- Чудесно.
Говорю я. Его губы обветренные. Мои тоже. Мы пьем чай. Обвисшие на стенах обои покачиваются в такт.
- Наверное, ветер сквозь щели в стенах.
Говорит Степа.
- Наверное.
Говорю я. Я не особенно верю в это. Степа тоже. Это другой такт.
- Уж очень…
Говорю я.
- Не продолжай.
Говорит Степа.
- Эти минуты… Хорошие минуты.
- Пожалуй.
Говорю я. Я не очень много видел таких. По мне они не очень хороши.
- Он всегда так сидит?
Спрашиваю я Степу, показывая на человека за столом за пишущей машинкой.
- Всегда.
Отвечает Степа.
- По крайнее мере, так говорят.
Допивая чай.
- И что он пишет?
Говорю я.
- Одни говорят, что стихи, другие что повесть. Я никогда не подходил. Не смотрел. Я никогда не был в этом районе.
Говорит Степа.
- Я подойду.
Говорю я.
- Подойди.
Говорит Степа.
- Что это может изменить?
Я подхожу. В машинку вставлен листок бумаги. Я не очень хорошо вижу, поэтому достаю из кармана кусок бутылочного стекла. Подношу к листку и сквозь мутность стекла, ржавы пятна читаю.
- Белоснежные зимние ночи
Я роюсь в карманах, нащупываю пачку сигарет, достаю одну, подаю мужчине. Такие же обветренные губы, как и у меня. Он прикуривает от свечи. Кивает, благодаря. За это и еще за пару вещей у нас принято благодарить. Киваю и я.
- И что там написано?
Спрашивает Степа.
- Белоснежные зимние ночи
Отвечаю я.
- Да уж.
Говорит Степа. Мы выходим, крепко прикрывая дверь. Пустая формальность, конечно. Двери уже давно потеряли всякий смысл.
- Как ему удается выжить?
Спрашиваю я у Степы.
- Загадка.
Отвечает он. На мою голову сыплется мокрый снег. Ботинки промокают тут же, как только я спускаюсь с крыльца. На деревьях раскачивается красная рябина. От дальних отблесков костров тянет запахом жареного мяса. Я отталкиваю ногой полусгнивший труп. Под ним еще не растаявший на луже лед. Всматриваюсь в него. Мне 30 или 45. Я не знаю точно. Космы седых волос. Я бью по льду каблуком. Мои лицо исчезает грязных волнах,. Разбитые осколки в пурпуре листвы. В изумруде осени. Седина исчезает в красноватых отблесках неба. Меня знобит.
- Леха.
Слышу я степин крик. Оборачиваюсь. Какая-то тварь вцепилась ему в горло и душит. Я достаю из кармана бутылочное стекло, оттягиваю ей голову на себя и режу горло.
Ржавость. Белоснежные зимние ночи. Степа кивает, благодаря. За это принято благодарить. Мы потрошим карманы трупа. Ничего ценного. Режем голову. Я бросаю ее в мешок. Вешаю за спину. Белоснежные зимние ночи. Я слышал о таких. Тихий вечер. Дым печных труп. Запах пряников и снега. Открытая форточка. Нечего бояться. Чистая постель. Прогулки по вечерам. И не нужного оглядываться. На ногах крепкие ботинки. В них мех. На плечах пальто. Шапка греет. Я не знаю хочу ли я такие. Бесконечные зимние ночи.
- Степа…
Говорю я.
- Вижу.
Говорит он. Мы встаем спина к спине. В моей руке бутылочное стекло. В его руке винтовка. Они приближаются. Я вспоминаю радость этих костров, что сейчас далеко. Зарево небес. Треск огня. Холодные ночи в пустых домах. Зуд расчесанной кожи. Каждая ночь, как последняя. Как первое каждое утро. И вода из луж и полотенце ветер. И завтрак на ходу, если есть.
- Знаешь, а там ведь нет точки.
Говорю я.
- Где?
Говорит он.
- На том листочке, в этом домике.
Говорю я. Степа молчит. Они все ближе. Я вдыхаю эту гарь, смотрю на это небо. Кивая, благодарю. За это тоже благодарят. Мерзнут ноги в дырявых ботинках, дорожит в руке бутылочное стекло. Осыпаются осколки ангелов в жуткости холодной щеки.