Я сейчас вспоминаю, что он никогда не хотел быть простым человеком.
Он хотел быть человеком-криком, человеком красного цвета, человеком, в котором крови - целое бескрайнее море, а не пять-шесть литров.
Он каждый раз злился, когда вспоминал, что сделан по образу и подобию, а, значит, совсем не единственный в своем роде. Когда вспоминал, что природе существуют миллиарды таких же двуногих без перьев с двумя ушами.
В тот день погладил меня по щеке своей обыкновенной ладонью и сказал: "Эй, не суди пока, постой. Жди, однажды случится дело, настоящее важное дело, даже война. Вот тогда покажу всем. Дайте мне знамя, дайте крест, дайте терновый венок. И я поведу всех за собой, я смогу. Я же почти что Бог".
Я сидела и смотрела в его простые такие глаза, в которых не было вселенной, а отражалась одна лишь я.
Приходилось покусывать губы, чтобы не рассмеяться.
- Послушай, хороший мой, ты просто послушай. Серьезно, ты опоздал. Сейчас знамена перекроили на скатерти, которые украшают стол в праздник, терновый венок больше никому не подарят бесплатно, даже ветряную мельницу ты, скорее всего, уже не найдешь. Не становись очередным Дон Кихотом. И вообще, ложись спать. Тебе же завтра с утра на работу.
Он улыбнулся, поднял с кровати свое обыкновенное тело, надел мятую рубашку и вышел.
Я пошла вслед за ним и с крыльца смотрела, как он уходит.
Той весной в саду была огромная, почти по колено, лужа.
И он прошел прямо по ней, не обернувшись,
не провалившись в воду,
и совершенно
не замочив
ног.